— Что?.. — Берни попробовал подняться, но Лариди прислонилась спиной, прижимая его к полу.
— Я тха-нор Ноши, и когда я спрашивать, мне кланяться и отвечать! — орал иномирянин. Судя по звукам шагов, он приближался к стене, у которой держали пленных. — Вы сейчас отвечать, кто брат колдуна. Иначе бабы громко кричать! Долго кричать! А вы смотреть и слушать!
Бернарда грубо оттолкнули ногой в спину — он вмазался в стену лицом и, кажется, сломал нос. Рядом шла какая-то возня — и он невероятным усилием перекатился на другой бок, чтобы увидеть, как Лариди и еще двух серениток выдергивают из толпы пленных и швыряют к ногам надзирателя. За его спиной в двери амбара втаскивали чудовищные кресты из сколоченных наискосок досок. Кресты были бурыми от крови, но кое-где на дереве виделись свежие алые разводы.
— Я спрашивать, — с нажимом сказал надзиратель, склоняясь над Лариди. — Кто брат колдуна?
Майор молчала, и иномирянин ударил ее по лицу. Дармонширцы, связанные по рукам и ногам, зароптали — и снова с окриками пошли вдоль строя десятки конвоиров, ожесточенно работая плетьми.
— Кто брат колдуна? — повторил тха-нор, доставая нож. — Говорить! Иначе тебя запороть на крест!
Пленница, лежащая на боку, со связанными за спиной руками, повернула голову к орудию пыток, побледнела — и что-то неслышно сказала, глядя на иномирянина.
— Не слышать! — буркнул тха-нор, наклоняясь еще ниже — и Берни увидел, как Лариди плюнула ему в лицо и рассмеялась злым сиплым смехом.
Она тоже хотела умереть быстро.
Побагровевший иномирянин схватился за нож, но остановил руку. Что-то рявкнул своим — и майора вздернули на ноги, а тха-нор схватил ее за шею и ударил коленом в живот.
Лариди задохнулась смехом, упала, корчась, на пол.
— Майор! — вскрикнула одна из серениток — и ее тоже ударили, потащили к одному из крестов. Вторую пока не трогали — ее охраняли двое иномирян.
Пленные орали, выкрикивая бессильные ругательства. Бернард, оставляя за собой кровавую дорожку, полз вперед, как червяк, пролезая между ног своих.
— Кто брат колдуна? — заорал иномирянин, обращаясь к строю. Дармонширцы молчали — и майора снова вздернули на ноги. Тха-нор ножом срезал с нее заляпанную грязью и кровью куртку, сорвал рубашку и белье — и, схватив за плечи, поставил перед строем. Майор глаз не опускала — зато среди дармонширцев воцарилась тишина. Мужчины отводили взгляды — а Берни полз вперед, миллиметр за миллиметром.
— Сначала я сделать ей больно и баба много кричать, — дергано пояснил надзиратель, обводя пленных ненавидящим взглядом. — Потом я ее бить кнут и баба много кричать. Потом сделать шлюха для норов, а вы смотреть. Если брат колдуна сознаться или вы сказать кто он, баба отпустить. Если нет, ей и другим бабам долго быть больно, потом умереть.
Он швырнул Лариди в сторону своих помощников и ее поволокли к пропитанному кровью орудию пыток.
— Молчите! — пронзительно крикнула майор дармонширцам. — Ради Великой Матери молчите! Иначе все зря!
Ее опять ударили, кинули на крест.
— Она умереть из-за вас! — заорал тха-нор, снова проходясь перед строем. — Вы есть трусливый червяки! Вы есть кастраты и трусливый дети шлюхи!
Бернард мучительно, с присвистом дышал — в голове мутилось, по вискам и телу бежал пот. Он выполз к ногам передних в строю — и с бессилием наблюдал за происходящим, и тянулся, тянулся сознанием во все стороны — хоть кого-то из охонгов зацепить, заставить помочь!
Лариди привязали к доскам лицом вверх — и тха-нор, вытащив нож, подошел ближе.
— Кто брат колдуна? — спросил он, склоняясь над ней.
