Послушник скрипнул зубами и призвал себя к терпению. Нелепый какой-то розыгрыш.
— Ты точно сказала... — снова начал он, но тут девчонка помахала кому-то за его спиной.
— Смотри! — воскликнула она радостно. — Твой дедушка тебя подзывает!
Вей Ши оглянулся. Дед Амфат уже подпрыгивал на скамье, указывая на храмовую кормильню — там накрывали на стол.
— Тебе пора, да? — затараторила девчонка. — Иди. А ты поспрашиваешь про мой альбом? Поспрашивай, а? — она умоляюще сложила руки. — Там много важного. Я завтра еще приду. Или послезавтра.
— Внучок! Помоги дедушке! — донесся от скамьи вполне себе молодцеватый голос деда Амфата. Девчонка еще что-то говорила, дед требовательно покрикивал, шумели направляющиеся в кормильню страждущие, и Вей едва удержался, чтобы не схватиться за голову. Он наклонился, плеснул себе в лицо еще ледяной воды, и, не слушая больше девчонку, пошагал к старику.
Он точно свихнется. Совершенно точно сойдет с ума.
Ангелина
— Хорошо, что ты навестила нас, — говорил Святослав Федорович, к которому Ангелина заглянула до встречи с послом. Сейчас они сидели у большого окна, любуясь на пруд в парке за дворцом Четери. — Я беспокоюсь за Каролину. Учится она хорошо, но учителя сообщают, что она иногда выпадает в транс, что-то рисует в тетрадях. Рисунки никому не показывает, прячет. При мне это случилось один раз. Я как-то вечером застал ее рисующей — глаза пустые, позвал — не откликается. Оттаяла только когда дорисовала. Раньше она всегда реагировала, Ангелина.
Ани слушала, хмурясь.
— А что рисовала? — спросила она напряженно.
Бывший принц-консорт пожал плечами.
— Владыку Четери на одном листе. Со спины, с окровавленными руками и клинками. Кажется, кровь на лице, но там небольшой поворот головы, непонятно. Я его сразу узнал, коса и очень узнаваемая линия плеч, — он кашлянул и вернулся к теме. — На втором — какое-то чудовище, я даже толком разглядеть не сумел. Она на середине очнулась и порвала. Очень испугана была, но на вопросы не отвечала. Служанка потом сказала, что она ночью плакала.
Владычица обеспокоенно постучала пальцами по украшенному лазурной мозаикой столику. Ей давно следовало поговорить с Хань Ши, но эта проблема не была первоочередной, и Ангелина откладывала ее решение. Передать через посла просьбу о частном визите Каролины к императору? Или дождаться очередного королевского совета и лично поговорить там?
Лучше лично, конечно. Это частные вопросы, внутрисемейные. С другой стороны когда совет еще соберется...
Посол Ю Хон, пожилой, велеречивый и тонкий, с черной бородкой, острым взглядом и в неизменных шелковых синих одеждах — дань уважения стране, в которой он работает, — предоставил Ани списки специалистов, которые должны были переехать в Пески в ближайшие три месяца и перечень компаний, готовых открыть тут свои представительства. Конечно, этим должна была заниматься не соправительница и супруга Владыки, а министерство труда, но кабинеты только формировались, а Ангелина Рудлог всегда была практична. Ее статус это как-нибудь переживет, а вот солнечные электростанции задержку в постройке или отсутствие обслуживающего персонала — нет.
Общение Владычицы и посла, щедро сдобренное заверениями в готовности к сотрудничеству обеих стран, прошло в солнечном белоснежном кабинете, украшенном резьбой по стенам. И со встречи посол ушел, унося в папке не только согласие Владычицы на разработку некоторых месторождений на границе Йеллоувиня и Песков, но и письмо для светлейшего императора Хань Ши.
Во второй половине дня вернулась Каролина, в сопровождении охраны, загорелая, как тидусска, с улыбкой до ушей. Зазвала сестру в свои покои, похвастаться рисунками и нарядами, купленными у местных рукодельниц, и, захлебываясь от эмоций, села на кровать и рассказала о том, где успела побывать за время нахождения в Тафии, с кем познакомиться и какие чудесные старые здания увидеть.
