— Кардин! — ахнула Жанна, двинул ему локотком под ребра и повернулась было к крохе, чтобы попытаться смягчить грубость. — Он не хотел...
— Все в порядке, — холодно прервала ее наследница.
От былой открытой горячности не осталось и следа. Красивое бледное лицо закаменело в маске равнодушного высокомерия, расправились плечики; гордо вздернув носик, она смотрела на него снизу-вверх холодными льдисто-голубыми глазами так, будто была великаном, способным раздавить его движением пальца. Тонкие, хрупкие пальчики опустились на рукоять рапиры на поясе, сжались так, что побелели костяшки, хотя и раньше казалось, будто кожа сделана из алебастра.
— Это зависть, — объяснила она, как будто изрекала самую очевидную вещь на свете. Тонкие губы тронула саркастичная презрительная усмешка. — Завидуют тем, с кем не могут и надеяться когда-нибудь сравниться. Вам не помешало бы поучиться смирению, любезный, не знаю вашего имени, и проявить уважение к моей фамилии.
Зарычав, Кардин шагнул вперед — у него дома, в Черном море, за такой тон без затей били в лицо, но его опередила Жанна. С неожиданной силой, сверкнув серебряной аурой, она надавила ему на грудь, заставив остановиться, и шагнула вперед сама, протягивая на ладони подобранный пузырек с Прахом.
— Смирение воина и смирение нищего — разные вещи, — твердо сказала она, и Кардин с удивлением различил в голосе Хомячка острые, опасные интонации. — Воин ни перед кем не опускает голову, но в то же время он никому не позволит опустить голову перед ним. Нищий, напротив, падает на колени и шляпой метет пол перед тем, кого считает выше себя. Но тут же требует, чтобы те, кто ниже него, мели пол перед ним.
Кардин закатил глаза, узнав очередную папочкину цитату. В "Разящем" эти приступы заемного красноречия, смеясь, называли "задавить пафосом".
— Мы в Биконе, мисс Шни, — продолжила Жанна, чуть смягчив интонации, пока кроха удивленно моргала, пытаясь переварить эту нравоучительную отповедь. — Мы воины. Здесь вас будут уважать за то, кто вы, а не за то, кто ваши родители.
— Если вдруг будет за что, — не удержался Кардин.
Мгновение наследница, нахмурившись, смотрела Жанне прямо в глаза, а потом фыркнула, гордо вздернула носик и отвернулась, так и оставив девушку стоять с бутыльком на протянутой ладони.
— За мной, — бросила она грузчикам, и быстро удалилась с площадки, громко цокая каблучками о камень. Грузчики, толкая перед собой две груженные чемоданами тележки, потянулись следом.
— Избалованное маленькое дерьмо, — проворчал Кардин, провожая ее взглядом, достаточно громко, чтобы она услышала. Узенькие плечики дрогнули на мгновение, но с шага наследница не сбилась.
— Так... эээ... — разбила тяжелую тишину брюнетка. — Привет?
Вздохнув, Кардин отобрал у Жанны пузырек с Прахом, который она все еще растерянно держала на ладони, и выкинул в ближайшую мусорку, — им не нужны подачки, — и посмотрел на ту, из-за кого и начался весь этот бардак. Невысокая девочка, совсем еще ребенок, не старше его сестры, неловко улыбалась явно искусственной улыбкой, нервно теребя край алого плаща. Серебряные глаза постоянно двигались, будто она боялась задержать взгляд на чем-то дольше одной секунды: с Жанны на Кардина и обратно; в сторону, в пол или на голубой лайнер за их спинами.
— Привет! — встряхнулась Жанна. — Меня зовут Жанна!
— Руби, — представилась девчонка и бросила осторожный взгляд на Кардина, ожидая его реакции.
— Пойдем, Хомячок, — вместо представления сказал он и направился к выходу следом за избалованным маленьким дерьмом. — Мы опаздываем.
— А твой друг... — расслышал он нерешительный голос Руби за спиной.
— Кардин, — вздохнула Жанна. — И... я не думаю, что мы друзья. Но он прав, пойдем быстрее, мы опаздываем.
