Иномиряне пошли в атаку на рассвете, когда солнце только-только начало подниматься над горизонтом, высвечивая одну за другой башни всех двадцати фортов, темный ров перед ними, защитную полосу с засеками и изломанный лес. Люк, так и не спавший эту ночь, при первых звуках далеких рогов поднялся на стену, наблюдая в бинокль, как из-за леса сплошной пеленой, как саранча, поднимается туча раньяров.
Завыли сирены, привлекая внимание бойцов, окопавшихся на позициях и тех, кто оставался внутри фортов, загудели машины, забегали солдаты. На стену рядом с Люком поднялись командиры. Фроста среди них не было, как и комендантов остальных фортов — он вчера еще уехал в свой, Первый.
— А вот и тха-охонги, — сказал комендант Третьего, по совместительству начальник штаба и руководитель обороны, полковник Майлз, опуская бинокль. Люк тоже уже издалека видел в бинокль покатые спины и головы огромных "муравьев". Ночью их пригнали ближе к фортам — раньше враги подходить в зону действия артиллерии не решились, и сейчас инсектоиды шествовали вперед, как гигантское стадо слонов, раздвигая бронированными телами сломанный ураганом лес и уверенно пересекая открытые поляны.
— Огонь! — раздалось со стороны башен. Загрохотало, к обстрелу присоединились орудия, находящиеся за фортами, и Люк поморщился от громкости.
— Похоже, решили атаковать с нашей стороны, — продолжал Майлз отрывисто. Впереди, далеко под тучей приближающихся стрекоз, заполыхали взрывы.
— Это и вчера по концентрации сил на нашем направлении было понятно, — проговорил Люк. — Разумно. Чем растягивать фронт, сосредоточатся на прорыве небольшого отрезка, а затем один за другим проглотят остальные форты.
— Огонь!
Орудия били в тучу "саранчи", какие-то твари вспыхивали, ошметки падали вниз, но туча ничуть не редела, хотя обстреливали ее, как и неспешно движущихся вперед тха-охонгов со всех фортов. Несмотря на грохот, война началась как-то буднично — все так же наливалось розовым рассветное небо, все так же сияло слева море и шелестели немногие оставшиеся перед фортом деревья, и это создавало ощущение нереальности. Люк опустил бинокль, достал из кармана сигареты и закурил.
Никак не хотелось верить, что все, началось.
Впрочем, все знали, что им делать. Работали орудия, свистели снаряды, дармонширские солдаты пробирались вперед, к позициям на засеках. В паузах слышны были свистящие короткие выстрелы — то работали снайперы группы серенитского майора Лариди.
За наступающими гигантами тха-охонгами появились всадники на охонгах — словно далеко сплошь колыхалось черное море.
— Огонь!
— Мне пора, — когда отгрохотали взрывы, а туча раньяров приблизилась настолько, что заполонила собой, кажется, все небо, Люк выбросил окурок, с сожалением посмотрел на пачку — хотелось курить еще — и передал ее полковнику. — Сделаю все, что смогу. Не подведите, Майлз.
— Никак нет, ваша светлость, — сухо ответствовал пожилой рыжий дармонширец с белесыми бровями и ресницами и розовой, как у новорожденного, кожей. Пачку он принял, сунул в нагрудный карман. — Пусть боги помогут вам.
— Нам всем, — выдохнул Люк, прыгая со стены и поднимаясь в небеса невидимым огромным змеем.
Он взлетел очень высоко, увлекая за собой теплый морской воздух туда, где струились холодные высотные ветра, закрутил потоки, придавая скорость и подрагивая от волнения и напряжения. С земли видно было, как в чисто-серо-розовом рассветном небе ниоткуда закручиваются темные грозовые тучи, распухая на глазах на полнебосвода. Сверкнула молния, а на пути "стрекоз" с ревом опустился первый вихрь. Вот он коснулся леса — стволы ломаных деревьев взметнулись в стороны как щепки, — и, набирая мощь, темнея и становясь шире, понесся навстречу стае иномирянских чудовищ.
