2 - Падшие из ада

Многим, кто оказался заперт внутри, казалось, что окружающий мир про них позабыл и бросил на произвол судьбы, но в действительности суета вокруг небоскреба творилась нешуточная. Люди там, внизу, определенно пытались нам помочь, но навести порядок им что-то мешало. Но что?

-Олежка! — крик Киры вернул меня к реальности.

Моя жена высунулась из пролома, протягивая ко мне руки. Проклятье! Что она делает!? Тут надо сначала спускать ноги!

Я уже хотел на нее выругаться, но вдруг понял, что вынудило Киру спасаться. Огонь спустился так низко, что уже почти лизал ее спину. У нее уже не оставалось возможности развернуться и сделать все так, как надо.

-Хватайся! — я вытянул руки ей навстречу.

-Олежка, я боюсь!

-Я держу тебя! — мне удалось схватить Киру за запястья, — давай, прыгай!

-Мы свалимся!

-Не свалимся, не паникуй! — я обвил ногой ближайшую стойку, чтобы и впрямь не улететь через перила, случись что.

-Я боюсь! Ай, ай, а-а-а! — она закричала, но уже не от страха, а от боли, и я с ужасом увидел, как плащ на спине у жены вспыхнул от жара.

Медлить больше было нельзя, и я дернул ее за руки вниз, на себя. Кира выскользнула из пролома и свалилась мне прямо на голову. В полете она перекувырнулась, и ее ноги ударились об ограждение, но я сразу же подтянул ее к себе, и моя супруга плюхнулась в проход.

-Ну вот ты и на месте, ничего страшного, правда? — я ладонями поспешно сбил огонь с ее одежды.

-Мне там ноги слегка поджарило, — простонала она, не открывая глаз.

-Не преувеличивай, до готовности тебе еще далеко.

Кирины штаны действительно кое-где еще тлели, но сильных ожогов она получить не успела. Она наконец открыла глаза, осторожно осмотрелась и села рядом со мной, обхватив руками поручень и изучая свои потери.

-Вот зараза! Это был мой любимый кардиган!

Потрясающе! Человек дважды за десять минут каким-то чудом избежал верной гибели, а теперь сокрушался об испорченном плаще! Не-е-ет, на такие выкрутасы способны только женщины!

-Мне бы твои проблемы, — я проводил взглядом остатки моей горящей куртки, которая, подхваченная порывом ветра, пролетела у нас над головами.

-Ты замерз?

-Что? — я даже не сразу сообразил, о чем идет речь.

Меня охватило удивительное умиротворение, почти апатия. В стылых ноябрьских сумерках я сидел в одной рубашке на узкой железной реечке на высоте нескольких сотен метров над землей, отрешенно наблюдая за языками пламени, с глухим гулом вырывающимися из разбитого окна у меня над головой, и чувствовал себя вполне счастливым. В меня никто не тыкал ножом, никто не бил меня дубиной по голове — что еще нужно для счастья?

Но нет, обязательно найдется кто-то, кто вернет тебя в постылую реальность. Ледяной ветер, трепавший изодранную рубашку, и впрямь постепенно начал меня пробирать.

-Да уж, немного прохладно, — согласился я, — давай теперь посмотрим, как нам отсюда выбраться.

Мы находились в самой нижней точке люльки, прогнувшейся после встречи с падающим коптером. Карабкаясь по ней в одну сторону, мы бы уткнулись в глухую стеклянную стену, зато противоположный ее конец поднимался до открытой площадки, где как раз на уровне 150-го уровня 'Айсберг' расширялся очередным уступом. Перебравшись туда, мы бы оказались на стеклянной кровле 'жемчужного' яруса, и оттуда наверняка должен быть проход внутрь. Не то, чтобы мне хотелось еще разок прогуляться по этому исключительно гостеприимному этажу, но иных вариантов не просматривалось.

-Давай-ка вон туда, — я указал Кире на край уступа, куда тянулась наша жердочка, — думаю, там мы сможем сойти на твердый берег.