— Чтоб тебя твои тараканы сожрали! — процедила ему в лицо майор, и он, наступив сапогом на ее запястье, вогнал нож в ладонь серенитки.
Лариди закричала, забившись на кресте. По руке ее вниз, на бетонный пол, потекли красные ручейки. Закричали и пленные — полетели в сторону иномирян угрозы, оскорбления и проклятия. Охонги верещали, почуяв кровь. А тха-нор вытащил нож из ладони серенитки — она снова застонала, — и повторил, теперь обращаясь к толпе пленных:
— Кто брат колдуна?
Берни слышал, как тяжело дышат соратники, и чувствовал себя последним из трусов. От горячки и усилий обострились чувства, и он слышал, как с сипами втягивает воздух серенитка, как капает на пол ее кровь, как беспокойно и жадно шевелятся охонги.
— Кто брат колдуна? — повторил иномирянин, глядя на дармонширцев — и впечатал каблук сапога в раненую ладонь Лариди. Она замычала сквозь зубы — а ему уже подали длинный бич, тоже бурый от крови.
Метрах в двух от лица Берни вдруг опустилась лапа охонга. Завороженный запахом крови, сонный, инсектоид волновался, хотел жрать, и удерживал его от нападения на Лариди только всадник.
— Говори! — орал тха-нор, играя бичом — он, как живой, шипел у рук и ног серенитки, оглаживал ее по груди и животу. — Ты хочешь боль? Ты хочешь смерть! Говори, и я дам жить! — Он хлестнул по полу рядом, и хлопок вышел громким, тяжелым — ударь так по телу, и кожу рассечет до кости.
— Поцелуй своего охонга в зад, урод, — четко проговорила майор, и иномирянин, дернув бичом, ударил ее наискосок от плеча к бедру.
Под истошный визг серенитки Берни, едва не теряя сознание от ментальных усилий, подтолкнул охонга вперед, к надзирателю. Удивленно заорал всадник — а чудовище поднялось на задние лапы за спиной опять размахивающегося тха-нора — и опустилось, протыкая его плечо и отрывая челюстями голову.
Закричали все — и дармонширцы, торжествуя, и опешившие иномиряне, бросившиеся к мертвому тха-нору — и от строя, и на охонгах от дверей. На Лариди брызгала кровь, прямо у нее ног инсектоид жрал еще содрогающегося врага, а она хохотала, запрокинув голову.
Берни тоже улыбался, хотя под ним уже натекла лужа его собственной крови. Улыбаясь, он оторвался от охонга и перехватил сознание второго, усиливая чувство голода, затем третьего — и тут силы его покинули, оборвалась связь. Но созданной паники было достаточно. Озверевшие от крови, отказывающиеся подчиняться всадникам охонги кидались на иномирян и друг друга, носились по амбару, а Берни лежал щекой на бетоне и ускользающим горячечным сознанием пытался зацепить еще кого-то из них. Не получалось. Пленные вновь старались освободиться и кое-где уже начались драки с иномирянами, враги пытались утихомирить охонгов, спастись самим и отогнать к стене дармонширцев — но в продолжающемся кровавом хаосе это удавалось с трудом. Через одну из серениток, чуть не проткнув ее, перепрыгнул инсектоид — погнался за раненым иномирянином. От тха-нора остались кровавые ошметки, и сожравший его охонг щелкал челюстями над майором — но всадник что-то орал и дергал его назад.
Берни понимал, что никого не спас, а лишь отсрочил пытки и смерть. Но он мог убить еще нескольких врагов — и поэтому продолжал тянуться к инсектоидам, хотя в глазах уже темнело, а в ушах звенело от криков.
Распахнулась дверь — снаружи, оказывается, уже светлело, — и в проеме застыл высокий иномирянин, одетый богато, окруженный свитой. Какой-то иномирянский аристократ, судя по всему. Берни, ухмыльнувшись, подцепил-таки одного из охонгов и бросил к вновь прибывшим — но застывший в дверях выкинул вперед руку, и охонг резко остановился, будто на стену налетел. В голове Бернарда дернуло болью.
Он застонал, перекатываясь на другой бок, и вдруг с изумлением увидел, как стоящий у стены туслый лист металла темнеет — и из него в хаос и крик вышходит его брат Люк.
