Он хотел что-то сказать, возмутиться или поблагодарить, по его лицу было невозможно понять. Слишком много эмоций и слишком мало слов.
И в этот самый момент внутренней борьбы в гостиную вошёл ещё один человек. Это был молодой мужчина с короткими черными волосами и тёмными глазами. Он поцеловал профессора и сел рядом с ней, удерживая руку на её талии.
Сириус же не отрывал от него полубезумного взгляда полного одновременно и ужаса, и радости, и ярости, и...
Он вновь потерял возможность говорить. Он смотрел на мужчину перед собой и казалось, что он видит призрака, а не живого человека.
Сириус разомкнул потрескавшиеся губы и произнёс лишь одно слово:
— Брат.
Глава 26. Встреча лунной ночью
31 августа 1975 года
Тарелка просвистела над столом, разбилась о дверцу шкафа и разлетелась по столовой дождем из фарфоровых осколков.
— Думаешь, что сможешь меня остановить? Ты мне никто!
— Закрой рот, мелкий ублюдок!
Голова болела, виски раскапывались от этих бесконечных криков. Мать и брат стояли рядом и орали друг на друга что есть сил. Очередной спор из-за какой-то мелочи — магловских плакатов и одежды, учёбы на Гриффиндоре и дружбы с 'не теми' людьми со стороны Сириуса, или яростных проповедей о превосходстве чистокровных, попытках навязать брак по расчету и перевести брата в Дурмстранг со стороны матери — переросший в не прекращаемый поток оскорблений с обеих сторон. Сколько их видел этот дом и сколько увидит в будущем?
— Прошу вас, перестаньте, — Регулус попросил скорее по привычке. Мирно окончить этот конфликт все равно невозможно. У матери и брата слишком много претензий, чтобы можно было решить все словами. А его самого все равно никто из них слушать не станет.
— Не лезь в это дело, Регулус, — жестко бросила мать, так и не сведя взгляда с Сириуса. — А с тобой, сукин ты сын, я ещё не закончила.
— О, так я теперь сукин сын? — он запрокинул голову назад и захохотал. — Знаешь, лучше быть сыном плешиной псины, чем твоим. Хотя подожди-ка, ты же моя мать, а значит...
Пощечина. Рука у матери всегда была тяжёлой. Голова Сириуса мотнулась назад, будто у марионетки. Его щека загорелась темным багрянцем и налилась синевой. Тяжёлые перстни расцарапали кожу и перепачкали белоснежные перчатки матери кровью. Она, не смотря, сдернула их и бросила на пол. Золотые кольца со звоном разлетелись по паркету.
Брат коснулся разодранной щеки, посмотрел на мать с неприкрытой ненавистью и его дрожащий от боли рот искривился в издевательской усмешке:
— Закончились слова? Да? Нечего сказать, и начинаешь махать руками?
Регулус закрыл глаза, отложил вилку и встал, так и не закончив ужин. Никто не обернулся на него, когда он покинул столовую.
Ссора за спиной только начала набирать обороты.
В гостиной на втором этаже пела свою арию Царица Ночи из 'Волшебной флейты' Моцарта. Отец сидел рядом с волшебным проигрывателем, откинувшись в кресле и сложив руки на животе.
Вновь издалека донёсся звон бьющегося фарфора и столового серебра, яростные крики и ругань. Эхо разошлось по всему дому. Отец раздраженно поморщился, точно от комариного писка, сделал звук громче. Проклятья, которые Царица Ночи насылала на свою дочь в опере, перекрыли не менее страшные проклятья, которые мать насылала на Сириуса в столовой.
Некоторое время Регулус стоял в дверях, но отец хоть и открыл глаза, лишь мазнул по младшему сыну безразличным взглядом, предпочитая общество музыки, чем своей семьи.
Регулус развернулся и пошёл прочь. Вслед ему доносилась брань матери и ещё более жуткие строчки арии:
'Zertrümmert sein auf ewig
Alle Bande der Natur.
