— Зигфрид не поможет?
— У него на открытие Зеркала не хватает сил, Мариан, как и у большинства магов. Так что только так. К хутору уже выехала охрана и медики из Зеленого крыла, служитель Триединого тоже ждет наших пациентов. Систему жизнеобеспечения подключат сразу же, принцессу и Тротта разместят прямо в часовне. А охранники и врачи из монастыря доберутся за несколько дней. Тратить силы Свидерского на перенос целого отряда мы не будем. Они ему понадобятся на Севере.
Принц-консорт кивнул, открывая дверь в зал и пропуская Тандаджи вперед.
— Спасибо за оперативность, Майло, — проговорил он, и тидусс с каменным лицом едва заметно пожал плечами: мол, работа такая.
Люди, собравшиеся на совещание, привыкли к ночным побудкам и необходимости принимать срочные решения. Сейчас был как раз такой случай. Байдек кивнул Игорю Стрелковскому, поздоровался за руку с министром обороны и генералами, сел на свое место за стол. Пахло кофе — секретарь быстро организовал собравшимся ранний завтрак.
— Чтобы не терять людей, отвели гарнизон из Чернолесья, — докладывал один из генералов, — к Угорью. Там, как вы знаете, последние недели армия окапывается и накапливает силы для наступления. Войска полностью укомплектованы оружием и артиллерией, наши военные производства вышли на максимальную мощность. По соотношению сил мы способны опрокинуть атаку иномирян и заставить отступать уже их.
— Если только к ним не подойдет подкрепление из Инляндии через Дармоншир, — сухо сказал министр обороны. — Это очень вероятно. По прогнозам наших аналитиков, форты захватят в течение суток. От командующего дармонширской армии, полковника Майлза, три часа назад поступила просьба о срочной помощи. Но мы не можем ослаблять Угорский капкан, иначе все приготовления зря. Но и помочь дармонширцам необходимо. Иначе наше наступление закончится, не начавшись, и в клещи с двух сторон возьмут уже нас.
— Скоро к ним прибудут берманские эшелоны?— обратился Байдек к министру транспорта, думая о том, что нужно еще связаться с Мариной и предложить ей с родней выехать в Иоаннесбург. Дармоншир это бы точно поддержал.
— В течение двух суток, ваше высочество, — ответил министр. Принц-консорт поморщился.
— Есть возможность ускорить их продвижение?
— Ваше высочество, составы из Бермонта и так имеют приоритет перед всеми остальными поездами, — покачал головой его собеседник. — Идут они на максимальной скорости, разрешенной для транспортировки боеприпасов и артиллерийских орудий. Еще быстрее будет просто опасно как для жизней берманских полков, так и для наших граждан. Там больше сотни орудий, четыре состава со снарядами и оружием. Опасно ускорять.
— Понятно, — проговорил Байдек тяжело. — Держите нас в курсе, Андрей Львович. Геннадий Иванович, — он посмотрел на министра обороны, — что будем делать?
В двери проскользнул один из помощников Стрелковского, положил перед ним бумаги, что-то шепнул на ухо. Игорь Иванович взял их в руки, начал быстро просматривать.
— Дармоншир не спасешь парой полков, — сухо ответил Лосев. — Герцогство и так на удивление долго продержалось, но личный состав там уничтожен почти наполовину. Если отправлять к ним подкрепление из Центра, то это те же несколько суток на переброску. Придется брать двадцать тысяч пехоты и около сотни орудий из Угорского армейского формирования. Их мы сможем перевести за ночь. Но, повторю, этим мы создадим огромную брешь в нашей обороне.
— Нам некуда деваться, Геннадий Иванович, — проговорил Байдек, и министр обороны хмуро глотнул кофе.
— Согласен. Распоряжусь, — неохотно отозвался он. — Теперь к ситуации на Севере. Выслушаем доклад генерала Лоджеча.
— Коллеги, — Стрелковский поднял глаза от бумаг, — я прошу две минуты вашего внимания. У меня в руках запрос от Эмиратов. Ваше высочество, вы говорили, что была договоренность с эмиром Тайтаны. Он предлагал военную помощь от всех эмиров Манезии.
— Совершенно верно, — кивнул Байдек.
