Лилия в янтаре (полная версия)

— Интерес общества к лучшим своим представителям вполне оправдан и даже понятен...

"Чёрт, как грубо, как неуклюже! Вон он уже кривится! Того и гляди тоже в лакеи запишет. А вот как бы Джанка в таком случае выкрутилась?"

— ... ибо среди нас таковых на самом деле не много. Летучая мышь кидается к подброшенному камешку, принимая его за мотылька, но быстро понимает свою ошибку, и тот падает обратно в грязь...

"Господь Всемогущий! Что я несу??? Это вовсе не похоже на её притчи!"

— ... так и толпа может кинуться на яркое и блестящее, принимая кусочек горного хрусталя за бриллиант, но, как часто бывает, быстро охладевает к предмету своего недавнего благоговения, поняв, что ошиблась.

Буондельмонте склонил голову, подняв бровь.

— Услышь я от кого другого такие намёки — счёл бы за намеренное оскорбление. Но, поскольку вы, мой друг, не Стронци, то уверен, что последует неожиданная концовка.

— Оскорблять вас у меня не было никакого намерения, — пожалуй, слишком поспешно согласился Джатто; при этом отстранённо удивившись себе: ведь только что раздумывал над поводом для дуэли. Что с ним такое происходит? — Kак нет и сомнений в том, к лучшим или худшим относятся представители семьи Буондельмонти. Вопрос только в том, на что падка толпа...

— На всё блестящее, разумеется. — неожиданно рассмеялся Буондельмонте. — Я понял вашу притчу, мой друг.

Джатто очень хотелось утереть внезапно вспотевшее лицо — и тут же его собеседник очень кстати отвернулся, подзывая разносчика вина. Как раз достаточно, чтобы промокнуть лоб и горящие щёки рукавом. Похоже, более искушённый и образованный наследник богатого рода попросту пришёл к нему на помощь, вытащив из того болота бессмысленных слов, в котором он чуть не утоп. А ведь могло закончиться плохо. Не только дуэлью. За оскорбление имени такой род их маленькую семью со света бы сжил.

— Ну что ж, — между тем продолжил молодой Буондельмонте. — Я рад, что не ошибся в вас, любезный друг, и с удовольствием выпью за наше знакомство!

Он самолично разлил вино из кувшина в свой бокал и бокал Джатто, поднял свой и знаком показал тому на второй, приглашая разделить тост. Джатто потянулся было за вином, но тут у стола появился шут, хрюкнул, схватил бокал Джатто, и заорал:

— А вот меня тут и выпить за знакомство пригласили! Твоё здоровье, дружище! Будем вместе пить, будем баб любить! — шут отсалютовал Буондельмонте и запрокинул голову, выливая вино себе в глотку.

Буондельмонте лишь поднял бровь, прикоснувшись губами к вину, Джатто же... Мерзкий шут тоже не остался в стороне и посмел во всеуслышание объявить о своих намерениях. Захотел присоединиться к забавам с Джанкой! Пусть Джанка спит с Буондельмонте, пусть развратничает с отцом, но эта мерзкая тварь, этот шут... и Джатто не смог более сдерживать себя. Он вскочил, выхватил бокал из рук шута и им же, с размаху, ударил его в лоб. Тяжёлый бокал лопнул в его руке, а шут тут же рухнул навзничь. Никто, как говорится, и глазом моргнуть не успел. Все затихли в удивлении. Шут лежал без признаков жизни. Джатто продолжал стоять, тяжело дыша и не зная, что делать дальше. Буондельмонте довольно усмехнулся и почесал кончик носа. "Ого!" сказал сосед слева. Понемногу стали раздаваться реплики отовсюду. Кто-то сказал: "это молодой Инфаньяти"; и было это неодобрительно, словно объясняло его поведение. "Шут дошутился" сказал кто-то другой. Похоже, никто не знал, что делать в такой ситуации. Этикетом такого предписано не было и порядок действий не определён. Шутов, случалось, убивали, но не гости, и не наёмных, как этот. Хозяев пира либо не было в зале, либо они тоже пребывали в растерянности. Джатто посмотрел на своего собеседника. Тот не отстранился от него, словно от чумного, а наоборот, как будто даже одобрительно кивал ему. Джатто хотел выйти из-за стола, чтобы посмотреть, что там с шутом, но его опередили. Над шутом склонился рослый, черноволосый мужчина в чёрно-синей котте. Джатто вспомнил, что Буондельмонте называл его имя. Арриги.