— Нет, — прошептал Бернард, даже в пылающем бреду пытаясь сказать, чтобы брат убирался обратно, не смел соваться в эту бойню.
Люк посмотрел на него и Берни растянул губы в горячечной улыбке. Брат вдруг подмигнул в ответ, как настоящий — и тут кто-то заорал, указывая на него пальцем, кто-то начал стрелять, понеслись к Люку иномиряне, что-то резко приказал застывший у входа иномирянский аристократ ... а его светлость герцог Дармоншир вскинул руку, и с запястья по его движению его сорвался ветер, расшвыривая нападающих и не трогая пленных.
Берни сглотнул — ему показалось, что в потоках ветра, с воем и свистом понесшихся по амбару, проступили очертания змеиного тела с зубастой пастью, оканчивающейся клювом. Мощный и беспощадный, ветер подхватывал охонгов и с чудовищной силой швырял их на стены — так, что инсектоидов сминало в лепешки, а кое-где пробивало ими толстые стены амбара. Крыша вибрировала, гул стоял оглушительный. Ворота амбара вырвало и выбросило наружу, то ли придавив, то ли убив аристократа с его свитой. Люк с горящими белым глазами шел к Бернарду, а вокруг него с визгом стелились белесые ветры-хвосты, отшвыривая иномирян, и свистящие пули осыпались у то дело проступающего перламутром щита. Стреляющие умирали один за другим — белесые потоки ветра обвивались вокруг их шей и тел, сжимались, удушая, сминая и переламывая с влажным хрустом.
Его светлость присел у Берни — вокруг раздавались изумленные крики "Герцог? Герцог?", — и, коснувшись волос брата, приподнял его китель и помрачнел, глядя на рану.
— Мы не скажем об этом матушке, хорошо? — проговорил он, криво улыбаясь. — Ты как?
Берни выдохнул. Неужели не галлюцинация?
— Умираю, — прошептал он чистую правду.
— Не торопись, братец, — Люк провел руками над его боком, выругался. Берни послышалось что-то типа "недоучка чертов".
— Спаси... их, — прошептал он с усилием и двинул головой в сторону привязанных к крестам женщин, которые каким-то чудом оставались целы.
Люк обернулся, пытаясь сквозь летающих врагов рассмотреть, кого нужно спасти, и в этот момент заскрежетала крыша, прогнулась — вот-вот и обвалится. Его светлость выругался.
— Пора вынести всех наших отсюда! — крикнул он с беспокойством куда-то в сторону. В ответ раздалось снисходительное шипение, в котором явно слышалось "сам знаю" — и серая крыша вдруг взорвалась, словно в нее снизу ударили тараном. Ошметки взлетели в небеса, Люк схватил Берни за плечи, прижал к себе — а их и окружающих дармонширцев подхватило ветром и с невероятной скоростью рвануло вверх.
— В замок Вейн! — успел крикнуть Дармоншир — и крепче сжать Берни, потерявшего сознание.
* * *
*
Через несколько секунд после того как затих ветер, к разрушенному ангару под сереющим небом стали сбегаться наемники из лагеря, разбитого на строительной базе, где стояли еще несколько таких же ангаров. Стены сложились внутрь, и из-под обломков слышны были глухие стоны людей. Тут же начали разбирать завалы — потому что сюда направился только прибывший тиодхар Ренх-сат со свитой, и нужно было найти хотя бы его тело, чтобы доложить императору о случившемся.
Ангар находился на окраине маленького городка Венте в двадцати километрах от фортов, а тха-нор Ноши квартировался в старом поместье по соседству, оставленном хозяевами. В городок стекалось подкрепление, отсюда же выступало на помощь в боях, так что рабочих рук было много. В помощь начали сгонять пленных из других ангаров и местных жителей. Работа уже кипела, когда из-под огромных, лежащих на земле ворот послышались требовательные крики. Ворота оттащили, и под ними обнаружился живой, раздраженный и оглушенный генерал Ренх-сат. Все из его свиты тоже оказались живы, отделавшись ушибами и рассечениями.