-Ты как хочешь, — она с сомнением наблюдала за моими неуклюжими попытками подняться и удержать равновесие на перекошенном и шатающемся трапе, — а я лучше поползу. Так спокойней.

В конце концов, мне пришлось согласиться с женой. В ситуации, когда каждый порыв ветра так и норовит сбить тебя с ног и перебросить через перила, четыре точки опоры выглядят предпочтительней, нежели две.

На то, чтобы преодолеть несколько десятков метров до крыши уступа, у нас ушло минут пять, исполненных ледяного ветра, исцарапанных рук и коленей, разбитых в кровь о рифленый металлический настил. То, что поначалу казалось короткой прогулкой, обернулось выматывающим карабканьем вверх по скользкому и холодному наклонному трапу. Когда я вслед за собой перетащил Киру через парапет, то без сил повалился прямо на настил, чувствуя, что от усталости не могу сделать и шага.

Почти всю поверхность крыши занимала стеклянная пирамидальная конструкция, под которой скрывался большой холл с кафе и ресторанчиками, где культурно отдыхающая публика могла так же культурно перекусить после посещения театра или кинозала. Сейчас же за толстыми стеклами царил непроглядный мрак, порожденный, по всей видимости, заполонившим помещение дымом. Сомневаюсь, что на всем этаже остался хоть один живой человек, поскольку задохнуться насмерть в таком чаду — дело нескольких вдохов.

Мысль о том, что начало пожару положил именно я, не добавляла мне оптимизма и сил. Я уже не испытывал вообще никаких эмоций, полностью опустошенный и всецело отдавшийся на волю обстоятельств. Привалившись спиной к темному стеклу, я ощутил, какое оно теплое. Хотелось просто вот так сидеть и не шевелиться. Еще бы кто пледиком накрыл...

-Олежка, вставай! — Кира потянула меня за руку вверх, — нам надо идти дальше!

-Куда? — простонал я, — тебе так не терпится вернуться в тот ад? Мы сейчас на крыше этажа, где бушует пожар. Куда мы пойдем? Обратно в огонь?

-Я не знаю, но если ты будешь и дальше сидеть тут на морозе в одной рубашке, то подхватишь пневмонию! — она снова дернула меня за руку, — вставай!

-О, боги! По-твоему, лучше зажариться, чем простудиться?

Если бы не сбитые колени, то я бы с удовольствием и дальше полз на четвереньках, а так, понукаемый супругой, я был вынужден подняться и, осыпая весь мир отборными проклятьями, двинуться дальше, поддерживаемый и без того прихрамывающей Кирой.

В монолитной стеклянной стене неподалеку обнаружилась аккуратно встроенная дверь для персонала. За ней скрывалась ведущая вниз в темноту узенькая лестница. Задымленность тут оказалась на удивление незначительной, хотя в воздухе явственно ощущался сильный запах гари.

Держась одной рукой за перила, а в другой зажав зажигалку, завалявшуюся в кармане брюк с того памятного вечера, когда мы с Кирой устроили себе ужин в пустующем гостиничном номере (мне казалось, что это происходило давным-давно, где-то на прошлой неделе, хотя на самом деле минул всего один день), я начал спускаться. Жена последовала за мной, положив ладонь мне на плечо. Я зажигал огонек лишь время от времени, чтобы осветить себе несколько следующих ступенек, и не желая понапрасну расходовать газ. Кто знает, сколько нам еще предстоит тут колобродить?

Спустившись на несколько пролетов, мы добрались до металлической двери, ведущей на охваченный огнем уровень. Чтобы понять это, ее даже не требовалось открывать — из всех щелей по ее периметру сочились тонкие струйки дыма, медленно поднимавшиеся вверх и исчезавшие в темноте лестничной шахты.

