Когда Винтер провернула дверную ручку, приветствовал ее тонкий звон упавшего на стол зеркальца, глядя в которое сестра проверяла свою внешность, и торопливый грохот стула, едва не опрокинувшегося, когда Вайс вставала. Вайс торопливо склонилась в реверансе — чуть торопливее, чем положено, намного глубже, чем официальная наследница должна была приветствовать изгоя с не принадлежащей ей фамилией.
Вайс торопливо разогнулась, и пылающие красным щеки подсказали Винтер, что сестра прекрасно знает каждую совершенную ошибку. А вот чего не осознает — так это какую цену Винтер была готова заплатить, чтобы Вайс встретила ее так, как встречала в детстве — с разбегу бросившись на грудь с восторженным писком.
Увы, те времена давно в прошлом. Куча условностей, океан традиций, целый горный хребет этикета положили этому конец, выстроив между ними стену, которую немыслимо было разрушить, как бы Винтер этого ни желала. Она просто уже с трудом помнила, каково это — становиться настоящей, отбрасывая вбитые модели поведения. И только одному вечно подвыпившему хамоватому ворону из раза в раз получалось вытаскивать Винтер из этой скорлупы всего парой фраз... чаще всего доводя до белого каления.
— Рада видеть вас, капитан Шни, — чопорно произнесла Вайс, пряча глаза.
— Курсант Шни, — поддерживая заданный тон, сухо кивнула Винтер. — Без чинов, — и уже нормальным голосом, улыбнувшись так тепло, как только была способна, добавила: — Я рада видеть тебя, Вайс.
Она чуть приподняла руки, раскрытыми ладонями вперед — так, чтобы если Вайс решит не принимать приглашение, можно было сделать вид, что имела ввиду совсем иное. Ярко-голубые глаза удивленно расширились, ее взгляд заметался между ладонями и лицом сестры, но прежде, чем Винтер успела передумать, Вайс решительно шагнула вперед и прижалась к ней, спрятав лицо на груди.
— Я соскучилась.
— Я тоже, — шепнула Винтер, осторожно обнимая сестру в ответ.
Они застыли в объятьях друг друга и с каждой секундой Винтер чувствовала, как расслабляется в груди тугой узел беспокойства, о существовании которого она и не подозревала до этого момента. Оказывается, мало читать письма сестры и отчеты разведки, приглядывающей за ней в обмен на пару одолжений, чтобы не просто знать, но чувствовать, что она в порядке: единственный способ — увидеть своими глазами, что она не ранена, не выглядит изможденной или не выспавшейся, и нигде не видно ужасных кровавых ран, полученных Близнецы знают где и как.
Винтер заставила себя разорвать объятья на мгновение раньше, чем они недостойно затянулись. Как ее учили в детстве: "единственный способ, чтобы тебя не поймали за чем-то неподобающим — вести себя достойно всегда".
Вайс отступила к накрытому столу:
— Я взяла на себя смелость заказать заранее, — улыбнулась она все той же "радостной-но-нервной" улыбкой, подтверждая ранние выводы Винтер. — Надеюсь, твои вкусы не изменились.
Следующие десять минут были потрачены на обязательные светские вопросы — сложной ли была дорога, ее новое назначение, каковы самочувствие матери и успехи младшего брата в школе. Безупречная формальность ужина, от которой они обе не могли отказаться, чуть треснула лишь однажды: когда Винтер похвалила стейк из лосося, который здесь готовили немного иначе, добавив томаты Черри и изменив соус, на что Вайс очень не по-светски злорадно ухмыльнулась, объяснив это тем, что одной ее знакомой он тоже очень нравится и она ждет не дождется, когда сможет рассказать, что у нее одинаковые вкусы с Винтер Шни.
— Ладно, Вайс, — наконец, вздохнула Винтер, аккуратно промокнув уголки рта салфеткой. — Я же вижу — ты очень хочешь что-то мне рассказать, но боишься начать.
Сестренка виновато склонила голову, нервно перебирая пальцами салфетку.
