— Ты должна научить меня этому трюку! — наконец, потребовала она. — Сделать ТАКОЕ с Янг — подвиг легендарнее, чем победа над Гриммоловом!
"И почему это подействовало на меня?!"
Куру почему-то совершенно не выглядела довольной комплиментом — скорее расстроенной. Вздохнув, она отвернулась и зашагала к распахнутым стеклянным дверям, ведущим на террасу, взмахом руки пригласив Вайс идти следом. Ловко лавируя между вышедшими подышать свежим воздухом парочками, фавн подошла к краю балкона, перегнулась через парапет, осмотрев что-то наверху... Запрыгнув на перила, девушка подмигнула Вайс, прижала ладонью юбку к ногам, и одним мощным прыжком бросила себя на следующий этаж: кинувшись к краю, наследница еще успела увидеть, как она ухватилась за перила этажа выше и, описав полукруг, скрылась в темной галерее. Оглянувшись, Вайс заметила всего пару удивленных взглядов — в Биконе видали и не такое.
Разумеется, прыгать следом она не стала. Вместо этого, осветив террасу вереницей белых глифов, чинно поднялась по винтовой лестнице.
Фавн ждала ее, положив локти на перила. Отчего-то она прятала взгляд, смотря куда угодно, но только не на наследницу, благо вид открывался достойный — даже спустя все эти месяцы Вайс не надоел этот сверкающий город под ногами.
Озадаченно нахмурившись, Вайс пристроилась рядом. Ей категорически не нравилась расстроенная Куру, а значит, она должна была что-то с этим сделать. Оглянувшись на всякий случай по сторонам, чтобы убедиться в приватности, она осторожно придвинулась поближе и подтолкнула напарницу плечом. И тут же пожалела — прикосновение к обнаженной коже, в романтичной обстановке танцев, да еще и наедине, в укромном уголке, где никто не увидит, так отличалось от обычных полуслучайных касаний... жест куда интимнее, чем те, к которым она привыкла.
Пока наследница пыталась собрать разбежавшиеся мысли обратно, Куру хихикнула и подалась навстречу, прижавшись бедром, вновь отправив Вайс в близкое к панике состояние. В такие моменты весь ее самоконтроль, которым она по праву гордилась, разлетался вдребезги по одной простой причине — наследница никогда не чувствовала чего-то настолько сильного: этой жажды прикосновений, потребности всегда быть рядом... и, просыпаясь посреди ночи, чтобы выпить стакан воды или сходить в уборную, лежать на кровати и слушать ее дыхание.
— В чем дело? — спросила она, с трудом возвращая самообладание.
— Ты знаешь, что Руби и Янг — сводные сестры?
— У них разные фамилии, — указала на очевидное Вайс, пока не понимая, к чему ведет напарница.
— Они часто сидят рядом с нами в столовой, — кивнула Куру. — Болтают, рассказывают истории... о чем большинство историй Янг?
— О Руби, — мгновенно ответила наследница. Честно, это было слишком легко.
— Вспомни эти истории, Вайс. Вспомни маленькую Руби, которую Янг учила кататься на велосипеде, кататься на коньках, пользоваться помадой. Вспомни Янг, прогоняющую монстров из-под кровати сестры. Вспомни, как сейчас Янг заставляет Руби есть полезную еду, а не одно печенье, как вытирает ей щеки, когда та испачкается.
— Хорошо, Янг любит свою сестру, — все еще ничего не понимая, согласилась Вайс. Это была единственная черта, которая по-настоящему нравилась ей в шумной невоспитанной блондинке. — Это очевидно всем. К чему ты ведешь?
— Вспомнила? Присмотрись получше — и ты увидишь пустоту. Подумай немного — и вычислишь, где в этих историях дыра. Ты заметишь фигуру, которая там должна быть, просто обязана... но которой нет. Вместо нее — Янг.
Впервые с момента, когда они остались одни, Куру посмотрела наследнице в глаза: внимательно, цепко, будто отсчитывая секунды... и криво ухмыльнулась за мгновение до того, как до Вайс дошло.
— Мать, — выдохнула наследница.