Раньяры метнулись от него в стороны — но на землю уже опускался второй смерч, третий... Первый, прошедший сквозь стаю "саранчи" как пылесос, сразу захватил несколько десятков стрекоз, ломая их вместе со всадниками и выбрасывая в стратосферу. Он все увеличивался, занимая уже несколько десятков метров в диаметре — и вдруг возле него образовался тонкий бич воронки-спутника, пошедшей вокруг, а затем и второй.
Сверкали молнии, а на землю опускались все новые вихри, и вскоре под грохот орудий и вспышки огня в паре километров от фортов гуляли, ломая недоломанный вчера лес, семь огромных смерчей, похожих на гигантских стражей. И даже у защитников Дармоншира слаженный танец разбушевавшейся стихии вызывал холодок — потому что совершенно очевидно было, что он управляем.
Воронки прицельно нагоняли "стрекоз", поднимали и швыряли оземь тха-охонгов, не заходя на защитную полосу, где начинались позиции дармонширцев. Небольшая часть раньяров успела пролететь вперед, к фортам, и их отстреливали, кое-где уже отбивались от них на стенах — виднелись всполохи огнеметов, иногда, в паузах между залпами артиллерии, слышны были автоматные очереди.
Люк, глядя сверху на поле боя и крутящиеся воронки, досадливо зашипел — больше создать не удавалось, не хватало мощи. Смерчи забирали силы — а он управлял ими, как дирижер, размахивая короткими лапами и кидая на раньяров и тха-охонгов. Дергал азартно крыльями и изгибался, когда получалось уничтожить еще нескольких инсектоидов, крутил хвостом, пытаясь ускорить движение ветра, и досадливо шипел, когда, выдохшись, то один, то другой вихрь рассеивался клочьями темных облаков.
Взошло солнце, и ревущие вихри окрасились золотом. Грохотала артиллерия, визжали инсектоиды; вдруг послышались первые взрывы и автоматные очереди и у защитной полосы — то огромный тха-охонг вышел из переломанного леса, избежав встречи со смерчем, и тяжело зашагал на позиции дармонширцев. За ним появился еще один.
Люк подманил когтем один из смерчей, и, поднатужившись, ускорил его. Ревущий вихрь вильнул, пролетел по оглушительно трещащему лесу — и поднял тха-охонга, закрутил, запыхтел... застыл, словно раздумывая, и направился ко второму. Всадник на спине чудовища что-то заорал, гигантский "муравей" развернулся, помчался прочь, набирая скорость и снося все на своем пути — но воронка, в которой уже крутился его сородич, была быстрее. Через несколько минут она скользнула по берегу в море, на глубину, и там истаяла, выронив инсектоидов в воду.
На защитную полосу ступили сотни охонгов, пробравшихся между вихрями — слишком много было тварей, чтобы суметь нанести им заметный урон, да и смерчи охотились в основном на раньяров. Между мелкими охонгами ступали гиганты, и все это блестящее панцирное море клином поглощало засеку за засекой, заставляя отступать защитников по заранее оборудованным безопасным тропам.
Майор Лариди, командир серенитских снайперов, лежала на позиции, за поваленными стволами деревьев, и хладнокровно, выстрел за выстрелом, уничтожала иномирян. Ветерок, струящийся по земле, разбавлял запах пороха и горячего железа волнами муравьиной кислоты. Смерчи крутились далеко, и это поначалу вызвало оторопь, но сейчас серенитка почти перестала обращать на них внимание. Охонги, оставшиеся без наездников, начинали метаться, прыгать по сторонам, вызывая агрессию у управляемых сородичей и нарушая строй. Под ее взглядом огромный тха-охонг, наклонившись, схватил и сожрал мелкого "богомола", в панике вынырнувшего ему под лапы. С разных сторон, с близких и дальних позиций тоже раздавались приглушенные выстрелы ее снайперской группы — тренированное ухо майора слышало их даже сквозь грохот канонады и верещание инсектоидов.
Иногда со стороны врагов тоже раздавались выстрелы — майор видела в руках иномирян оружие. Не у всех, и пользовались они им плохо, но все же и это не стоило сбрасывать со счетов. Пару раз недалеко от нее бухнула граната — у кого-то из врагов оказался и гранатомет.