На наше счастье, на этом уровне лестница не заканчивалась и продолжала виться дальше, так что мы продолжили спуск. Миновав еще пару поворотов, мы оказались на следующей площадке, где нас встретила аналогичная служебная дверь. Поскольку лестница тут утыкалась в тупик, то особого выбора у нас не осталось. Я потянул за ручку, и мы вышли в просторное, судя по эху, и пустое помещение. Крохотный огонек зажигалки разгонял тьму лишь на пару метров вокруг, а все, что находилось дальше, тонуло в непроглядном мраке. Одно радовало — запаха гари здесь не ощущалось, так что пожар, похоже, мы оставили позади.

Я еще не знал, где мы очутились, а потому осторожно двинулся вдоль стены, скользя по ней пальцами. С некоторым недоумением я отметил, что нас окружал голый серый бетон без каких-либо признаков отделки. По всей видимости, мы попали на служебный этаж, который никак не отражался на схемах здания и служил для размещения инженерного оборудования, обслуживающего системы 'Айсберга'. Данное умозаключение меня несколько приободрило, поскольку означало, что шанс встретить тут других людей весьма невелик. В последнее время новые знакомства не приносили нам ничего, кроме новых проблем.

Мои пальцы соскользнули в пустоту, и перед нами открылся небольшой закуток с окном. На улице уже стемнело, но благодаря направленным на небоскреб прожекторам, здесь хватало света, чтобы обойтись без непрестанного щелканья зажигалкой.

-Что это за место? — Кира с подозрением осматривала тянущиеся вдоль потолка трубы.

-Понятия не имею, — пожал я плечами, — думаю, что-то вроде технического этажа.

Непосредственно возле окна я обнаружил самодельный столик, несколько ящиков, чтобы сидеть, разбросанные вокруг одноразовые тарелки и стаканчики — местные работники организовали себе что-то вроде места для отдыха с видом на город. Рядом на крючках висели спецовки, одну из которых я немедленно натянул на себя, поскольку мои зубы уже начали отбивать чечетку от холода.

-Куда дальше?

-Сегодня — никуда, — я подошел к лежащей в углу кипе матов из минеральной ваты и рухнул на нее. И не было в мире силы, которая смогла бы теперь сдвинуть меня с места. Даже Кира бы не справилась.

Да она и пытаться не стала. Тем не менее, испытывая примерно те же чувства, что и я, прежде чем повалиться рядом, жена не поленилась снять с крючка еще пару спецовок, одной из которых она накрыла меня как одеялом, а под другой укрылась сама. Мы прижались друг к другу, пытаясь хоть как-то согреться и напряженно вслушиваясь в издаваемые агонизирующим зданием звуки. До нас доносились приглушенные скрипы, стук, непонятные завывания, которые я предпочел считать шумом ветра и порадовался, что нас от них отделяют несколько метров бетона.

Лежавшая рядом Кира то и дело вздрагивала и шмыгала носом. Воспоминания о пережитом наконец настигли нас, всем скопом обрушившись на обессиленный мозг. Время от времени и меня самого начинало порядком трясти. Либо это было озноб после переохлаждения, кто знает?

-Они все погибли, да? — тихо прошептала жена.

-Не знаю... я стараюсь верить, что остальные все же успели выбраться, — у меня самого до сих пор в ушах стояли жуткие нечеловеческие вопли, что доносились до нас из огня, — хотя, признаюсь, насчет некоторых личностей я особой жалости не испытываю.

-Как же мы могли так низко пасть, так очерстветь и озлобиться всего за два дня!? Я чувствую, что и меня буквально пропитала та ненависть и злоба, что окружала нас в храме, и испытываю почти те же самые эмоции. Вспоминая Мать Елену, в глубине души я надеюсь, что она страдала! Представляешь!? Но почему!? Откуда во мне такая жестокость?

-Всего лишь ответная реакция на встреченную агрессию. Тут главное знать меру и не слишком увлекаться, а то и самому недолго превратиться в такого же упыря.

-Скажешь, у них тоже имелась своя... логика, оправдывающая человеческие жертвоприношения?

-Сложные времена всегда выносят на авансцену простые решения, — хмыкнул я, — отнять и поделить, расстрелять всех несогласных, вырезать неверных... В какой-то момент действие начинает подменять собой мыслительный процесс, и тут важно не останавливаться, чтобы ненароком не впустить в голову неуместные сомнения. Многих, как видишь, такое положение вещей вполне устраивает.