— Их эскадрилья подошла к нашей морской границе и ждет разрешения на высадку. Они готовы сразу выдвинуться к Угорью и поступить в распоряжение армейского командования.
* * *
*
"Пойдем со мной".
Огонь в огне лениво ворочается, меняется, мечется, смотрит тысячей глаз, обнимает тысячей жарких потоков.
"Маленькая огонек. Смертная дочь Отца. Ты пришла".
Голос огня как вибрация, что сотрясает тело, заставляет распадаться на частицы и вновь собираться. Голос огня как ласковое поглаживание матери. Как объятья отца, которого ты почти не знала.
"Ты звал, и я не смогла не прийти. Но мне страшно здесь. Так страшно".
"Не бойся. Здесь нет тебе зла".
Ты сама растворена в огне, потеряна во времени и пространстве. И тело — золотое пламя, и мысли — алые всполохи энергии.
"Зачем ты звал?"
Алое марево волнуется, скручивая чудовищным давлением и снова отпуская. Тягучая стихия, опасная, горячая. Столько силы, что не выдержать. И все же ты выдержала. Спустилась вниз, в пылающую плотную тьму, ощущаемую алой и золотой, нашла того, кто звал, кто может помочь.
"Я слабею. Всё вокруг слабеет. Без тебя мне не выбраться наверх, огонек".
"Что мне сделать?"
Огромный пламенный зверь облетает ее — огонь в огне, сжатая живая стихия в бушующей стихии.
"У тебя вкусная кровь".
"Я дам тебе столько крови, сколько захочешь".
"Не обещай так! — вдруг буйно ревет пламя, ощериваясь тысячами оскалов. — Не искушай взять твою жизнь!"
"Но ты же не возьмешь?"
Зверь взмахивает гигантскими крыльями, и ты вдруг понимаешь, как он одинок. Ты никак не можешь понять, на кого он похож — потому что облик его постоянно меняется.
"Ты первая, кто пришел сюда, ко мне. Я бы хотел, чтобы ты осталась".
"Мне тут тяжело, — объясняешь ты, разводя пылающими золотом руками. — Я слишком слаба для такой глубины".
Пламя тяжело вздыхает. Пламя плачет горючими жаркими слезами — и ты протягиваешь руку и гладишь его морду, похожую сейчас на морду гигантского быка с огненной гривой. Одна ноздря этого быка больше тебя в десятки раз.
"Я знаю, маленькая огонек".
"У меня наверху дом и семья. Дети. Я скучаю по ним".
"Я не заберу тебя, — вибрирует стихия. — Не бойся. Здесь нет тебе зла".
Он снова тих, величественен и спокоен — изменчивое пламя, быстро гневающееся и быстро остывающее, стихия, жестокая как дитя и сильная как взрослый. Огненная грива струится в золотой тьме на сотни километров, белые глаза его печальны и любопытны, как у оставленного родителями ребенка. И материнская душа не выдерживает.
"Я буду спускаться к тебе, обещаю. Хотя бы раз в месяц".
Распахиваются по сторонам крылья-потоки, способные закрыть, наверное, полРудлога. Огромная птица воркует и осторожно касается тебя клювом.
"И потомкам накажу, — добавляешь ты, вспоминая, как коротка человеческая жизнь. — Только сначала нужно победить врага. Ты поможешь?"
"Я потеряю много сил, — гудит пламенная птица и прижимает к голове острые алые кошачьи уши размером с гору. — Нужно будет отдыхать. И тебе тоже. — Она сокрушенно бьет хвостом и окончательно превращается в гигантского гепарда. — Но помогу".
Ты улыбаешься и тоже плачешь от облегчения. Слезы похожи на капли янтаря, которые уносит пламенный поток — и гепард осторожно ловит их языком.
Ты скучаешь по детям и мужу. Устала бояться. И устала искать того, кто зовет.
"Почему ты сам не пришел ко мне?"
"Я ослабел. Здесь теплее и больше сил".
Он подныривает под тебя — и вот ты уже лежишь на его загривке, обнимая пушистую холку руками.
"Что мне делать?"
"Сейчас держись. А потом тебе нужно будет дать мне еще крови".
* * *
*
— Командир, надо уходить!