Мелькнула темная тень — одна из "стрекоз" пронеслась к ближайшей от майора позиции, покружилась, — выстрел чиркнул по броне, второй пробил крыло, — и, опустившись, поднялась уже с зажатой в челюстях сержантом Акирос. Сержант тоненько и отчаянно, совсем по-девичьи кричала, дергая от боли ногами, стрекоза разворачивалась, чтобы улететь — и майор перехватила тяжелое длинноствольное ружье, поднимаясь во весь рост, но так, чтобы поваленные стволы засеки закрывали ее от наступающих, подождала нужного поворота — и двумя выстрелами выбила раньяру оба фасеточных глаза. И, отбросив ружье за спину, побежала туда, куда упала раненая сержант — а сверху с визгом крутилась, то поднимаясь, то падая оземь, ослепшая тварь.
Она скинула всадника, и тот свалился совсем рядом с местом, где корчилась соотечественница Лариди. Иномирянин поднялся, щеря желтые зубы — коренастый, одетый в китель инляндской армии, явно снятый с кого-то из пленных, — выхватил нож, что-то презрительное рявкнул в сторону Лариди, но майор даже не стала останавливаться, уклонилась от ножа, долбанула прикладом ружья врага в переносицу, ломая ее, и подбежала к раненой.
Живот и грудная клетка у Акирос были порваны, рука висела плетью. Сержант тяжело и мелко дышала. Лариди подхватила ее, перекинув целую руку через плечи, и, окинув взглядом стремительно приближающийся поток охонгов, потащила назад, к позициям дармонширцев.
Выстрелы снайперов становились реже. Кто-то не успел уйти от волны врагов и затих навсегда, кто-то, как краем глаза видела майор, скользил параллельно ей, уходя от преследователей.
Она успела — дотащила через покрытое рвами поле по заранее заготовленному настилу, свалилась вместе с сержантом в окоп, где находилось несколько десятков бойцов. К раненой подбежал медбрат — а майор поднялась и снова вскинула ружье. Со всех сторон раздавались выстрелы, приказы командира:
— Приготовились!
Несколько сотен всадников на охонгах — и три тха-охонга — вышли на перепаханную техникой широкую полосу земли. Первые шагнули вперед — охонги вязли в рвах, наполненных черной жидкостью, всадники свешивались со спин, настороженно глядя под ноги. Рядом с майором застрекотал автомат — рыжий дядька, уже в возрасте, покрякивал, морщась будто даже с сожалением, но автомат у него пел ровно, задорно, как и у остальных солдат. Враги прятались, прижимаясь к спинам охонгов, и пули чиркали по хитиновой броне.
— Выше бери, — сухо сказала Лариди, выстрелив и перезаряжая ружье. — И не трать патроны зря.
Стрелок ухмыльнулся, но послушно перешел на короткие очереди. На полосу выходило все больше охонгов, избежавших встречи со смерчами, которые в данный момент крутили в своих чревах несколько тха-охонгов, а уцелевшие гиганты-"муравьи", словно чуя что-то шагали медленно, поднимались на дыбы и трясли лапами, один и вовсе решил повернуть назад — но затем заверещал агрессивно и под окрики всадника, получив приказ, снова направился вперед.
— Идите, родимые, идите, — бормотал рядом солдат. Пахло нефтью и муравьиной кислотой, порохом и сырой землей. Лариди обернулась — ее соотечественницу на волокушках, пригибаясь, тащили за засеки, к фортам. Справа из окопа майору помахала еще одна серенитка, и Лариди кивнула, поднимая ружье, и выстрелила в глаз очередного летящего к позиции раньяра. И тут же с криком "Берегись!" сжалась в окопе, закрывая голову руками — увидела, как в их сторону стреляет из гранатомета иномирянин, сидящий на спине огромного инсектоида. Грохнуло, укрывшихся солдат осыпало комьями земли.
Поднялся на ноги командир отряда, рявнул:
— Ждать! Пусть еще подойдут! — и уже зло, — Идите же, твари, идите!
Десятки человек в окопе затихли. На полосу выходили все новые инсектоиды. Передние твари уже были шагах в двадцати от укреплений — и тут раздалось громкое:
— Вторая полоса! Пад-жи-гааай!