-За что нам все эти испытания? — всхлипнула Кира, уткнувшись в мое плечо, — за какие прегрешения нас пропускают через все круги ада? За что?

-Уныние, Чревоугодие, Алчность... что там еще?

-Блуд.

-Не бери в голову, — я обнял жену и притянул к себе, — половина пути позади, завтра мы отсюда выберемся.

Уже проваливаясь в объятия Морфея, я с горечью подумал, что моим личным грехом, подвергшимся особо тщательному препарированию, и впрямь оказалась Гордыня. Насколько же сильно деградировала моя система ценностей всего за несколько дней, если наше текущее положение, в подсобке под грязными спецовками, я почитал почти что за рай!

* * *

Александр положил пульт от проектора на столик так осторожно, словно он был хрупкой елочной игрушкой. Если в прошлый раз его переполняло пылающее бешенство, то сейчас температура его эмоций приближалась к абсолютному нулю. И, словно такое охлаждение перевело его мозг в состояние сверхпроводимости, он вдруг ощутил удивительную прозрачность и чистоту мыслей. С необычайной ясностью перед ним предстала панорама как тех событий, что происходили в последние годы, так и тех, которым еще только предстояло произойти. Александр неожиданно для самого себя осознал, что цепочка причинно-следственных связей все это время неумолимо вела к настоящему мгновению.

Будущее, открывшееся перед ним, пугало и даже вызывало отвращение. Многие в Совете также испытывали вполне обоснованные опасения и он выслушал от них немало нелицеприятных слов в свой адрес, но все их совместные усилия не могли ничего изменить, разве что чуть затормозить маховик Истории, да и только.

Определенная ирония крылась в том, что когда-то они сами помогли проклюнуться на свет птенцу грядущего, а теперь этот подросший кукушонок безжалостно выталкивает их из родного гнезда. Законы Истории не ведают жалости. Будущее не наказывает, не злорадствует, не мстит, оно просто... наступает.

Александр поманил к себе робосекретаря.

-Подготовь извещение для всех членов Совета Лиги, — он вздохнул и на несколько секунд задержал дыхание, как будто это могло отсрочить наступление неизбежного, — я выпускаю Кракена.

* * *

Более-менее пристойно завязать галстук у Эдуарда получилось только с третьей попытки. Он не решился доверить столь ответственное дело робостюарду, поскольку мысль о том, что стальные манипуляторы будут забавляться с накинутой на его шею удавкой, вызывала определенное беспокойство. За время своего заточения Эдуард неустанно тренировал свое тело, свой разум и свою волю, а вот об отработке такого рода мелочей как-то позабыл. Ну да ничего, не самая большая премудрость, в конце концов, отработаем со временем.

Он еще раз придирчиво осмотрел отражение в зеркале. Сшитый по индивидуальной мерке костюм сидел идеально, начищенные туфли лоснились дорогим матовым блеском, а волосы на его голове робот, казалось, укладывал чуть ли не по одному, выверяя длину каждого из них с точностью до миллиметра. На висках уже просвечивала редкая седина, но она лишь добавляла образу Эдуарда степенности и солидности.

На шее еще виднелись два тонких розовых рубца в тех местах, где робохирург изъял зашитые в него 'страховки'. Таково было первое условие, которое Эдуард выдвинул Александру. Два сухих щелчка — и ветер унес прочь маленькое облачко дыма, поставив таким образом своеобразную точку в его робинзонаде. В кои-то веки он смог наконец выбросить из головы неуютные мысли о костлявой руке смерти, державшей его за горло все это время.

Отныне он был свободен, но уже не жаждал употребить свою возвращенную свободу на удовлетворение давней жажды мести. Эдуард давно перерос свои старые детские обиды и знал, что способен на большее. Намного большее. А потому у него имелись и другие условия, которые Александру пришлось удовлетворить — столь велики были его страх перед вышедшей из-под контроля ситуацией и опасения за жизнь дочери.