— Выкладывай, у нас нет времени до утра, — продолжила Винтер и мысленно поморщилась. Она не хотела говорить так резко, словно отдавая приказ, но... кажется, годы в армии не пошли ей на пользу.
Вайс вздрогнула, но прежде, чем Винтер успела попытаться смягчить ситуацию, резко выдохнула, набрала воздуха в грудь и выпалила:
— Я влюбилась!
И только абсолютная внезапность этой новости могла объяснить, почему первой реакцией Винтер был вопрос:
— В мальчика или девочку?
— Девочку... — пробормотала Вайс, пряча глаза и отчаянно краснея. — Она очень красивая!
"Отличная причина!" — едва не ляпнула Винтер, но каким-то чудом сдержалась.
Вместо этого она быстро пробежалась через простенькую дыхательную гимнастику, восстанавливая на мгновение потерянное хладнокровие, и только закончив, посмотрела на Вайс. Сестра, понурив голову, сверкала из-под челки полными опаски и надежды глазами, а салфетка, которую она все еще мяла в руках, выглядела так, словно ей пытались прикрыться от взрыва гранаты.
И чего она распереживалась? Такое со всеми случается. Даже с ней самой вот...
Встав, Винтер обошла столик, волоча за собой кресло за спинку, поставила рядом с Вайс и, присев, легонько подтолкнула ее плечом. Наградой ей стала широкая искренняя улыбка, совсем как в детстве... разве что зубы все были на месте. И плюшевого кролика не хватало...
— Мне нужны все подробности.
Это сломало плотину. Вайс, нетипично горячась и перескакивая с одного на другое, начала рассказывать: как они впервые встретились, как стали напарницами, как Куру вела их в бою на инициации... и, наверно, поэтому не сразу заметила, насколько фальшивой стала улыбка Винтер. Она разбила этот поток всего одним словом, вбросив его в небольшую паузу:
— Фавн.
И радостная горячность тут же исчезла, сменившись холодной высокомерной маской, которую их обоих учили одевать в любой ситуации. В глазах на мгновение отразилась эмоция, которую Винтер никогда не ожидала увидеть обращенной на себя: ледяной обжигающий гнев, бессловесный свирепый вызов: "И что?!"
— Я говорю о нашем отце, — поспешила объяснить Винтер.
Вайс медленно выдохнула, расслабляясь. Пару секунд расстроенно смотрела на разорванную пополам салфетку, а потом бросила ее на тарелку:
— Я знаю, — буркнула она.
— Когда он узнает — и он узнает — то заставит тебя выбирать между ней и наследством. И дело не только в его личных убеждениях, будь так, у тебя еще были бы варианты... нет, это политика всего консервативного блока даже не Атласа — всего мира: клиенты, партнеры, должники, инвесторы. Поступи он иначе, и это будет стоить ему много денег и влияния, и мы с тобой обе знаем, что всегда было для него важнее семьи. Мать не станет тебя защищать — ее вообще уже много лет ничего не волнует, кроме ее зоопарка и садов, винного погреба и вечеринок. Я не смогу помочь — я и себе-то помочь не смогла.
— Я не собираюсь просто бросать ее, — огрызнулась Вайс, упрямо насупившись.
Потянувшись, Винтер положила ладони на руки сестры, сжатые в крохотные кулачки.
— Вайс, посмотри на меня, — дождавшись, когда та неохотно подчиниться, должно быть, ожидая очередной лекции, Винтер продолжила: — Я просто должна убедиться, что ты понимаешь, во что ввязываешься и не сделаешь то, о чем потом пожалеешь.
Вайс в ответ лишь печально улыбнулась. Придвинувшись ближе, она положила голову сестре на плечо, разжала наконец кулаки и, перплетя пальцы с пальцами Винтер, тихо сказала:
— Боюсь, уже поздно, Винтер. Теперь это не мой выбор.
Прижав к себе сестру, Винтер осторожно гладила ее по волосам, пытаясь припомнить, сколько именно зарплат, наградных и боевых, накапало на ее счет за эти годы. Должно было получиться прилично — если честно, она почти ничего не тратила, не считая редких отпусков и увольнительных, которые предпочитала проводить с сестрой. На то, чтобы оплатить оставшиеся три года Бикона, точно хватит, а там... что ж, видимо, Шни придется родиться заново.