Почему-то услышать от боевого хомячка те же самые слова, что он говорил ей раньше, оказалось очень неприятно...
Кардину не спалось. Устав ворочаться с боку на бок, он вздохнул и сел на том убожестве, что в Биконе назвали "кроватью" — просто спальный мешок, брошенный на холодный мрамор бального зала. Прислонившись к стене, он мрачно оглядел ровные ряды своих товарищей по несчастью, заполнившие отнюдь не маленькое помещение.
— Это какое-то издевательство, — пробормотал он себе под нос.
От легендарного Бикона как-то не ожидаешь, что полсотни первокурсников просто свалят кучей в одном зале, даже не деля на мальчиков и девочек, выдав по спальному мешку и оставят так на ночь. Студенты, впрочем, разобрались сами — Жанну утянули за собой на "девчачью" половину новые знакомые: Руби и ее сестра (горячая штучка, между прочим!), и Кардин облегченно выдохнул, мысленно перепоручив заботу о боевом хомячке блондинке, потому что ее младшая сестра выглядела так, будто о ней самой надо заботится и вытирать сопли каждые пять минут. У горячей штучки должен быть большой опыт...
В любом случае, это не отменяло идиотизма происходящего. Да если содрать плитку и четыре здоровенных хрустальных люстры с потолка одного только этого зала можно было купить не самый дешевый доходный дом где-нибудь в Черном море и разместить всех по своим комнатам!
Нахрена вообще?!
Смирившись с тем, что попытки уснуть обречены на неудачу, он поднялся с пола и пошлепал босыми ногами по холодному мрамору, пробираясь к балкону вдоль рядов спящих людей, отчаянно вглядываясь в темноту, разгоняемую лишь бьющим в окна лунным светом, чтобы никого не разбудить.
Ночная прохлада прогнала даже те крохи сонливости, что в нем сохранились. Бикон располагался на высоте полтора километра над уровнем моря — и даже сейчас, поздней весной, ночной ветер заставил его передернуться, пустив по коже волны мурашек. Обратно, в тепло, он, впрочем, не вернулся — в Черном море не было центрального отопления, и зимой на отоплении экономили все и каждый.
Передернув плечами, он положил локти на широкий парапет и посмотрел вниз: на широкие, горящие тысячами огней стремительные реки — широкие проспекты столицы величайшего города на земле; сверкающие небоскребы центра; редкие ночные лайнеры, мигавшие навигационными огнями... с такой высоты Вейл казался идеальным, совершенным творением искусства, волшебной сказкой, жить в которой мечтает каждый. Отсюда так легко было поверить в то, что так и есть — и отвести взгляд от черного моря, тянущегося до самого горизонта, чернильного пятна в застройке города, где освещены были лишь Портовый проспект и ближайшие к метро улицы.
Он не смог бы забыть о доме, даже если бы захотел.
— Я почти у цели... — прошептал он.
Завтра все решится. Завтра, если он не сдохнет там, внизу, с другой стороны крепости, он официально станет студентом Бикона — будущим Охотником, вещью в себе, войдет в ряды тех, кто не гнет спину ни перед кем.
...Возможно, следовало признаться хотя бы самому себе, что причина бессонницы была вовсе не полусотне сопящих рядом тел и не в тонком спальном мешке на жестком полу, а в том, что ему просто было страшно.
Должно быть, он действительно глубоко задумался, погрузившись в отстраненное созерцание захватывающей красоты ночного города, потому что тихий голос, раздавшийся за спиной, заставил его вздрогнуть.
— Тоже не спится?..
Ему не нужно было оборачиваться, чтобы узнать говорившую. Невнятно пробурчав что-то о хомячках с бессонницей, он чуть подвинулся, приглашая ее присоединиться. Она пристроилась рядом, на фоне огромного города под ногами, захватывающего дух простора она казалась еще меньше, чем обычно. Зябко кутаясь в теплую черную толстовку до колен с картинкой улыбающегося кролика на груди, она пристроилась рядом, оперлась локтями на парапет и опустила подбородок на скрещенные пальцы.