Тиодхар Ренх-сат не был изнежен и слаб: слабак бы никогда не принес императору столько побед как на Лортахе, так и на Туре. Это был мужчина устрашающего вида — высокий, широкоплечий, с русой бородой, заплетенной на конце в косу, с разноцветными глазами, свойственными всем, в ком текла неразбавленная кровь воинов, пришедших с новыми богами на Лортах. Она же позволяла генералу управлять инсектоидами ментально.
Он был умен и внимателен, носил белые одежды и покрывал хитиновые доспехи белой эмалью, чтобы на них была видна кровь врагов, и выбривал на голове паутину, потому что пуще всех богов кланялся паукообразному Нерве, олицетворяющему войну. Он любил победы и знал, что достоин занять императорский трон.
Генерал, вытирая сочащуюся из разбитой головы и носа кровь, терпеливо подождал, пока из-под завалов вытащат первого более-менее целого и способного говорить наемника и тут же, на месте, допросил его, дополняя картину того, что видел сам.
Узнал он от наемника про обман тха-нора Ноши, пустоголового и хвастливого слизня, про то, как пытками старался он выявить брата колдуна — и как взбесились охонги, а сам колдун, не иначе, появился из гладкого листа металла и уничтожил всех охонгов ветром, а пленных забрал в небеса.
Наемник закончил говорить, и тиодхар, сидящий на одном из осколков стены с кубком вина в руке — ему принесли во время допроса, — отпустил его. Поднес кубок ко рту, раздумывая и наблюдая за разбором завалов. Слышались далекие выстрелы местного оружия, способного за раз убить множество людей — ночью у твердынь врага снова начались бои. Над горизонтом вставало солнце, а генеральская свита почтительно и терпеливо ждала решения.
Ренх-сат допил вино и поднялся:
— Я останусь тут и сам поведу наши войска к победе, — сказал он весомо. — Сегодня мы возьмем эти твердыни — у них нет больше сил сопротивляться, и даже колдун им не поможет. Императору доклад отправим завтра, когда все крепости будут у нас. А если Нерва поможет, то отправим и змея-колдуна, живого или мертвого.
* * *
*
Этой ночью бойцы Девятнадцатого и Двадцатого фортов получили приказ атаковать Восемнадцатый и, захватив его, продолжить наступление к следующей крепости. Навстречу им на захват Шестнадцатого под прикрытием артиллерии выдвинулись переформированные из-за больших потерь отряды с Пятнадцатого и соседних фортов.
Командующий Майлз рисковал, бросая потрепанные и ослабленные гарнизоны в бой: часть подразделений и с полтора десятка орудий пришлось отвести вглубь герцогства, туда, где на случай отступления в нескольких километрах от крепостей подготовили дублирующие оборонительные полосы, чтобы было где укрепляться и за что цепляться. Это было необходимо, но вряд ли могло спасти герцогство, если враг пройдет за систему фортификаций. Падение Дармоншира стало бы неизбежным и стремительным, и отведенные части лишь задержали бы иномирян, чтобы дать возможность спастись жителям ближайших поселений.
За несколько часов отряды дармонширцев достигли захваченных фортов и попытались сомкнуть клещи шириной в двадцать километров — такое расстояние было между Восемнадцатым и Шестнадцатым. Благодаря внезапности удалось вытеснить иномирян с Шестнадцатого форта и даже укрепиться там, но к середине ночи на горизонте, в тылу врага, запылали огромные костры: захватчики очнулись и перешли в наступление. И только-только отбитый форт к утру снова попал в руки иномирян.
Текущий бой был последним отчаянным броском дармонширцев, в отстутствие поддержки от лорда Лукаса фактически самоубийственным.
Командующий Майлз, чтобы не спать, начал вкалывать себе стимуляторы, от которых еще больше усилилась мигрень и стало стремительно уходить зрение второго глаза. Почти ослепший командующий, слушая тяжелые сводки с мест боев, то и дело поглядывал на дверь и проклинал герцога, рванувшего за братом. Не имел он на это права. И будь у Майлза еще хотя бы пяток воздушных змеев, способных управлять ветрами, Дармоншира он бы арестовал и расстрелял, не глядя на титул и власть. За дезертирство и моральную нестойкость.
