2 - Падшие из ада

Проведя пальцем по запыленной поверхности ближайшего ящика, Эдуард разочарованно вздохнул и остался стоять.

-Должен признать, что твой план был неплохо продуман. Раз за разом, с каждой новой трансляцией наращивая давление на общественное мнение и на Лигу ты вполне мог выторговать от них некоторые поблажки в отношении Психокоррекции. Эффект 'отскока', будучи должным образом промодулированным, способен породить таких моральных уродов, которые отвратят кого угодно. В том случае, если бы план 'А' не сработал, ты мог выпустить сделанные в 'Айсберге' записи в широкий эфир, вызвав массовое помешательство у тех, кто бы их просмотрел. Ты рассчитывал посеять в людях страх и отвращение перед процедурой пикировки и всеми, кто ее прошел, — Эдуард покачал головой, — ты просчитал все варианты, а попавшая в твои руки Юля оказалась так и вовсе царским подарком! Но ты не учел одного — что напуганные до полусмерти Корректоры решатся выпустить на арену своего Джокера. А остановленный на полпути, твой замысел, точно лопнувшая резинка от рогатки, больно бьет по пальцам собственного хозяина. Последствия твоих художеств теперь окажутся диаметрально противоположными тому, что ты замышлял изначально.

Не вытерпев, Эдуард достал из кармана платок и смахнул с ящика белесую пыль, после чего сел на него прямо перед Волочиным и его заложниками.

-Ты желал посеять в людях страх, и тебе это удалось! Вот только страх этот будет обращен не против пикированных и самой процедуры Психокоррекции, а против таких как ты, против 'чистых'. Ты открыл людям глаза на ту бездну мрака, что таится в глубине их душ, и они ужаснулись. Думаешь, они тебя за это поблагодарят? За то, что ты сорвал с них розовые очки и заставил смотреться в зеркало? Нет, Семен, они тебя возненавидят! За то, что ты выдернул их из уютного мирка, в котором они обитали, за то, что показал им, какие извращенные ублюдки прячутся под слоем их психокоррекционного макияжа. Ты хотел открыть им Правду, но большинству людей она не нужна. Свои иллюзии они ценят несравненно выше, и разорвут любого, кто осмелится на них посягнуть. А ты, выступая от лица 'чистых', именно так и поступил. Как ты думаешь, что изменится в мире уже завтра?

-А я скажу тебе, — Эдуард встал и подошел к Волочину, вкрадчиво нашептывая ему прямо в ухо, хотя для этого ему и пришлось привстать на цыпочки, — завтра люди потребуют защитить их от таких, как ты. В любом 'чистом' они будут видеть потенциальную угрозу своему безоблачному существованию и станут бороться с ней любыми доступными средствами. В лучшем случае все ограничится принудительной пикировкой или ссылкой за Стену. В худшем дело вполне может дойти до судов Линча, вершащихся прямо на улице. Грядет эпоха тотальной Психокоррекции, чей приход всеми силами пыталась отсрочить Лига, и путь которой своими стараниями невольно расчистил ты. Своими собственными руками ты впустил в этот мир ненавидимое тобой же Будущее. Оно буквально создано для таких, как я, а вот тебе в нем место вряд ли найдется. Ты проиграл, Семен, и мне при всем желании нечем подсластить тебе горечь поражения. Этот мир теперь принадлежит мне.

Невыразимо медленно, точно ожившая статуя, Волочин шевельнул рукой, державшей пистолет, и начал ее поднимать. Его лицо исказило судорогой от невероятного напряжения, но он не останавливался, продолжая задирать ее все выше и выше, пока ствол не уперся в его подбородок.

Грянул выстрел.

-Что ж, — констатировал Эдуард, глядя на распростертое у его ног тело полковника, — такой вариант тоже сгодится.

Он вернулся к выломанной двери и нацепил гарнитуру на ухо.

-Все чисто. Можно заходить.

Через пролом в помещение начали осторожно пробираться спецназовцы, озадаченно рассматривавшие застывшую скульптурную группу.

-Террористов всего шестнадцать... теперь уже пятнадцать человек, — сориентировал их Эдуард, — тринадцать на этом этаже, и еще два сидят на самом верхнем, следят за воздушной обстановкой вокруг здания. Ими мы займемся позже, а сейчас надо упаковать тех, что здесь.

Он взял планшет у старшего группы и отметил на схеме уровня места, где находились солдаты противника.

-Сперва разоружите их, а после помогите шестерым заложникам вон в той комнате. С этими двумя, — он указал на Юлию и Олега, — я сам справлюсь. И вызовите медиков, их помощь наверняка потребуется.

Распределив задачи и получив указания, бойцы разбежались по коридорам, мельтеша лучами фонариков, и уже скоро начали возвращаться, волоча с собой скрученных захватчиков и отобранное у них оружие. Сопротивления никто не оказал, и буквально через пять минут этаж был зачищен.

-Ну ладно, ребята, — Эдуард подошел к двум коленопреклоненным фигурам, — вольно!