— Сейчас, — прошептал себе под нос младший лейтенант Бернард Кембритч, аккуратно отступая от минной растяжки, которую только что установил. В десяти метрах от него затрещали поваленные крест-накрест деревья — через засеку пробирался первый из наступающих тха-охонгов. К отряду Бернарда полчаса назад вышел раненый солдат с дальнего павшего рубежа и предупредил, что сюда идут гиганты — и бойцы подготовились к их встрече.
Тха-охонг перешагивал через стволы и трупы мелких охонгов — отряд Бернарда успел знатно накрошить инсектов и иномирян, прячась от раньяров в крытых укреплениях, и ни один охонг не прошел через засеку. А вот с тха-охонгами маленькой группе бойцов было не справиться.
— Назад, командир, — зашипел сзади сержант Кетон, — не стой под огнем.
Берни скользнул к отходящим бойцам, обернулся. Сержант медленно, словно никуда не торопясь, целился, держа на плече трубу гранатомета, затем раздался грохот выстрела — и оглушительный рев тха-охонга, которому разворотило пасть. А Кетон, перебросив трубу за спину, уже несся к отступающим соратникам. За его спиной непрерывно взрывались мины — тха-охонги ломились через засеку, чтобы нагнать обидчиков, — истошно кричали всадники, задетые осколками, — а отряд дармонширцев быстро уходил к следующему рубежу.
* * *
*
Последующие часы — или дни — слились для Люка в один изматывающий и долгий бой без сна и отдыха. Он защищал то один форт, то другой, иссякал, на последних крохах разума срывался в небеса, чтобы подпитаться — и снова возвращался к старым широким стенам крепостей.
Ночью он почти оглох от грохота орудий, от запаха гари, паленой плоти, крови и муравьиной кислоты, и когда взошло солнце, он, зависший над лесом, готовящийся ударить по приближающимся раньярам, оцепенел от открывшегося числа врагов.
Их были тысячи, и кое-где охонги уже подошли так близко, что до фортов оставались какие-то десятки метров.
Часть орудий молчала — неоткуда было взять боеприпасов, — и сквозь отдельные выстрелы отчетливо слышны были автоматные очереди и хлопки мин. Люк повернулся к Семнадцатому форту. К нему шагали с десяток тха-охонгов, окруженных парой сотен мелких собратьев, но до крепостных стен оставался еще километр-полтора. В других местах ситуация была куда серьезнее — и змей, сплетя очередной мелкий смерч, рванулся к приближающимся раньярам.
Теперь, наученные опытом, раньяры не летали большими стаями — максимум по десять-пятнадцать штук, — и бить их стало труднее. Люку нельзя было приближаться к противнику — потому что в те моменты, когда он работал вихрями, вокруг начинали метаться стрекозы, пытаясь обнаружить его. И сейчас он держался поодаль — но, поглощенный управлением смерчем, слишком поздно увидел поднимающихся с земли двух раньяров и не успел увернуться. Раньяр врезался в него и под крик всадника полетел на землю — но иномирянин на втором затрубил в рог, и тут же со всех сторон к невидимому Люку с гулом рванулись сотни "стрекоз".
Он едва успел взлететь выше облаков — под ним огромным беспокойным шаром кружились инсектоиды. И Люк, вспомнив уроки Нории, потянул к себе влажный, теплый и тяжелый воздух с моря и ледяной сухой ветер с Милокардер — чтобы столкнуть их, смешать, вызвать град... но сил не хватило, ветра сорвались с привязи, как норовистые жеребцы и снова полетели так, как положила им природа.
Люк обессиленно опустил крылья. Уже шептал внутри голод, и его светлость, устало заклекотав, снова полетел вверх, к могучим рекам белой стихии. Охотиться времени не было, а сорвись он и начни жрать охонгов — его тут же вычислят и нападут.
И снова в мареве воздушного потока казалось ему, измотанному и слышащему ядовитый голос отчаяния, что смотрят на него существа куда сильнее и древнее его. И снова он кричал-шипел им "Покажитесь!" и "Помогите!", но ответа не было — и Люк, едва напитавшись, бросился вниз, туда, где боролись и умирали его люди.