Verstossen, verlassen und zertrümmert
Alle Bande der Natur'*
На третьем этаже он повернул по коридору налево и вошёл в комнату деда — Поллукса Блэка. Парализованный старик сидел у окна в большом кресле на колесиках. В нем он проводил весь день с утра и до самого вечера.
Неподвижный, точно труп, он мог только слушать и смотреть, но одного лишь властного, полного мощи взгляда, в котором сосредоточилась вся его жизнь, хватало, чтобы понять — этот человек проиграл бой за своё тело, но ещё ведёт войну за свою жизнь и разум. Он ясно смотрел на мир вокруг и его глаза заменяли любые слова и жесты. Глаза приказывали, глаза благодарили. Это был труп, в котором жили одни только глаза.
— Опять? — с немым укором спросил взгляд старика.
— Сейчас они бьют посуду. Сириус принес стопку магловских плакатов и намертво приклеил к стенам комнаты. А затем вышел к ужину в магловскдй одежде. Отец слушает Моцарта.
Дед закатил глаза, затем взглядом попросил придвинуть ближе газету.
Во всем доме на Гриммо было лишь трое, кто мог бы понять его.
Первым был преданный своему хозяину Кричер. Домовик за долгие шестьдесят лет научился предугадывать все желания своего господина. Он знал его вкусы в еде и одежде, распорядок дня и любимые книги. Он служил семье Блэк, но превыше всего ценил слово только своего господина.
Второй была мать. Но она, хоть и понимала нужды своего престарелого отца, с холодным равнодушием игнорировала их, не желая даже видеть его, не то что говорить. В отношениях с Поллуксом у неё было столько же противоречий, сколько и с Сириусом. И разрубить этот гордиев узел застарелых обид, ненависти и недомолвок не хватало сил ни у одной стороны.
Третьим был сам Регулус. Ещё до удара старик стал ему ближе любого другого члена семьи, не считая бабушки Ирмы. Ближе холодного и безразличного ко всему отца, чьей страстью и смыслом жизни была одна лишь музыка, ближе брата, бунтующего против веками устоявшихся законов семьи, и, в особенности, ближе истеричной, полубезумной матери, зацикленной на чистоте крови и своём любовнике, помпезно зовущем себя Лордом.
Когда деда разбил паралич, всё сложилось так, что Регулус оказался единственным из всех Блэков, живущих на площади Гриммо, 12, кто предпочёл не игнорировать существование старика. Но даже в таком состоянии этот человек, оставался вместилищем огромных знаний, невероятной проницательности и воли сильной настолько, что даже пребывание в этом безвольном теле не сломало его дух.
Но общаться с ним на равных, понять и услышать мог только он один, и то лишь с помощью немого языка глаз.
И ведь какая злая ирония!
Даже так Регулусу было проще поговорить с этим несчастным паралитиком, чем искренне рассказать о своих истинных размышлениях родителям.
Как истинный представитель змеиного факультета, Регулус ещё много лет назад взвесил все, внимательно проанализировал и выбрал наиболее выгодную линию поведения. Он затаился, предпочитая держать свои мысли при себе, создал маску идеального сына, истинной гордости семьи. Пока Сириус во всем шел наперекор родителям, получая взамен упреки и агрессию, Регулус предпочитал действовать разумнее и хитрее. Он отлично учился, был на хорошем счёту у преподавателей, неплохо играл в квиддич, поддерживал дружбу с однокурсниками и — самое главное! — соглашался с любыми словами родителей, особенно матери, какими бы безумными они ни были.
Даже на её крики о полном уничтожении всех маглов и маглорожденных кивал, точно заводная кукла. Он не испытывал к ним ни ненависти, как мать, ни любви, как брат. Они ему просто были безразличны. Какое дело простому англичанину до жизни какого-нибудь туземца в Африке? Никакого. Так и Регулус с полным безразличием относился к маглам. Живут? Ну, так пусть живут. Ему-то что? Однако, когда эта тема затрагивалась в разговоре, он продолжал соглашаться, пока запас материнской экспрессии не иссякал, и она не уходила, довольная своей проповедью.