— Я думал, таких уже ни у кого не осталось, — фыркнул Кардин.
— Кого? — Не поняла Жанна. Когда он кивнул на толстовку, она отвернулась, должно быть, не понимая, что он прекрасно видит, как покраснели ее уши. — А, это... Я не фанатка!
Он не выдержал — рассмеялся в голос, надеясь только на то, что закрытые двери заглушат смех и он никого не разбудит.
— Ну конечно! — выдавил он, когда смог взять себя в руки. — Это коллекционная толстовка Памкин Пит, ограниченная серия, продававшаяся три года назад, когда шла та рекламная кампания с Ахиллесом и хлопьями. Мне сестра все уши про нее прожужжала, но достать такую мы не смогли.
— Я не фанатка... — слабым шепотом пробормотала она.
— Ты фанатка, Хомячок, и все это знают, — фыркнул Кардин и не смог удержаться от того, чтобы добить: — Даже Ахиллес. ОСОБЕННО Ахиллес.
— Он, наверно, считает меня дурочкой...
Слова "конечно, считает" замерли у него на губах, когда он увидел отчаяние в голубых глазах. Спрятав лицо в ладонях, Жанна тихо застонала и съежилась.
— Нет, не считает, — вздохнул Кардин, отворачиваясь обратно к ночному городу. — Стал бы он столько возиться с тобой, если бы не считал, что ты того стоишь?
— Правда?
— Правда. Ахиллес почему-то думает, что ты достойна того, чтобы он тебе помогал. Прах знает, почему... Так чего не спишь?
С силой растерев ладошками лицо, она с усилием выпрямилась и напускной уверенностью пожала плечами.
— Боишься, — хмыкнул Кардин.
— Воин тем и отличается от обычного человека, — тут же, без запинки, ответила Жанна. — Что он все принимает как вызов, тогда как обычный человек все принимает как благословение или проклятие. Жизнь воина — бесконечный вызов, а вызовы не могут быть плохими или хорошими. Вызовы — это просто вызовы.
Кардин понятливо кивнул.
— Боишься.
-...Боюсь, — вздохнула она. — А кто бы не боялся?..
Она была такая маленькая... открытая аура не дает мощной спортивной фигуры, да и вообще не так уж и зависит от физических возможностей тела. Жанна осталась все той же, какой и была полтора месяца назад: невысокой девушкой, не хрупкой, а скорее изящной, без внушительных мышц или атлетического сложения — ему пришлось приложить усилие, чтобы отвести взгляд от стройных ножек, не скрытых толстовкой, купленной явно не по размеру. Ее округлое лицо с мягкими, еще совсем детскими чертами в лунном свете казалось почти красивым, а смятенное, растерянное выражение больших голубых глаз придавало уязвимости и без того не самому внушительному облику.
"О, Прах, я, должно быть сильно нагрешил в прошлой жизни..."
— Не дрейфь, Хомячок, — буркнул он, отводя взгляд. — Учитель и Ахилл просили меня приглядеть за тобой. Держись рядом, не щелкай клювиком, следуй плану, и мы оба переживем инициацию. Я обещаю, все будет хорошо. Вот увидишь — иметь поблизости большого злого хулигана Кардина может быть очень полезно, если ты оказалась на правильном конце булавы.
Она тихо рассмеялась. Кардин зачел себе это как победу. Почувствовав, как его дергают за рукав, он неохотно обернулся и застыл, застигнутый врасплох этой широкой искренней улыбкой, пожалуй, первой, которую он получил от "напарницы".
— Спасибо, — сказала она, глядя на него снизу-вверх. — Я знаю, ты делаешь это только потому, что тебя попросили, но... все равно спасибо. Приятно иметь здесь кого-то, кому не все равно, выживу я завтра или умру.
Он улыбнулся в ответ прежде, чем успел одернуть себя. Увидев, как расширились в шоке ее глаза, быстро отвернулся и нарочито грубо, отчего-то хрипло, сказал:
— Вот только давай без соплей, Хомячок.