Ани, полулежа на низкой софе, слушала, улыбаясь и одновременно вглядываясь в сестру. Охранники доложили, что Каролина ходила в обитель Триединого, общалась там с юношей, который обидел ее не так давно, и отдала ему какую-то мазь. Но младшая сестра ни слова не сказала про это. Она щебетала и щебетала, показывала украшения и фотографии, а Ангелина задавала вопросы и одновременно раздумывала, не стоит ли забрать Каролину обратно в Истаил. У малышки появились свои секреты, и это привыкшей все контролировать Владычице очень не нравилось.
— Мне тут очень хорошо, — проговорила младшая Рудлог, словно подслушав мысли старшей сестры. — Здесь столько всего, Ани! Я все время нахожу что-то, что меня вдохновляет.
— Значит, в Истаил ты не хочешь? — поинтересовалась Владычица, внимательно глядя на сестру.
— Нет, — быстро вырвалось у Каролины, и она закрыла рот и покраснела. — Ани, я скучаю по тебе. И Истаил тоже красивый. Но... ты же не обидишься, а?
— Говори честно, — усмехнулась Ангелина, глядя на раскрасневшегося ребенка. И опять младшая эхом ее мыслей протараторила:
— Понимаешь, я тебя люблю, очень люблю, но рядом с тобой я еще маленькая. А здесь я взрослая! Меня узнают, здороваются! В гости приглашают... Просят нарисовать себя, детей... Ну... понимаешь? Конечно, — она опустила глаза, — если ты скажешь, я поеду с тобой. Но я бы хотела остаться. Только не обижайся, пожалуйста! — Каролина умоляюще сложила руки и скорчила умильную физиономию. — Ты все равно все время занята!
— Это правда, — проговорила Ангелина сдержанно. — Хорошо, я оставлю тебя здесь, Кариш. Но в ближайшем будущем нам с тобой нужно будет навестить Йеллоувинь.
— Зачем? — с любопытством вскинула голову младшая Рудлог.
— Я попросила императора помочь тебе с приступами предвидения, — спокойно объяснила Ангелина.
Каролина покраснела и опустила глаза.
— Папа рассказал, да?
— Папа, — кивнула Ани. — А должна была ты.
— Но это же редко случается, — жалобно и немного испуганно проговорила младшая принцесса. — Я и не помню, что видела. Почти не помню... И честно-честно про вас не было ничего!
Ангелина пересела к ней на кровать и приобняла — хотя сестричка давно уже обогнала ее по росту, но прижалась, как маленькая, и Ани погладила ее по плечу, по волосам.
— Не бойся нам рассказывать, — проговорила она спокойно. — И поездки к Хань Ши не бойся. Единственное, чего нужно опасаться — это отсутствия контроля над своим телом и разумом. Вот чтобы это тебя не тревожило, и нужно будет посетить Йеллоувинь.
— Хорошо, — пробормотала Каролина. И вздохнула, словно собираясь что-то рассказать — но остановив себя, когда уже слова готовы были вылететь из губ. Ани покосилась на нее и не стала давить. Если это важно, рано или поздно сестра все равно поделится.
Вей Ши
Наследник императора совершал прогулку по жарким улицам Города-на-реке с сидящим у него на спине и весело здоровающимся со всеми вокруг Амфатом. Иногда дед требовательно хлопал Вея по груди — тогда принц останавливался и долго слушал разговоры о погоде, здоровье, сплетни и сочные анекдоты, от которых покатывались все вокруг. Он уже знал почти всех знакомых деда, а те — его, знал их истории, истории простых людей с их бедами и радостями, здоровался в ответ — простые тафийцы были рады ему и каждый день приветствовали с таким радушием, будто он был любимым сыном и братом.
И всю вторую половину дня его снедало странное тревожное чувство. Не могла простая девчонка знать родовые предсказания семьи Ши. Да и непростая не могла, если только она не из дома Желтых. Неужели показалось? Он и так и этак вертел воспоминания о ее сегодняшних словах, пытаясь понять, что же его царапает, пока от жары не перестал соображать и не отложил раздумья на потом.
