Лилия в янтаре (полная версия)

Выговаривать Вито за неадекватное яйцеснабжение я не стал: сколько мог, столько и приволок, спасибо за это. Подумав, предложил свежие продукты пока оставить там, где они есть, и перекусить из старых, так сказать, запасов. Там, в общем-то, набор был почти таким же, кроме того, что сыр выглядел поприличнее, да холодная рыба наличествовала. Жареная. Самое главное, хлеб, Мария, конечно, тоже прихватила. Мяска бы, копчёного, паштетика печёночного или колбаски на завтрак, но — увы. После еды дал женщинам и Вито попрощаться друг с другом немного, много удивился, что ни обниманий ни щёчкопоцелуев при этом никаких не случилось, и Вито отправился в одну сторону, а мы в другую. Ему было ближе. Всего лишь через дорогу.

xiii.

[Год 1263. Август, 16; Между первым и третьим часом.]

... придворный врач императора Феодосия I Марцелл из Бордо дает рецепт излечения опухоли, основанный на гомеопатической магии. Возьмите корень вербены, разрежьте его на две части; одну из них обвяжите вокруг шеи больного, а другую подержите над дымом. Как дым сушит вербену, так и опухоль высохнет и исчезнет. Если впоследствии больной проявит неблагодарность по отношению к своему избавителю, искусный врач может легко за себя отомстить, опустив вербену в воду; как только корень начнет впитывать влагу, опухоль появится вновь.

— Джеймс Джордж Фрезер. Золотая ветвь. Исследование магии и религии.

— Уже мало кто даже из тех, что я знаю, помнит имена Двенадцати Богов или способен к призыванию Лар, обычному среди тех, кого в прежней империи называли этрусками. О призыве более сильной сущности, например Бахуса, никто и мечтать больше не может. А ведь он не из самых высоких. Что же говорить о призыве Венеры? О Диане и говорить нечего.

Наши ноги мерно топтали разнокалиберные камни брусчатки, неся нас к центру города, хотя и в обход. Мы с Марией шли впереди, Гвидо с девочками в нескольких шагах позади.

— Мало даже тех, кто может заговорить простенький амулет на удачу. Хотя тайком продаётся таких немало. Да только как проверить? Повезло и повезло. А там уж поди разберись: амулет помог, или так само случилось. А вот более серьёзных, на приворот, например, днём с огнём не сыщешь. Изредка, кое-где, в селениях контадо, подальше от больших городов, говорят, крестьяне вешают над колыбелькой новорожденного чимаруту. Но тех, кто может сделать и заговорить настоящий малоккьо — почти и не найти.

— А ты можешь?

— Могу. Только сложно это. Если просто так, без заказа настоящий амулет делать — не купит никто. Очень дорого получится.

— Я думал, это просто там пошептать...

— Правильный заговор знать надо, это так. Только мало этого.

— А заговоры откуда? Книги какие-то изучаете?

— Какие книги, что ты? Заговоры, заклятья призывов, обряды — это всё только внутри семьи, от предков.

— Наследственное, что ли?

— Да нет. Какие тут могут быть завещания.

— А причём тут завещание?

— Ну так наследства без завещания не получишь. Без завещания всё в казну отойдёт.

— А, понял. Я не так выразился. Я имел ввиду, что способности по крови передаются.

— Не знаю. Может быть. Как там узнать-то? Просто все девочки в семье учатся. Кто больше, как Паола, кто меньше, как Лоренца. Кто станет стрегерией, кто — нет. Это у меня всё не так вышло, а обычно девочки от матерей и бабок учатся, и так от начала времён человеческих.

— Так уж от начала?