— Жив? — хрипло выдавил он.

— Да, — отозвался Арриги выпрямляясь. — Знатно вы его приложили, но у него оказалась крепкая голова. На ваше счастье.

— Что вы имеете ввиду?

— Ну, так вы чуть не убили его безо всякого повода на глазах у сотни человек. Оправдаться было бы трудно.

— Не так уж без повода: он оскорбил мою сестру!

— Да бросьте! Он, конечно, вёл себя, как свинья, и такое поведение было бы непростительно нобилю, но он шут, а не нобиль. К тому же я стоял рядом и не слышал ничего, что было бы оскорбительно для вашей сестры.

Для Джатто всё стало ясно: этот Арриги тоже спал с Джанкой. "Ничего, что было бы оскорбительно для вашей сестры". Конечно! Для него назвать шлюху — шлюхой и то, что этот шут собирался отпользовать её вместе с Буондельмонте — совсем не оскорбление! Тут, похоже, все только о Джанке и говорят. Словно только ради этого и собрались. Но в открытую говорят только когда думают, что он не слышит. А в глаза — нет, только намёками. Трусы!

— Трус! — прошипел он удивлённому таким оборотом Оддо Арриги. — Мерзкий, трусливый болтун!

Лицо Оддо сначала только удивлённое, вытягивалось с каждым словом Джатто, ноздри раздувались, а глаза сужались. Джатто уже кричал:

— Лжец! Лживое отродье лживой гиены! Каждое твое слово подобно зловонной блевотине выходит из твоего лживого рта, и каждое твое слово лживо!

Не став слушать продолжения, взбешённый Оддо, не нащупав рукоять у пояса, схватил со стола блюдо и попытался им ударить Джатто. Тот успел отшатнуться, и Оддо швырнул блюдо ему в лицо. Джатто отбил его вправо, как раз на Буондельмонте, увлечённо наблюдавшего за развитием действия, но не ожидавшего оказаться в числе пострадавших. Получив удар краем медного блюда в скулу, тот вскочил, опрокидывая стол. Столешница глухо врезалась в пол, загремела посуда, разлилось по мраморным плитам тёмное вино. Оддо, выказывая опытного бойца, успел отпрыгнуть от падающего стола и уже снова двинуться на противника. Джатто сместился влево, по правилам боя на мечах, хотя в их руках и не было оружия. Оддо повернулся за ним, совершенно не ожидая нападения с другой стороны. Джатто тоже не ожидал. Его действия были просто рефлекторным выполнением заученных движений, а вовсе не тактическим манёвром для отвлечения противника в бою "двое против одного" от действий напарника. Но этим немедленно воспользовался Буондельмонте. У него в руке уже был нож, с которым тот бросился на Оддо. Арриги, хоть и стоял почти задом к нападавшему, почти сумел отбить удар ножа сверху вниз. Почти, потому, что удар пришёлся не в грудь, а в плечо. Тем не менее Оддо оттолкнул Буондельмонте и отскочил сам, переводя взгляд с одного противника на другого. Опешивший Джатто уже и не думал о нападении, а вот Буондельмонте, любивший драки не меньше, чем женщин, уже перехватил нож и пошёл по кругу, выбирая момент для атаки...

* * *

— ... Посчитавший себя оскорблённым, благородный гость решил расквитаться с нахалом...

Звуки пиршества затихли, сама зала была ещё видна мне глазами Джатто; и Буондельмонте продолжал обходить отступающего Арриги, а к ним уже бежали слуги с открытыми в немом крике ртах, но я уже не слышал их, видение это быстро таяло и сквозь него всё явственнее проступали черты Марии, Гвидо, Вито и девочек; я уже не был на вилле Тегрими — улица Фиренцы вытесняла краски давно позабытого празднества, свежий рассветный ветерок овевал моё лицо, унося остатки морока прочь, в прошлое, из тьмы которого давно умершие персонажи явились ко мне показать часть своей жизни. Я словно вернулся из ещё одного путешествия во времени и пока не полностью осознавал себя, но это быстро проходило.