Ухмылка превратилась в болезненную гримасу. Отвернувшись от напарницы, Куру отодвинулась, прерывая контакт.
— Мать, — хрипло согласилась она. — Две сводных сестры... ни одной матери. Легко вычислить возраст, если сложить все вместе: Янг было восемь-десять лет. Знаешь, как сделать человека счастливым, Вайс? Надо забрать у него то, чем он дорожит, а потом вернуть, как было. И сделать несчастным тоже просто — дать все, о чем он мечтает, а потом опять вернуть на исходные. Дать девочке, у которой нет матери, новую маму... а потом забрать и ее. Оставить ее с младшей сестрой, которая не может о себе позаботится.
Куру вся сжалась, обхватила себя руками за плечи, застыла неподвижной статуей; длинные кроличьи уши, жалко поникнув, скрыли от наследницы ее лицо.
— Ты хотела знать, как я заставила Янг сбежать? Я воспользовалась самой священной фигурой в ее жизни. Я напомнила ей о том, чего она отчаянно желает, и в чем едва признается самой себе, отказываясь понимать, как велика дыра и насколько сильно желание заполнить ее.
...Материнская — вот то слово, что пыталась найти Вайс, чтобы описать ту мягкую, ласковую и укоризненную интонацию, с которой говорила тогда Куру. И вот почему это было так больно слушать ей самой... потому что в последний раз, когда Вайс видела маму трезвой — на свой десятый день рождения. Одиннадцатый закончился скандалом между родителями. На семнадцатый Вайс получила в подарок от отца открытку без подписи с билетами на курорт, и тишину от матери.
— Ты можешь так с каждым?
Уши Куру дрогнули от вопроса, но ничто иное не выдало ее чувств.
— Со многими.
— Ты... — начала Вайс и прикусила губу. Она не была уверена, что хочет задавать этот вопрос.
Но, разумеется, напарница поняла все и так:
— Нет. Я не делала этого с тобой. Я ведь обещала, помнишь? Честность. Ты задала вопрос — я ответила... и всегда буду отвечать.
Противный холодок пробежал по коже, заставил Вайс поежиться от несуществующего ветра.
"Поняла ли Янг, что произошло? Поняла бы я, случись это со мной? Поняла бы я, если бы Куру соврала?"
И как верить человеку, который может использовать против других их самые большие слабости, самые тайные мечты, самые сокровенные желания — вот так походя, между делом?
Вайс не знала ответа. И, впервые за месяцы знакомства, боялась своего партнера.
"Я вижу слишком много способов воспользоваться твоим одиночеством" — так сказала ей Куру в тот день в Изумрудном лесу.
"И это я тоже видела" — прошептала фавн, когда наследница решила стать ее партнером.
— Вайс...
Наследница не ответила, слишком потерянная в своих мыслях. Зато движение краем глаза заметила — Куру шагнула к ней... и прежде, чем успела это понять — Вайс сделала шаг назад.
— Вайс! — чуть повысила голос Куру и наследница вздрогнула, наконец посмотрев ей в глаза.
На протянутой ладони Куру блестела в лунном свете крохотная черная флешка.
— Я тут подсмотрела ответы на пару-тройку экзаменов, — сказала она. — И записала это на видео. Зачитала речь в поддержку Белого Клыка, призывая фавнов убивать людей — очень искренне получилось. Сломала банкомат на прошлые выходные — помнишь, я вернулась уже под утро? А еще ограбила закусочную в Черном море — целых сто льен и бутылка воды. Этого хватит, чтобы меня выперли из Бикона. Прости, я пока не придумала, что бы такого еще сделать относительно безобидного, но с последствиями посерьезнее. Возьми ее. Спрячь где-нибудь, чтобы я не нашла.
Пока Вайс пыталась переварить это, Куру шагнула еще ближе. Взяв ее за руку, фавн положила на ее ладонь флешку и заставила сжать кулак.
— Ты помнишь план, Вайс? Должен быть кто-то, кто сможет остановить меня. Чтобы сделать это, тебе нужно оружие. Пока у меня есть только это, но я дам больше. Обещаю, я обязательно придумаю что-нибудь, чтобы ты могла уничтожить Куру Скарлатину. Я не могу придумать другого гаранта.