К его несказанному облегчению, она не стала комментировать увиденное, и какое-то время они просто стояли рядом, молча любуясь сияющим городом, который никогда не спал. Неожиданно даже для самого себя, он сказал:
— До того, как у меня открыли ауру, у меня было плохое зрение. Я ходил в больших круглых очках, как какой-нибудь ботаник.
Он осознал, что именно сказал, и как она это воспримет, слишком поздно. Покосившись на Жанну, он увидел там именно то, чего ожидал и боялся: приоткрытые в удивлении губки, распахнутые глаза и выражение лица: "Боги, я действительно услышала то, что услышала?"
— Если ты сейчас скажешь "друзья", я выкину тебя с балкона, — предупредил он.
— Друзья, — улыбнулась она, и показала язык.
Протянутая рука схватила пустоту — ловко отскочив в сторону, она еще раз повторила "Друзья!", засмеялась колокольчиком и бросилась бежать, нырнув в приоткрытую дверь.
Вздохнув, Кардин прижался лбом к холодному камню парапета, и пару раз несильно ударился, пытаясь выбить из головы ту путающую мозги отраву, что проникла в его разум через счастливые голубые глаза.
— Боги, ну за что мне все это?!
Глава 7. Нити Судьбы
Осторожно "промокнув" губкой щеки, Вайс положила ее обратно в пудреницу, захлопнула крышку и аккуратно поставила на свое место — в большой раздвижной ящик с кучей отделений, похожий на те, в котором рабочие таскают свои инструменты. Подняв глаза, она придирчиво оглядела себя в зеркале — волосы идеально уложены, осанка прямая, плечи расправлены, боевое платье обтягивает стройную фигуру как перчатка, тонкий вертикальный шрам, пересекающий лицо через левый глаз, отчетливо проступает на бледной коже... но это даже хорошо — это гордость, а не позор. Главное — не видно синих кругов под глазами.
Она так и не смогла нормально выспаться этой ночью. Ее каюта в пассажирском лайнере, на котором она прилетела в Вейл, разумеется, был более чем комфортабельной, но наследница слишком нервничала перед поступлением, чтобы иметь возможность нормально выспаться. Слишком важно для нее это было, слишком много сражений пришлось пережить, слишком многим пожертвовать — радость триумфатора мешалась в ней со страхом перед неопределенностью будущего, и она так и не смогла толком расслабиться за время полета. Сразу по прилету она отправилась в Бикон и тогда...
Как она вообще могла спать здесь? На этом тонком, будто сделанном из бумаги, спальном мешке, на холодном мраморном полу, в окружении пятидесяти сопящих, храпящих, ворочающихся и бормочущих во сне тел? Ей что, стоит уговорить отца сделать пожертвование Бикону, чтобы они смогли построить нормальный дом для своих первокурсников?!
За спиной послышался характерный звук смыва туалета, наследница раздраженно скривилась, и не успела стереть брезгливую мину с лица прежде, чем открылась дверь кабинки туалета. Вчерашняя серебряноглазая растяпа выскользнула из кабинки, застыла на пару секунд, напряженно глядя в сторону... закрыв глаза, она пару раз глубоко вздохнула и решительно направилась к наследнице.
— Леди не говорят в уборной, — предупредила ее Вайс. — Если вы собираетесь принести свои извинения, сделайте это в подходящем месте.
Девочка застыла, помялась секунду, а потом, сгорбившись, бросилась к двери.
— И не забудьте вымыть руки, — остановила ее наследница.
— Да, точно! — неловко рассмеялась она. — Я обычно не забываю, честное слово, просто...
Наткнувшись на ее предупреждающий взгляд, растяпа осеклась.
— Да, точно, леди не говорят в туалете...
— А еще они не говорят "в туалете".
Стараясь игнорировать шум воды, Вайс вновь потянулась к "косметичке" — осталось еще нанести блеск для губ и подкрасить ресницы. В туалет ворвалась шумная тройка каких-то девиц, весело над чем-то хихикающих, перебрасываясь шуточками. Наследница почувствовала, как у нее задергался глаз, но стойко продолжила свое дело — на людях она могла появиться, только достигнув идеала, любой иной результат неприемлем для Шни.