— Но мессер Арриги, — продолжала Мария. — сделал мессеру Инфаньяти замечание, насчёт благородности мести шутам. Тогда мессер Инфаньяти в ответ прилюдно назвал мессера Арриги лжецом. Взбешённый Оддо схватил блюдо, с которого ел Инфаньяти, и швырнул ему в лицо. Инфаньяти и Буондельмонте вскочили и перевернули стол и в этот момент драчливый Буондельмонте ударил Оддо ножом в руку. Как раз за это оскорбление Буондельмонте де Буондельмонти и должен был жениться на племяннице Оддо, дочери Ламбертуччо Амидеи, которая была так страшна, что даже принадлежность к такому роду не могла помочь найти ей мужа. Буондельмонте сначала согласился, поскольку не мог пойти против воли большинства Буондельмонте, семьи, которая не хотела враждовать с семьёй Арриги, но потом влюбился в дочку Форезе Донати, красавицу Ческу, и когда первая невеста уже ждала его в церкви для венчания, он собрался венчаться с другой. Тогда Скьятта дельи Уберти и Оддо Арриги отправились к Старому Мосту и устроили засаду у статуи Марса. Когда же процессия проходила мимо, Скьятта ударил Буондельмонте по голове палицей, а когда тот упал без чувств, Оддо бросился сверху и, пока никто не опомнился, нанёс несколько ударов ножом. Вендетта свершилась. Убийцы бежали, а свадебная процессия превратилась в похоронную... Вот, какая история случилась более полувека назад.

— Ого! И вы вот так всё в деталях помните? — я старался не показать испытываемого мною шока. Только что я жил в другой реальности, прожил какую-то её часть чувствуя всё, что чувствовал другой человек, думая, как он, переживая и зная то, что знал он. Что это было такое? Не унесёт меня туда насовсем?

— Тому есть причины. Вид убитой горем невесты, простоволосой, обливающей слезами мёртвого возлюбленного, так и не ставшего ей мужем, всколыхнул народ, и даже те, кто ранее симпатизировал Арриги, повернули против них. Сначала одни схватились за оружие, потом другие, да так и пошло... Много крови пролилось. Такое городом быстро не забывается. Так гибеллины Уберти стали ненавистны горожанам... Ну, и другие причины помнить тоже есть.

Мария многозначительно посмотрела на меня. Ну, понятно. Тайна какая-то. И она думает, что я её знаю и должен её понять. А что я такого про неё знаю, чего не знают остальные? Правильно, что она стрегерия, то бишь идейная ведьма, стоящая на платформе диаметрально противоположной христианству религии. Там даже вместо Бога-отца — Богиня-мать, а Люцифер и Каин, хоть и присутствуют, есть сугубо положительные персонажи. Но как это может быть связано с интересом к городским легендам, я без понятия.

А нет ли тут связи: Мария — видения? Иначе с чего бы мне такое вдруг? Воспоминания словно мои собственные. Я ведь как сейчас помню эту Джанку, как она танцевала. Эротичненько так. Не лучше современных "экзотик дансерс" конечно, но тем не менее. Был я и в видениях-грёзах Джатто, когда воображаемая девушка молила брата о прощении в действительно весьма двусмысленной позе. Я чувствовал горячую ненависть юноши и его безысходность. Я даже мог бы сказать, что на самом деле творилось в его разуме, охваченном персекуторным бредом с идеями ревности и отношения. А вот как я во всё это попал — нет, не могу сказать. Впрочем, дело может быть и не в Марии. Ведь и в этот мир я попал без её помощи. Так стоит ли удивляться?

— А потом она вышла замуж? — вдруг поинтересовалась Лоренца.

Мы с Марией переглянулись и хором спросили:

— Кто?

— Племянница мессера Арриги... Ну, и дочка мессера Донати. — она секунду поразмыслила. — Дочку жальче. У неё жениха убили, а к племяннице мессера Арриги он просто не пришёл. — тут она вздохнула. — Зато, конечно, позора нет.

Боги, и двух часов не прошло, как это дитё зарезало человека. Никакого пост-травматического синдрома.

— Да, — я остановил Марию, готовую, видимо, выдать очередную историческую справку. — Обе вышли замуж. И года не прошло.