Фью-ю-ю-и-и-иить! Просвистел зажигательный снаряд, и за сотнями наступающих охонгов по кромке леса взметнулось ввысь пламя — сначала побежав в обе стороны от места падения снаряда, а потом рванув вперед, по залитым нефтью канавкам. Раздалось дикое верещание — инсектоиды понеслись на защитников, сталкиваясь, падая. Один из тха-охонгов встал на дыбы, раззевая жвала... бухнуло, челюсть ему разворотило выстрелом гранатомета, и он, с висящими ошметками на морде, бросился вперед.
— Первая полоса! Пад-жии-гай!
Свист — и прямо перед окопами, отрезая их от наступающих чудовищ, тоже полыхнула волна пламени. Раненый тха-охонг, давя своих мелких сородичей, затормозил, развернувшись боком к форту и поддавая задними лапами, будто собираясь прыгнуть, снова встал на дыбы — и тут ему в бок ударила мина, взорвалась, опрокидывая прямо в пылающую нефть, набок. Нефть горела на хитине, накаляя его и спекая внутренности, и тха-охонг вывернулся на спину, уже весь охваченный пламенем, и начал выгибаться и корчиться в агонии.
Метались по горящей полосе под грозовыми тучами, на фоне все еще крутящихся смерчей, сотни охонгов и несколько гигантов, выбегали на защитников пылающими факелами, падали; кричали их погибающие всадники. Майор Лариди бесстрастно расстреливала тех, кто сумел выпрыгнуть из стены огня. Прямо перед ними выпал на землю охваченный пламенем человек, покатился, вопя от ужаса и боли.
— Эх он как, — пробормотал, морщась, сосед-автоматчик и посмотрел на серенитку. Та поджала губы и выстрелила. Человек затих.
Нефть догорала.
— Отступаем на позицию назад! — рявкнул командир, и солдаты засуетились, освобождая окоп.
Люк сверху видел, как один за другим уходят по безопасной тропе меж минных растяжек несколько сотен человек. Огненная полоса уже вовсю чадила, пламя оставалось лишь кое-где, и видно было, как останавливаются у дымящего поля следущие чудовища, не решаясь идти дальше. Позади них ревели смерчи, ловя раньяров — Люк махнул лапой, и один отделился от остальных, понесся на столпившихся у поля тварей, набирая скорость — и как клюшкой, столкнул их в полосу огня. Раздался визг — горящие инсектоиды дергались и умирали на затухающем поле. Смерч прокатился по горящей нефти, вбирая в себя пламя, которое тут же подожгло крутящиеся в нем стволы — и начал бросаться на оставшихся инсектоидов, пока не рассеялся.
В атаке наступила пауза. Оставшиеся и сильно прореженные раньяры летели прочь от охотящихся на них смерчей. С десяток тварей решилось облететь воронки над морем — но и туда спустился вихрь, подняв корону брызг и всосал в себя несколько улепетывающих в разные стороны "стрекоз".
Люк парил над полем боя, предусмотрительно держась выше действующей артиллерии, и наблюдал за происходящим. Нефть на двух горящих полосах выгорела и вовсю чадила, и его силы были на исходе. Смерчей осталось два — сверху они напоминали глаза какого-то мифического зверя — а оставшиеся тха-охонги под грохот орудий так же шествовали вперед. Некоторые падали, остановленные прямыми попаданиями, но их все еще было больше сотни, и Люк подтянул к ним оставшиеся воронки и начал один за другим подхватывать огромных инсектоидов и вместе с всадниками бросать их в море, до тех пор, пока последний смерч не истаял, выронив тха-охонга на мелководье у берега — и оставив дезориентированное чудовище, утопающее в песке, выбираться из воды.
Враги некоторое время перестраивались — их было еще слишком много! — и снова пошли в атаку. Опять заговорила артиллерия. Люк опасливо облетел позиции дармонширцев высоко по воздуху, чтобы не попасть под дружественный огонь, и устало опустился на землю. Лапы дрожали, от грохота орудий закладывало уши и очень хотелось есть. Нужно было подниматься вверх, подзарядиться, но сначала подкрепиться пищей материальной — иначе вряд ли он сможет противостоять зову первородной стихии.