Высвободив руку из крепкой хватки сестры, Винтер постучала кончиком пальца по столу, привлекая внимание к веренице крохотных глифов, засиявшим на столешнице.
Проявление Шни, согласно официальной версии, было наследственным — каждый, в ком текла кровь основателя фамилии, обладал одинаковой силой. Это было правдой, но лишь отчасти — эффекты колебались от носителя к носителю. Например, Вайс легко давалось сопряжение глифов с Прахом, тогда как сама Винтер до сих пор испытывала трудности в этой части семейного наследия. С другой стороны — призыв она освоила еще в тринадцать лет, а сама Вайс до сих пор не могла подчинить его себе.
Стандартные белые глифы, совершенно плоские, обрели объем и глубину, превратились в колодцы. По ту сторону сияющей поверхности сгустился густой туман, а потом — одновременно четыре когтистых, но крохотных лап схватились за столешницу. Опираясь на нее, в реальность выбрался квартет седых как лунь проекций Беовульфов, крошечных, едва с палец, копий Гримм. Беовульфы выстроились в линию, поднялись на цыпочки и, взяв друг друга крест-накрест за лапы, просеменили сначала на один край стола, а потом на другой, сноросисто выделывая балетные па под мелодичный голос Вайс, напевавшей классическое: "Па-пара-па, па-па-па, па-па-па-паа, па-па-па-паа"
"Танец маленьких Беовульфов" — из десятков представлений, что ставила для нее Винтер в детстве, это было самым любимым. Когда она получала четверку на экзамене или выговор от отца, выматывалась на тренировке или видела страшный сон — четверка белоснежных голубоглазых Беовульфов неизменно поднимала ей настроение.
Когда номер закончился, проекции чинное поклонились и рассыпались облаком мерцающих искорок под бурные аплодисменты единственной зрительницы.
— Я всегда буду на твоей стороне, Вайс, — прошептала Винтер, поцеловав сестру в макушку.
— Я знаю, — выдохнула сестренка, сжав ее в объятьях так, что это почти причинило боль.
Когда Вайс ее, наконец, отпустила и заглянула в глаза, и Винтер с ужасом увидела на ее губах еще одну нервную улыбку.
"Прах, это что, еще не все?!"
— Это все дело будущего, — сказала сестра. — Прямо сейчас есть проблема ближе.
Вайс сглотнула под требовательным взглядом Винтер и, отодвинувшись еще дальше, осторожно продолжила:
— Куру сейчас, совсем чуть-чуть, — она показала размеры этого самого "чуть-чуть", оставив между пальцами всего пару миллиметров, — в розыске. Так что, пожалуйста... не арестовывай мою девушку?..
-...Винтер? — пискнула Вайс, когда сестра резко поднялась с кресла и направилась к стене, куда был вмонтирован бар.
Капитан не ответила. Открыв резную дверцу, она оглядела представленный ассортимент.
— Скажи мне, что она хотя бы не делала то, в чем ее обвиняют, — наконец, спросила она, выбирая между бутылкой мартини и крепкого виски.
— Ну, чисто технически, — застенчиво протянула Вайс, — делала. Я могу объяснить! Это не то, чем кажется!
Вздохнув, Винтер взяла виски и тяжелый граненный стакан. Вернувшись к столу и плеснув темной, резко пахнущей алкоголем жидкости в стакан, потребовала, на этот раз совершенно не сожалея при виде съежившейся от интонаций сестры:
— Ну так объясняй.
Глава 39. Белая ворона
Есть два термина, которые постоянно путают.
Первый — "заниматься сексом". Наслаждение тела, горячий липкий пот, вздохи и стоны, грохочущее сердце, кровь пополам с эндорфинами — сугубо физический процесс, с очень простой механикой.