Все прошлые дни к вечеру он едва не терял сознание от перегрузки органов чувств. Белоснежная Тафия, пестрая Тафия, так непохожая на медитативный, совершенный в своей гармонии Пьентан, ежедневно обрушивалась на него со всеми ее звуками, цветами и запахами, многократно усиленными на солнцепеке. И сегодня Вей Ши то под звуки тысяч голосов вдыхал тысячи ароматов специй на базаре, то морщил нос от запаха рыбы, когда старый Амфат попросил принести его на пристань и там пообщался со всеми рыбаками, что сидели на каменном причале. Потом дед заглянул к другу в пекарню, и там, сидя на коврах на полу, пил травяной чай с сахаром и лепешками и вел неспешные задушевные разговоры, иногда поглядывая на тихо сидящего в темном углу принца. Вей старался на них не смотреть. Он отказался сесть рядом и разделить угощение, потому что опять заболела голова. Но потом в темноте и относительной тишине полегчало, захотелось есть и пить. А пахло очень вкусно.
Дед Амфат снова бросил на помощника взгляд и вдруг закапризничал:
— Эфенби Вей, подойти-ка сюда! Помоги мне, не справиться старику без тебя совсем. Да не стой, садись рядом!
Вей неохотно сел. Блюдо с лепешками стояло прямо перед ним.
— Хочу я гостей позвать дорогих, а нечем их кормить мне, — сокрушенно вздохнул кочевник, воздевая руки к небу. — Друг мой Фехил много лепешек делает, — он легко поклонился в сторону приосанившегося и пригладившего седые усы пекаря, — а не выбрать мне самые вкусные. Попробуй все, эфенби, отложи, какие понравились.
Пекарь, польщенно улыбаясь, подвинул к принцу поднос с выпечкой.
— Я не голоден, — буркнул Вей в сторону, разгадав нехитрую уловку деда. — В обители поем.
— Конечно, не голоден, кто говорит про голоден? — удивился старик дребезжащим голосом. — Ты пробуй, внучок, пробуй.
— Я вам не внучок, феби, — резко проговорил Вей Ши, утомленный этой настойчивостью, и дед Амфат как-то беспомощно заморгал, но тут же мотнул головой:
— Ешь, эфенби. А то я ведь долго решать буду. Очень долго.
Его голос стал откровенно ехидным, и он кивнул пожилому Фехилу — тот сунул в одну руку Ши лепешку, в которую было завернуто восхитительно прожаренное мясо, зелень и овощи, залитые соусом, в другую — пиалу с чаем, и хохотнул, снова поглаживая усы.
— Это вашерма, пища богов, — дед Амфат почмокал губами, для весомости собрал пальцы в щепоть и потряс ими. — Говорят, сам Красный воин спускается иногда в Пески и приходит в кочевья, чтобы отведать настоящей вашермы из годовалого барашка. Ешь, милый, а то я боюсь, как бы ты с голодухи меня не уронил, — теперь он грозил пальцем, голос его дрожал от стариковской сентиментальности, глаза покраснели, и Вей неожиданно для себя даже не поморщился на это "милый", — потом отнесешь меня домой и будешь свободен.
"Потом" наступило не скоро. Вей съел и вашерму, и с пяток других лепешек с вкуснейшими начинками, истекающими соком, и сам не заметил, как на улицы опустилась темнота. Из зала пекарни они переместились под звездное небо, на ковры, постеленные прямо на мостовую, и пожилой Фехил выставил вокруг с десяток плошек с горящим маслом для освещения. Город с наступлением ночи словно стряхнул с себя дневное оцепенение из-за жары и ожил. Улицы были полны народу — у домов по соседству и по улице дальше так же горели огни и сидели люди. К пекарне то и дело подходили другие старики, здоровались с хозяином и дедом Амфатом и усаживались на ковры, и вскоре молодой Ши обнаружил себя в окружении веселящихся, радостных людей. Кто-то наигрывал тонкую мелодию на маленьком струнном инструменте, формой похожем на разрезанную пополам луковицу, кто-то ставил на угли жаровни пузатый огромный чайник, серо-глиняный, расписанный синими цветами и пташками, и черный от сажи снизу; в чайник сыпали ароматный чай. Незаметно появились несколько кальянов; пекарь разжигал их, смешно раздувая щеки с седыми пышными усами, доросшими до ушей; пахло древесным дымком, кофе и розами.