— Откуда ты знаешь? Ты эту историю-то не слышал! — возразила подозрительная Лоренца.

— Знаю, знаю. Точно тебе говорю. Все рано или поздно выходят замуж... — тут я с сомнением посмотрел на Марию, а она на меня. — Ну, почти все. Так скажем: все, кто хотят. По другому в Фиренце не бывает и ещё долго не будет.

Мария с улыбкой отвернулась. Паола метнула быстрый взгляд на Гвидо, а у меня вдруг плямкнуло.

ОТНОШЕНИЕ С "ПАОЛА" + 1 (ТЕКУЩЕЕ +5); ОТНОШЕНИЕ С "ДОННА МАРИЯ" +1 (ТЕКУЩЕЕ +23); ОТНОШЕНИЕ С "ЛОРЕНЦА" + 2 (ТЕКУЩЕЕ +17).

Вот так легко и непринуждённо улучшил отношения с женским составом нашей группы. Всего лишь за обещание замужества по собственному желанию. Однако, пора бы и в путь. Хватит уже исторических экскурсов.

— Ладно. Главное я понял: по берегу нельзя. А как можно? Донна Мария, вы дорогу отсюда знаете?

— Конечно. Проще всего дойти по этой дороге до улицы Красных Ворот. Она прямо на территорию Уберти выведет. Только немного совсем в обход придётся пройти.

— Но, — возразил Гвидо. — донна, если мы будем прятаться от Буондельмонти, то и так идти не следует, поскольку в таком случае мы всё равно заходим на их территорию, пусть даже и краем. Площадь Святой Троицы — это их вотчина, на неё ведь Святые Апостолы выходят, а улица Красных Ворот как раз там и начинается.

— Да, — неохотно согласилась Мария, глядя на уставших племянниц. — Действительно. Тогда придётся обходить дальше.

Я прикинул варианты. С одной стороны, что за паранойя такая? Ну и что, что Буондельмонти? На нас что — написано, что мы к Уберти идём? Там и просто так люди ходят. Мост рядом. Город общий, это вам не что-нибудь где-нибудь, а Фиренца. Республика, то есть. Хоть и феодальная. Но народ свободолюбивый. А обходить хрен знает где, когда и так все уставшие, как собаки — нафига? К тому же, главное, увеличивая протяжённость маршрута мы неизбежно увеличиваем вероятность встречи со стражниками с плохо предсказуемыми последствиями. Может, лучше быстрый рывок — и в дамки?

С другой стороны, вот чует моя... ну, хорошо, сердце, что подвал с братцами-инквизиторами наверняка где-то там искать и надо. Парадоксально, но зоны влияния Уберти и Буондельмонти располагаются буквально бок-о-бок. Как раз удобно было меня бессознательного по-быстрому дотащить. И не возмутится никто, все свои, всё под контролем. И весьма вероятно, что уж на той территории меня в лицо будут многие знать, из тех, кто ищет. В этом случае запланированное мной разделение на группы — я с Лоренцой, Гвидо с Паолой, и Мария с... о! надо сказать Вито, чтобы корзинку какую-нибудь для прикрытия из монастыря вытащил — так вот, разделение на группы по возрастному признаку для уменьшения подозрительности не очень поможет. Потому как не забываем, что ищут меня, это да, но и им, буде меня схватят, деваться некуда. Даже если я буду один идти, а Гвидо опять же с Паолой, а Мария с Лоренцой, что даже лучше, чем первый вариант. Но всё равно. На Гвидо, в случае чего, надежды мало. Я ещё могу убедить Фаринату дать приют и защиту женщине и девочкам (да, да, Вито я тоже обещал позже встретиться, но... позже, позже. Извини, приятель, как говорится, но ты и так не пропадёшь) поскольку был Фаринате нужен, и нужен очень. В будущей войне, которая, как мне кажется, была совсем не за горами, на меня особый расчёт. А Гвидо — простой слуга. Хотя надо, конечно, у него выяснить, что там он говорил, что ему повезло с чем-то... Короче, на Фаринату он вряд ли имеет влияние и уболтать того, чтобы он защитил от инквизиции совершенно постороннюю тётку с детьми ему почти наверняка не удастся.