Такая тактика принесла ему немалые преимущества по сравнению с Сириусом. Он мог бывать в гостях у однокурсников, порой целыми неделями, спокойно изучать интересные себе книги в библиотеке, его комната не подвергался внимательному осмотру, а письма из Хогвартса — тщательной перепроверке.
Не зря говорила тётя Друэлла: 'Он такой разумный и ответственный молодой человек'. Она, разумеется, имела ввиду совсем иное, но сути то это не меняло.
Сначала такое поведение дарило свободу действий. Затем, начало тянуть вниз, точно ярмо. С каждым годом мать все больше разочаровывалась в старшем сыне и все больше надежд возлагала на младшего. Ради удовлетворения её странных фантазий пришлось делать вид, что деятельность Лорда и его Пожирателей Смерти — такое странное и глупое название, особенно для ближайшего круга радикального политика — его хоть в какой-то степени интересует. Он даже потратил время на небольшой стенд с вырезками из газет, где освещалась почти вся деятельность их группы. Как он смеялся, когда рассказывал об этом деду! Однако, мать была довольна и надолго отстала от него, позволяя спокойно заниматься своими делами.
А дел у Регулуса было много. Он мечтал о свободе. Хотел увидеть мир и заниматься интересным ему делом, не думая о деньгах или престиже семьи.
Впереди, точно фонарь в беспроглядной мгле ночи, маячила карьера целителя.
Он сам и не помнил, когда впервые осознанно сказал себе: 'Я хочу спасать человеческие жизни'. Возможно, это произошло в тот самый день, когда волшебник в лимонной мантии вылечил его после тяжёлой болезни в шесть лет. Или сразу после смерти бабушки Ирмы от туберкулеза, когда ему исполнилось восемь. Или в двенадцать, после осознания, что в мире ещё не родился врач, способный поставить деда на ноги. А может, все это шло одно за другим, пока не накопилось, точно снежный ком и не вылилось в осознанное, но довольно странное для Блэка желание помогать другим людям.
Дед в ответ лишь смеялся. В такие моменты его глаза мерцали синими искрами, как у по-настоящему счастливого человека.
Впрочем, Регулус не сомневался, что это единственная поддержка, которая у него есть и вообще будет. Родители мечтали совсем о другом. Мать уже давно присмотрела ему место в Министерстве, а отцу...
Отцу уже давно на все плевать.
Регулус давно тяготился созданной маской. И с каждым годом все больше уверялся, что когда он покинет семью — 'если' уже давно сменилось на 'когда' — поддержки, в том числе материальной у него не будет.
Все упиралось в деньги. И это было до одури смешно.
Блэки были богаты. Очень богаты. Но галлеоны, сикли, кнаты, всевозможные векселя, облигации и прочие ценные бумаги — это нечто такое, распоряжаться чем может не каждый член семьи. Особенно ребёнок или немощный больной старик.
Это злило. Но от реальности никуда было деться. Приходилось работать с тем, что есть, думать головой и выкручиваться из ситуации.
Просить у матери глупо. Она не оставит одолженную сумму без своего бдительного контроля. Про банк и говорить было нечего. Счет у Блэков один и выписки о состоянии средств приходят каждую неделю. Даже если бы дед передал ему некоторую часть денег, без письменного согласия остальных членов семьи ничего бы не получилось.
Регулус думал и о множестве других вариантов, начиная с продажи некоторых семейных ценностей — и о том, как быстро начнется расследование, после того, как какой-нибудь доброжелатель захочет выслужиться и вернуть их обратно в дом — и заканчивая варкой зелий на заказ. На последнем он и решил остановиться. Гением в этой области, в отличие от того же Снейпа, он не был, но обладал достаточными знаниями, талантами, мотивацией и самым главным — связями. Одно дело — сварить хороший продукт и совсем другое — найти покупателя.