Сидящий рядом с Веем незнакомый старик повернулся к нему, предложил трубку кальяна — и принц взял ее, хотя и брезгливо было после чужих губ. Затянулся. Закашлялся и вокруг захохотали, стуча себя по коленям и откидываясь на подушки.
— Помедленнее, внучок, — весело крикнул ему дед Амфат. — Как девушку целуешь!
Как девушку... Мужчины семьи Ши ценили плотские удовольствия, считая их необходимыми для ровного тока и перераспределения энергий в теле, и к обучению науке любви подходили с той же основательностью, что и к другим предметам. Так что в теории Вей Ши был подкован, а на практике... на практике оказалось, что невинные девы, получив статус фавориток юного принца, не довольствовались его благосклонностью и обществом, а начинали интриговать. Кто-то из фарфоровых красавиц, нежных, как цветы лилии, пытался извести соперниц, кто-то — выторговать преференции для родственника или повлиять на императора через принца. Вей ощущал их неискренность как гнилостный запах и менял одну за другой.
Потом, после изгнания в казармы, были шлюхи, отирающиеся в местах отдыха солдат и быстрая близость для сброса напряжения. И простые девки ему, хоть он никогда не признался бы в этом, оказались куда больше по душе. Потому что честно брали деньги и отрабатывали свое. И помыслы их были прямы и чисты, пусть и приземлены.
Он снова затянулся — долго, словно правда целовал милую сердцу, чувствуя на языке запах роз и кофе. В голову ударило слабостью — были, видимо, в составе и какие-то дурманящие травы, и он вдруг расслабился и улыбнулся.
В мыслях наконец-то прояснилось то, что его тревожило— остекленевшие глаза девчонки с тяжелым именем Ка-ро-ли-на и ее дрожащие зрачки. Где-то он такое уже видел. Где-то видел...
Сосед-старик захлопал себя по коленям, присоединяясь к бравурной песне на языке Песков, которую завели с минуту назад. Вей, который уже начал немного понимать местный диалект, отвлекся от своих мыслей и прислушался. В песне говорилось о храбром батыре, который и нежить, обосновавшуюся у оазиса, выманил ночью в ловушку и порубил, и песчаников от своего кочевья отвадил: заманив в озерцо выступившей на поверхность нефти и поджег. И деву прекрасную от песчаного льва спас, а потом и женился на ней, и еще что-то такое же героическое... Дед Амфат попыхивал кальяном, глаза его слезились от сияния масляных светильников.
Сосед допел куплет, склонился к принцу, потрепал его по плечу с улыбкой, что-то говоря.
— Что? — вежливо переспросил Вей Ши.
— Хорошо, что ты помогаешь Амфату, эфенби, — повторил старик и снова потрепал его по плечу. — Вот какой человек, песни про него слагают!
Принц заморгал и перевел недоверчивый взгляд на деда Амфата. Вот этот сморщенный, похожий на сушеный чернослив, тощий старик — великий воин?
— Большой силы был человек, о подвигах его во всех кочевьях говорили! — продолжал сосед с гордостью.
— А где же его семья? — осторожно поинтересовался Вей Ши.
— Ээээ, — горестно махнул рукой сосед, взял кальян, затянулся. Вей Ши вежливо ждал — трубку передали ему и он тоже вдохнул дым. — Никого не осталось, — наконец, проговорил старик. — Вся семья отравилась дурной водой и померла от лихорадки еще когда пустыня здесь была. Жена, дети с женами, внуки. Он внука на себе в Тафию приволок, как только открылся город, хотел молить Владыку Четерии об излечении. Но не успел. Похоронил. С тех пор ноги временами и отнимаются.