Ее голос был ровным и уверенным, он не дрожал и не колебался. Вайс, наверно, даже поверила бы, если бы не блестящие чуть больше, чем следовало бы, карие глаза и мелкая дрожь пальцев, сжавших ее кулак.
Шагнув ближе, Вайс ткнулась носом ей в шею, неловко прижалась всем телом, против всей и всяческой логики наслаждаясь теплом и знакомым запахом.
— Я так влипла... — пожаловалась она и сама удивилась, как беспомощно прозвучал ее голос.
Какое-то время Куру молчала, медленно расслабляясь в осторожное объятие. Наконец, она тихо фыркнула и обняла наследницу в ответ.
— Мы обе, — прошептала она Вайс на ухо. — Я попросила стать моей совестью, Вайс, но собираюсь дать кое-что взамен. Я знаю, чего ты хочешь и что чувствуешь — к отцу, к друзьям, к своему наследию... и ко мне. Я знаю — ты не желаешь выбирать, хочешь получить все и сразу. Я собираюсь сделать это своим жизненным кредо: Вайс Шни всегда получает все, что захочет. Я возьму каждую твою мечту и брошу к твоим ногам, чтобы ты могла, брезгливо морща свой маленький носик, перебирать их, каждый день вытаскивая из кучи новую.
Неожиданно до Вайс дошло, что ее губы отделяют от шеи напарницы какие-то миллиметры и внезапно это показалось непозволительно огромным расстоянием. Куру начала говорить что-то, но тут же осеклась на полуслове, полузадушено всхлипнув, когда наследница осторожно поцеловала ее в шею.
Откуда-то снизу лилась медленная романтичная музыка и Вайс, шальная от собственной храбрости, чуть прикусила зубами загорелую кожу и, отстранившись немного, заглянула напарнице в ошарашенно распахнутые глаза.
— Ты умеешь заставить замолчать Янг, зато я могу заставить замолчать тебя, — улыбнулась она.
Отступив на шаг от напарницы, которая все еще не могла произнести ни слова, Вайс еще раз оглядела длинные стройные ноги, короткое бордовое платье, крохотный красный след на тонкой шее, покрасневшие щеки... и, по-мужски протянув руку в приглашении, официальным тоном сказала:
— Прямо сейчас я хочу танцевать. Вы позволите, леди?
Глава 31. На темной стороне
Говорят, что ожидание смерти может быть хуже самой смерти. Это правда — когда единственное, что можно сделать: ждать.
Он ложился вечером в постель, ставил будильник — "Завтра". Лежал, глядя в потолок, и единственное, о чем был способен думать: "Завтра". Вспоминал прошлый раз, когда это произошло, и позапрошлый... и, конечно, самый первый: тогда кроме ужаса еще была жива надежда, а вместо покорности был кипящий ядерный гнев на тех, кто ПОСМЕЛ.
Утром, отключая трезвонящий будильник, первое, о чем он подумал, глядя на экран: "Пять часов". Чистил зубы, тщательно завязывал галстук, завтракал, привычно здоровался, пожимал руки, читал лекцию, на которую пригласили хозяева академии — и где-то на самой границе сознания безжалостно тикал внутренний метроном: "Четыре часа пятьдесят минут... три часа сорок пять... два часа ровно".
И, наконец, пришло время. Полдень, плюс-минус пять минут. Заблаговременно со всеми распрощавшись, он вернулся в свою комнату, заперся и сел на кровать. Свиток, пока молчаливый, аккуратно положил рядом с собой.
И ждал: смерти, и того, что хуже нее. Ждал, не позволяя себе надеяться, что в этот раз обойдется, что случится чудо и все проблемы испарятся, как по волшебству — уже делал эту ошибку раньше слишком часто.
Наконец, двенадцать ноль три — звонок. Он ответил сразу — на том конце нуждались в нем, и промедление лишь растянуло бы пытку.
— Оно снова шевелится во мне, папа... — хнычущий, перепуганный голос единственной дочери. — Мне больно!