— А как же? Кто-то ведь научил первую женщину. Или ты думаешь, кто научил, то человек был? Человек сам ничему не учится, всё от природы берёт. А природу боги создали. И в природе всё божественное. Чего бы человек ни умел — он либо природе подражает, либо богами научен. На то они и боги. Но хотя да, не совсем от начала времён. Но давно, ещё до старой империи. Ещё до того, как в Тоскане жил народ [13], чьим именем эта земля зовётся до сих пор, тогда были другие люди [14], но зло уже пришло на землю. Тогда Диана, родив Иродию от своего возлюбленного брата, бога Солнца, Несущего Свет, послала её на землю восстановить справедливость. Иродия стала смертной, и ходила среди смертных, и видела, как страдают бедные от богатых, рабы от хозяев, и слабые от сильных. И не было у них оружия защитить себя. Тогда Иродия воззвала к Матери Диане, и та сказала ей: дочь моя, возьми от меня силы, и как ты человек, а не дух, то стань же первой ведьмой из всех в мире. Будешь ты учителем среди мужчин и женщин, и будут они изучать колдовство на погибель притеснителям своим. Учи их искусству отравления, дабы постигла кара величайших повелителей, что недоступны железу, да умрут они в своих дворцах. Научи их поднимать бури, вызывать громы и ветры, чтобы губить урожаи неправедно обогатившихся. Покажи, как поражать неисцелимыми язвами и насылать саранчу, глад и мор. Жрецы и священники будут насылать на вас порчу, а ты и твои ученики, благословляя во имя моё, нанесите им двойной вред и вред вдесятеро, и говорите им: ваш бог о трёх лицах, и все — демоны. Воистину Бог — отец не ваш. Скажи так: я приду, чтобы уничтожить всех людей зла и вымести сор, а тот, кто был беден, но имел душу, тот будет вознаграждён...

Оба-на... так она социалистка, выходит, стихийная? Хотя нет, не стихийная: идеологическая база-то подведена, только на противоположной атеизму платформе, и место мутанта марксэнгельса занимает светлая богиня, а в роли пророка Ленина — Иродия с, по сути, той же программой и теми же лозунгами.

— Как всё одинаково-то. Ничего нового, кроме имён. Давно, говоришь, всё это было?

— Очень давно.

— М-да... И что, где у больного улучшение? — опять непонимание на лице. Трудно тут метафорами говорить. — Я говорю, уже не первое тысячелетие мир болен, лечите вы его, лечите, а улучшения нет как нет. Всё то же самое: богатые угнетают, сильные обижают, а хитрые обманывают. Впустую, видать, все ваши усилия. Почему?

— Откуда мне знать? Иродия моих предков учила, а не меня. Она ушла, а с тех пор многое изменилось. Но мы не сдаёмся. Да ты и сам помнишь:

"покуда последний из давних врагов

не ляжет покрытый землёю холодной".

— Ну, да, да... помню. Только собираетесь вы тайком, всё реже и реже, и становится вас всё меньше и меньше, и можете вы тоже всё меньше и меньше... Могу тебя обрадовать, зная будущее: скоро от вас вообще ничего нe останется. Не так вы всё делали, поэтому проигрываете. Христианство победит.

— И что, станет лучше? — печально вздохнула Мария.

— Да не особо, если честно. Та же херня: есть бабки... деньги то есть, делаешь, что хочешь и будут тебе жопу лизать. Нет бабок — и никому ты на хрен не нужен, а в случае чего и ничего не докажешь. И насилуют, и убивают, и угнетают. Попы — воруют и брешут, в бога сами не верят, жрут от пуза, бухают, шлюх элитных к воспалённым местам прикладывают... Вообще-то даже хуже: право защищать себя отнимут совсем. Сделают аморальным.

— Сейчас у крестьян тоже нет прав себя защищать, но это как раз и есть христианское изобретение. Мы — против этого.

— Зато за разбойников?

— Конечно.

— А они чем лучше? Честные? Не грабят, не убивают, не насилуют?

— Вот именно, что честные. — Мария не задержалась с ответом ни на секунду. Видать, такой вопрос не раз тщательно обсуждался на их партсобраниях, или что там у ведьм, и ответ уже был озвучен и рекомендован к применению в широких массах. — Да, они убивают. Но насилие и зло неизбежно, оно в человеке, как и добро. Мы не знали бы добра, если бы не знали зла. Они — две половины души. Как душа может существовать без половины?