Второй — "заниматься любовью". Когда весь мир исчезает, все заботы, горести и печали растворяются в переплетенных телах, когда смешиваются ауры, мерцая алым и белым, и уже не различишь, где начинается одна и кончается другая. Когда непонятно, что трещит и содрогается, грозя развалиться — собственное тело, твоего партнера, кровать или реальность. Когда Вселенная сжимается в точку, взрывается калейдоскопом красок и чувств, стирая имена и границы, а потом ты долго лежишь, задыхаясь и по крупинкам восстанавливая свое Я, свободное от всего наносного и мелочного... просто наслаждаясь дыханием и стуком сердца, горячим телом под боком.
Те, кто не испытали второго, всегда смеются над теми, кому повезло, не веря, что есть разница. Те, кто испытал, первых, как правило, жалеют.
Раньше Винтер смеялась. Теперь... нет.
Во всем этом восхитительном действе под названием "заниматься любовью" есть лишь один фатальный недостаток...
— Если бы секс был видом спорта, мы получили бы золотую медаль.
...рано или поздно приходится возвращаться в реальность.
Винтер притворилась, что спит, заранее зная, что это не сработает.
— И неоднократно! Только сегодня мы бы заставили глотать пыль соперников трижды!
Не открывая глаз, Винтер нащупала его лицо, и засунула пальцы в болтливый рот.
— А фо утфа ышо тфашты уфпеем.
— Клянусь, Кроу, — простонала она, — когда тебя все-таки пристрелят, последними твоими словами будут "А что я такого сказал-то?"
Он укусил ее за пальцы, и Винтер отдернула ладонь, вытерев пальцы о колючую щеку. На пару секунд в спальне пентхауса повисла тишина. Но в тот момент, когда капитан решила, что пронесло...
— А чо я такого сказал-то, что ты злишься?
Она пыталась сдержаться. Она правда старалась, но...
— Вооот, — довольно протянул этот балбес, услышав недостойное леди хихиканье. — Вот такая Винни...
— Не называй меня так!
-...мне нравится куда больше холодной суки Шни.
— Попытаешься сказать кому-то об этом — я отрежу тебе яйца и заставлю съесть.
— И вот сука снова здесь! Самое дорогое...
— Могу отрезать язык, если хочешь.
Это, наконец, заставило его заткнуться. Секунду, две... пять. Винтер приоткрыла один глаз, не веря, что в кои-то веки нашла рабочий способ. Кроу задумчиво хмурился, глядя в потолок, словно решал какую-то очень важную проблему. Серебристый свет разрушенной луны подсвечивал проседь в волосах, заставляя ее казаться куда гуще, чем было на самом деле, а крохотные морщинки в уголках глаз и губ — глубже.
— Ну? — потребовала она.
— Я думаю, — буркнул он, но медленно растягивающая губы ухмылка портила всю актерскую игры. — Сложный выбор, знаешь ли... А ты бы что предпочла? — ухмылка стала шире. — Помнится, тебе оба инструмента понравились. От чего будешь отказываться?
— Язык. Определенно язык.
— Злюка.
— Быдло.
Он скосил глаза, чтобы посмотреть на нее, и Винтер нежно улыбнулась:
— Мое быдло.
Он нахмурился, но Винтер продолжила, внезапно обретя храбрость сказать то, что следовало поднять еще год назад:
— Кроу, я...
Он не дал ей договорить — наклонившись, поцеловал в губы. Винтер ответила, но спустя секунду отодвинулась, приподнявшись на локте.
— Серьезно, нам надо...
Он навалился сверху, накрыл ее губы своими, чуткие руки пробежались по телу, скользнули по груди и животу.
— Кроу, — выдохнула Винтер, отвернув голову. — Остано-аах! — задохнулась она, когда пальцы добрались куда надо и скользнули внутрь.
На мгновение она почти поддалась желанию похоронить эту тему, оставить все нерешенным так же, как год назад. Они проведут остаток ночи вместе, а утром разбегуться каждый по своим делам, встретятся еще пару раз... а потом ее снова будут ждать пустая холодная кровать и случайные связи в увольнительных — с мужчинами, которые могли дать ей только секс, но никак не любовь.