— Все хорошо, маленькая, — ровно и ласково, тоном, которым родители уговаривают своих детей сделать прививку: "будет немного больно, но не бойся, ведь..." — Я с тобой. Скоро все пройдет, просто потерпи немного.
Три минуты беспомощного позора родителя, который не в состоянии спасти своего ребенка. Три минуты плача и редких вскриков, когда совершенно новый, неизвестный ранее, Гримм, свивший гнездо в ее животе, начинал шевелиться, осторожно прикусывая внутренности. Три минуты обещаний, что защитишь ее и обязательно найдешь способ все исправить.
Три минуты лжи, в которую верят по обе стороны Свитка: потому что иначе остается лишь лечь и умереть.
Когда все закончилось, в дверь, предварительно вежливо постучав, зашла женщина, которая полгода назад, во время первого звонка, зашла в его кабинет, присела на стул и объяснила, что человек, которому принадлежит его преданность, поменялся. Как и о том, что произойдет с Салли, если он покажет ее врачам или попытается избавится от Гримм любым иным способом.
Он ненавидел в этой женщине все. Тонкую змеиную улыбку. Грациозную, плавную походку танцовщицы, которая делала ее похожей на кобру, скользящую в невысокой траве. Строгий, идеально сидящий черный деловой костюм, лакированные туфли без каблуков. Красивое лицо с тонкими правильными чертами. Черные волосы, собранные в безыскусный хвост на затылке. Горящие золотые глаза — когда она не скрывала их за карими контактными линзами.
Линзы тоже ненавидел.
Следом за женщиной в комнату зашел широкоплечий парень с пепельно-серыми волосами — один из ее подручных.
— Мне надо отлучиться из города на пару дней, — сказала Синдер Фолл, не тратя времени на пустые приветствия. — Пока меня не будет, твоим "телохранителем" будет Меркури — слушайся его также, как меня.
Он кивнул. Что еще ему оставалось?..
— Скоро мы сделаем следующий шаг, — продолжила она. — Ты знаешь, какова твоя роль.
Он знал. Роль предателя: друзей, своих студентов, гражданских, которых когда-то давно, заканчивая Хейвен, поклялся защищать. Все ради того, чтобы оттянуть неизбежное. Чтобы следующий трехминутный звонок не закончился истошным криком, а затем — тишиной.
Вечной тишиной...
"Озпин, как же не вовремя ты умер... Ты бы нашел выход..."
Запустив руку за ворот рубашки, Лео Лайонхарт, директор Хейвена вытащил висящую на тонкой серебряной цепочке флешку, замаскированную под крестик Близнецов.
— Хороший мальчик. Ладно, я пошла. Не ссорьтесь тут без меня, — змеиная улыбка расширилась, обнажая на мгновение белые зубы в волчьем оскале. — Мы все служим одному господину, в конце концов.
* * *
Как определить, что вы приехали куда надо, если не можешь просто посмотреть? Машина останавливается, глушится двигатель. Хлопает передняя дверь, кто-то за спиной открывает багажник и гремит раскладной коляской. Если как следует прислушаться, можно различить звонкий цокот каблучков о мостовую, огибающий машину. Новый хлопок открывшейся двери, тихий голос: "Мы приехали, Эмеральд". Тебя берут за руку и тянут наружу, терпеливо ждут, пока ты слепо шаришь по мостовой, трижды и четырежды проверяя землю, поддерживают, когда неуклюже выбираешься из машины, аккуратно направляют к инвалидной коляске: не то, чтобы ты не могла ходить, но так проще.
Как определить, куда вы приехали и зачем? Можно просто спросить, и ей бы рассказали... но спрашивать не хотелось. Вообще ничего не хотелось, ни идти куда-то, ни думать, ни, тем более, чувствовать. Потому что стоило попытаться — и пальцы сами собой тянулись к глазам, натыкались на мягкую тканевую повязку, на ощупь похожую на полотенце; вспоминались бешеные золотые глаза со сжатым в тонкую линию вертикальным зрачком, что мелькнули перед ней за мгновение до того, как ладонь закрыла лицо; низкий, вибрирующий на границе между шипением и рыком голос: "Око за око, тварь"; боль и темнота.