— Маш, не грузи меня своей доморощенной философией. Тут у вас ещё даже не родились те монстры игры словами и идеями, которые к моему времени уже были изучены студентами и успели стать пыльными, затасканными цитатами. И вот тебе подходящая: теория без практики мертва. Чего стоят твои рассуждения о необходимости зла в душе, если ты и сама не знаешь, что такое душа? Это раз. И два: если такой честный разбойник будет насиловать Паолу, к примеру, я уверен, что все твои рассуждения развеются, как дым, и ты этого благородного человека огреешь тем, что под руку подвернётся. Да ещё и нехорошие слова говорить будешь. Что, не так?

— Носить зло в душе и причинять зло — это разные вещи. Думать про плохое и делать плохое — не одно и то же. И если человек творит насилие другим, то он должен быть готов принять насилие к себе. С разбойниками всё ясно: они творят зло и прячутся от наказания, зная, что рано или поздно всё-таки будут наказаны...

— То есть, они зло, они творят насилие, они заслуживают наказания, но ты всё равно за них?

— Они, творя зло, часто поражают гораздо худшее зло. Чем нобиль, уводящий из-под венца невесту по праву первой ночи, лучше того насильника, что лишил бы её девственности, ворвавшись в дом? Чем нобиль, не делающий ничего, но, почему-то, считающийся собственником земли, на которой трудятся вилланы, и который забирает у людей честно заработанные продукты и деньги, не давая ничего взамен, лучше грабителя? Нет, он хуже. Потому, что от разбойника можно защищаться, а от нобиля — нет, потому, как он — закон. Чем же хорош такой закон, что выгораживает худших насильников и грабителей? А разбойники, нарушая такой закон, грабя и убивая нобилей, заставляют тех считаться с тем, что есть и ещё кто-то кроме них. Иначе нас бы совсем превратили в бессловесный скот.

— Ну да, разбойники, как движущая сила социального прогресса...

— Я опять не понимаю тебя.

— Да это я так... Ну, хрен с ними, разбойниками. Но, вроде, никаких таких ужасов нобильских в Фиренце не наблюдается? — я вдруг вспомнил крик Пеппины: "Будет он меня ещё нобилями пугать! И где — в Фиренце!"

— Нет. Тут давно не было такого засилья нобилей. Но теперь они вернулись.

— Кто? Нобили? Что ты имеешь ввиду?

— Ты не знал? Гибеллины это и есть нобили. Среди гвельфов их тоже немало, но всё же там главные не они, а деньги.

— С этого момента подробнее, пожалуйста. Что за деньги?

— Большие деньги. Все банкиры, торговцы и цеховики — гвельфы.

— Хреново дело.

— Почему?

— Потому, Маш, что твоя теория с разбойниками — это детский лепет. А вот деньги... Наш мир устроен так, что всегда и везде побеждают деньги. Исключений не бывает. А хреново потому, что я, оказывается, за плохих парней играю, которым скоро крышка. Можно даже не трепыхаться. Постой, а ты, получается за гвельфов?

— Нет. Менялы, старшины цехов, главы кланов... все они только и думают, как обманом нажить больше денег, но никто из них даже и не помышляет заработать честным трудом. Но ещё хуже то, что гвельфы — это Церковь.

— И?