Хуже всего обстояли дела у Пятнадцатого форта — Люк видел, что защитники, отступившие с засек и не успевшие подняться в крепость, вжимались в зубчатые изгибы фортовой стены, отстреливаясь, заманивая инсектоидов в узкие проходы в "зубцах" и подрывая врагов гранатами. Кое-где бойцы, израсходовав боекомплект, уже кидались в рукопашную. Из бойниц в стенах и башнях прикрывали своих, пытаясь дать им время спастись, но форт с воздуха непрерывно атаковали раньяры, мешая стрелкам и уничтожая отступающих. На башне работало одно орудие — а из проема второй башни свешивалось разорванное тело стрелка, и темная кровь струйками текла вниз по серой кладке.
Со стороны Тринадцатого форта пробивались к Пятнадцатому на помощь человек пятьдесят пехоты, под прикрытием трех самоходных орудий — строчили пулеметы, бухали пушки, уничтожая нападающих. Но слишком много было врагов — и подкрепление двигалось едва-едва, все больше отступая к стене между крепостями и борясь уже за свое существование, и крики людей сливались с возбужденным верещанием инсектоидов.
В сторону Пятнадцатого форта неслась туча раньяров, чтобы завершить захват, и Люк, ударив стеной ветра — раньяров разметало, как кегли, и он выиграл себе небольшую передышу, — невидимым опустился на плац. У стен форта так плотно шел бой, что даже точечно он не мог помочь: используй воздушную плеть или таран, и обязательно заденешь кого-то из своих. Пришла пора использовать другие ресурсы.
Дармоншир обернулся человеком, скалясь от запаха крови и плоти — неподалеку лежали растерзанные останки кого-то из солдат, — дрожащими руками создал щит и быстро направился на крепостную стену. Выстрелы, дым, крики и стоны становились все громче... а над всем этим в лазурном небе светило яркое весеннее солнце — и снова летели к форту десятки "стрекоз". Люк подошел к краю стены, сжал амулет, подаренный Нории, и прошептал, очень надеясь, что верно запомнил:
— Аншаварах тер-сели!
Ничего не произошло, и герцог, чертыхнувшись, взмахнул рукой — пикирующего на него раньяра хлестнуло воздушной плетью, впечатало в башню форта, — а Люк, этой же плетью отшвырнув одного из охонгов от раненого бойца, чудом не задев его, заорал:
— Аншаварах тер-сели! Аншаварах тер-сели, вашу мать!!!
Ничего. Ничего! Солдат, которого он спас, упал, пронзенный лапой охонга, захрипел в агонии. Хрипы и стоны умирающих доносились отовсюду, заставляя тяжело дышать от бессилия и отчаяния.
— Да где же вы? — орал Люк, так сжимая амулет, что края впивались в ладонь до боли. — Где вы? Аншаварах тер-сели! Аншаварах тер-сели!
Слева, со стороны моря вдруг раздался далекий раздраженный многоголосый вой, перекрывший звуки битвы. Люк ударил плетью еще одного охонга, — и, невидимым поднявшись в воздух прямо перед пикирующими к нему раньярами, всмотрелся туда, откуда доносился вой.
По широченной стене, соединяющей форты, с невероятной скоростью неслась к нему стая огромных псов, перепрыгивая через орудия и опешивших защитников, двумя-тремя прыжками преодолевая крепости. Помощники были еще далеко, и Люк, чтобы не терять время, обрушился на одного из тха-охонгов, подобравшегося вплотную к бастиону Пятнадцатого форта, за несколько секунд разорвал его, отбросив всадника, и жадно начал выдергивать из-под брони куски омерзительной, но необходимой ему плоти. Заглотил их — и тут же снова поднялся в воздух, уклоняясь от налетевших раньяров. Тер-сели были все ближе — и Люк снова кинулся вниз, по дуге обходя ищущих его раньяров, и скользнул в ров, чтобы раздавить, раздробить как можно больше охонгов. Кто-то из бойцов успел подняться в форт, кто-то уйти в проемы "зубцов" крепостной стены. Выстрелы зазвучали чаще и бодрее. Стрекоз вокруг была тьма, не взлететь — и Люк, раздробив клювом еще одного охонга, сменил ипостась и под прикрытием щита рванул изо рва к зубчатой стене форта, спотыкаясь об останки людей и огибая туши охонгов.