Открытым оставался только один вопрос: как и, главное где, достать ингредиенты? В кладовке у Слизнорта так просто не пороешься, на уроках ингредиенты выдают строго порционно, а покупать на свои деньги, особенно по совиной почте... Если брать что-то простое и дешевое — затраченные средства и время просто не окупятся, а попробовать что-нибудь подороже... И ценник кусается, и денег нет.
Со всех сторон пат.
Регулус надеялся придумать что-нибудь до рождественских каникул, но как назло ничего не приходило на ум.
Дед дочитал статью и посмотрел вверх, задержав взгляд на люстре. Это был универсальный жест, выражающий желание.
— Хорошо, дедушка. Я попытаюсь понять, что ты хочешь.
Он стал угадывать, высказывая вслух свои предположения, пока не остановился на газете, затем начал читать вслух заглавия статей. Дед отвечал 'нет' каждый раз, пока Регулус не произнес одно только слово 'завещание'.
— Завещание? Ты хочешь составить завещание?
— Да, — в ответ дед медленно закрыл и открыл глаза.
— Мне рассказать об этом матери?
— Нет, — старик несколько раз очень быстро мигнул.
— Но я не смогу незаметно провести нотариуса мимо неё. К тому же я несовершеннолетний, без согласия родителей я не смогу даже пройти в Министерство. А ещё нужны свидетели, разве нет? Или подожди... — Регулуса осенила догадка. — Ты что-то придумал насчет денег, верно?
— Да.
Дед хорошо знал обо всех размышлениях своего внука касательно дальнейшей жизни и яро его поддерживал. Он с неприязнью, а с недавнего времени даже ненавистью относился к Темному Лорду — самозванцу-полукровке, как он презрительно именовал того ещё до своей болезни. Оба не сомневались, что мать попытается пристроить младшего сына поближе к своему любовнику и сделать из него Пожирателя.
— Так, сейчас попробую догадаться. Ты хочешь составить завещание в обход моей матери. Но в ближайшее время это невозможно. Я по законам Министерства ещё ребенок, а Кричер — домовик. Нас не станут слушать. Дело осложняет твое состояние. Если я попробую позвать кого-то из твоих друзей, мать даже не пустит их в дом, — Регулус откинулся на стуле и взъерошил волосы. — Ладно, извини, кажется, я не понимаю. Значит, будем действовать по-другому.
Он стал перечислять подряд все буквы алфавита, пока не дошел до буквы С. Дед быстро заморгал.
— Так, тебе нужно что-то на букве С. Хорошо, что можно сделать с буквой С? Са, си, се...
— Да, — ответил старик.
— Се?
— Да.
Регулус принес словарь, положил перед стариком и начал скользить небольшой линейкой вдоль столбцов. Взгляд деда замер в конце страницы. На слове семнадцать он сделал знак остановиться.
— Семнадцать, — сказал Регулус, наконец, осознав, что от него хочет дед, — ты хочешь, чтобы твое завещание было пересмотрено, когда мне исполнится семнадцать, и я буду считаться взрослым, так? Ты хочешь сделать меня своим главным наследником?
— Да, — взгляд старика был предельно серьезным.
Совершеннолетие в волшебном мире наступает в семнадцать. В декабре ему исполнится пятнадцать. Осталось меньше двух с половиной лет, и он станет свободен. С хорошим образованием, деньгами деда и без удушающей опеки матери. Возможно, она проклянет его. Возможно, отречется. Возможно, разочаруется в сотню раз сильнее, чем в Сириусе.
Видеть, как рушатся надежды очень больно, особенно если все произошло в мнимом шаге от их реализации.
— Но дедушка, ты можешь прожить ещё очень и очень долго. И я обещал, что сам поставлю тебя на ноги.
— Нет, — взгляд старика потяжелел, он посмотрел на часовой шкаф в углу.