— Среди священников много хороших людей, и не важно, что, узнав, кто я, они бы сразу отправили меня на костёр. Вера у них такая. И они искренне хотят сделать людей лучше. Только вот такой священник никогда не станет не только кардиналом или хотя бы епископом, но даже и аббатом, не говоря уже о престоле Святого Петра. Там давно уже не в чести благочестие. Наверху Церкви — те же нобили, только называющиеся по-другому. Они ещё хуже. Нобили назвали свои прихоти правом, обман — законом, грабёж — налогом и пошлинами. Череду предков, убийц и развратников, они назвали родом, а потомственное чванливое бездельничанье за счёт других — благородством. Но они хотя бы не идут учить людей, как тем жить. Церковники же, запуская руку в кошель кузнеца, ткача или пахаря, называют это податями и десятиной, вещают о том, как они всех любят и учат смирению и воздержанию, призывают как можно более уподобляться Господу. Но разве эти десятины идут на благие дела, а не на их дворцы и расшитые золотом наряды? Разве, призывая к воздержанию, они сами не тучны, словно раскормленные боровы? Разве, уча смирению, не они первые, впадая в грех гордыни, присваивают себе право наставлять, осуждать, и карать других? Разве не они, наставляя паству о нравственности, совращают прихожанок и содомируют молодых послушников? Разве, везде проповедуя о чистоте душевной, не они первые ложью, подкупом а то и телом своим получают церковные должности? Разве это не запрещено в той Святой Книге, которой они клянутся? Ради чего же они это делают? Неужто чтобы приблизиться к Господу?

— Не смотри на меня так. Я ничего такого не проповедовал. Я вообще не поп. Чего ты вообще так завелась?

— Что?

— Переживаешь так, говорю, чего? Ну, не верят они сами ни в то, чему учат, ни даже в того Бога, которому, якобы, служат. Тебе-то что? Ты ж, вон, вообще на другом конце. Ты в Диану веришь...

— А ты? — перебила она меня. — Сам-то в кого веришь?

— Не люблю я вопросы религии, — вздохнул я. — Непременно кому-то на мозоль наступишь и нежные чувства оскорбишь... Вот удивительно, пока люди без этого общаются, то мир, дружба и жвачка. Как только свои миролюбивые религии начинают сравнивать, так тут же вся поляна в трупах. И кому это надо? М-да. Но тут, пожалуй, это у вас первый вопрос. Хорошо. У меня, знаешь, есть все основания в Бога верить. Даже нет, не так. Знать. Знать, что есть Творец, который всё сделал, настроил, и... и всё. Дальше я не знаю. Не знаю какой Он, где Он, и как Он. И уверен, что никто и никогда не знал и не знает. Не будет всемогущий Творец, создавший Вселенную с триллионами галактик, бесчисленными звёздами, между которыми световые годы и тысячелетия, выбирать какого-нибудь немытого завшивца, да хоть бы и наоборот — увешанного золотом басовитого брехуна, чтобы они были гласом Его и выражали Его волю. Зачем? Ты можешь представить мощь такого существа? Мощь Бога? Так неужели Всемогущий не нашёл бы более эффективных и эффектных способов сделать свою волю ясной для всех? Нет. Мошенники они все поголовно, которым только бабки нужны или власть. Ну, это кроме тех, конечно, которым не нужно ни то, ни другое, а от голосов в голове поможет только галоперидол. И... — меня озарило. — Э! Мне кажется, или у тебя тоже всё с Дианой не просто?

Мария покачала головой. Понимай, как хочешь. Неправильно вопрос задал, и вот такой отрицательный ответ можно интерпретировать в любую сторону. Но переспрашивать не стал. Из вежливости, вестимо. И толерантности.

— Ну-ну, интересно. Слушай, ты говорила, что кроме заговоров для амулетов ещё что-то нужно. Что?

— Много чего. Сам амулет сделать надо правильно, не всякий мастер сможет, а из которых сможет — не всякий промолчит. Для чего такие амулеты догадаться нетрудно, на распятие они не похожи, францисканцы за доносы тоже платят. Кроме того, серебро специальное должно быть, с нужными добавками, выплавленное в лунную ночь, когда связь с Дианой пока ещё сильна, а таких всего несколько в году...

— Пока не вижу проблем. Если амулеты всё-таки делаются, то значит мастер такой уже имеется. Логика. Наплавить серебра, даже специального, можно и в одну единственную ночь а потом наштамповать... тьфу ты, пропасть!.. заказать мастеру хоть тысячу этих амулетов.

— Ингредиенты для сплава редки, это не металлы, в основном. Раздобыть их в достаточном количестве непросто и на один амулет, а уж на многие...

— Типа мочи девяностолетней девственницы?