* * *

Случалось ли вам сразу после пробуждения испытывать невероятную слабость во всех мышцах? Так, что даже пальцем пошевелить не получается? Вот у меня в детстве такое регулярно бывало. У данного явления даже научное название имеется — сонный паралич, если я ничего не путаю. Вроде бы такое происходит из-за того, что мозг уже проснулся, а тело еще дрыхнет. Ничего опасного, да и проходит быстро, но ощущение все равно не самое приятное.

А тут я впал в подобную кому на несколько бесконечно долгих минут. Да и не только я один, кстати. Все, кто находился в поле моего зрения, внезапно застыли, точно статуи. Часто говорят, что в критические моменты субъективное течение времени словно замедляется, и приставленный к голове пистолет вполне подходит под эту классификацию, но не до такой же степени! Схваченные судорогой мышцы звенели как барабанные перепонки после громкого взрыва, от захлестнувшего их напряжения заныли суставы, но подчиняться мне они наотрез отказывались.

Я даже начал подумывать, что меня уже пристрелили, и я угодил в ад, где буду вечно так мучиться, без конца созерцая последнюю секунду своей никчемной жизни, но тут заваренная дверь с оглушительным грохотом вылетела к чертям, подняв тучу пыли, и стало понятно, что веселье продолжается, вот только нас всех кто-то 'поставил на паузу'.

А потом появился Япет... то есть Эдуард.

Я его узнал не сразу. Только позже, когда он стал описывать главарю террористов глубину задницы, в которой тот оказался, я сообразил, кем является этот необъяснимо спокойный человек в совершенно неуместном здесь темном костюме. То-то мне его лицо знакомым показалось.

Да, годы не щадят никого, но если одних они разъедают, как гниль дерево, превращая в дряблые мешки, то других, наоборот, закаляют и делают сильней. С тех пор, как я видел его в последний раз, Эдуард проделал огромный путь от жаждущего мести импульсивного юнца, крушившего все вокруг дубиной своих способностей, до зрелого, рассудительного и уверенного в своих силах мужчины, прекрасно знающего себе цену. А свои уникальные таланты он за это время обтесал, обточил, отполировал и превратил в острейший клинок, наносящий смертоносные разящие удары с хирургической точностью.

Эдуард выглядел совершенно расслабленным, расхаживая среди замерших террористов словно между деревьев в парке. Один-единственный человек без особых усилий 'заморозил' целый этаж с вооруженными людьми, и никакие винтовки, никакие мины или иные препоны не смогли его остановить. Он без единого выстрела одержал победу над целой армией.

Я не видел, что происходило за моей спиной, я не мог слышать, что он шептал безухому мордовороту, державшему меня под прицелом, но потом громыхнул выстрел и послышался шум падающего тела, а я по-прежнему оставался жив и все так же обездвижен.

Набежавшие солдаты устроили вокруг нас беготню и шум, вытаскивая боевиков изо всех щелей, и только когда с ними было покончено Эдуард скинул с нас свои незримые оковы.

-Вольно!

Мое мгновенно расслабившееся тело мешком повалилось на пол. Юлию подхватили несколько пар рук и буквально отнесли ее, усадив на ящик, а вот до меня никому не было дела, и мне оставалось только лежать на пыльном бетоне и тихонько скулить от ноющей боли в истерзанных мышцах.

-Олежка! — подбежавшая Кира рухнула рядом со мной на колени, — что с тобой!? Ты в порядке!?

-Лучше уж смерть, чем такой 'порядок'! — я попытался сесть, но в итоге только завалился на другой бок.

-Кто-нибудь, помогите! — взмолилась Кира, и на меня, наконец, обратили внимание.

С моих запястий срезали стягивавшую их веревку и помогли подняться на ноги. Мы с женой вцепились друг в друга, чтобы не упасть, точь-в-точь два приятеля, возвращающиеся домой после знатной попойки.

Вокруг Юлии хлопотали люди, мелькали бинты и упаковки с какими-то ампулами. Она вяло пыталась отбиваться от такой назойливой заботы, но силы были слишком неравными. Любимую дочь следовало вернуть отцу в более-менее приличном состоянии, а поскольку тут оказывалась замешана политика, то ее собственное мнение большой роли не играло. Будет надо — насильно вылечат.

-Да отстаньте же от меня, в конце концов! — гневный окрик Юлии заставил меня удивленно приподнять бровь, — хватит меня гальванизировать, я пока еще не померла!

Оттолкнув в сторону топтавшихся перед ней медиков, девушка решительно поднялась на ноги. В первое мгновение она слегка 'поплыла', пошатываясь и хлопая глазами, но потом собралась с силами и, почти не хромая, направилась в нашу сторону.

-Олег! Боже мой! Как же я рада, что ты цел! — отбросив этикет и прочие церемонии, Юлия повисла на моей шее, прижавшись ко мне шершавыми бинтами, намотанными на ее голову, — какой же ты отчаянный!

-Думаю, это все от безнадеги, — я осторожно приобнял ее за талию, лихорадочно соображая, где в подобных ситуациях пролегают границы дозволенного, и как я буду потом объясняться с Кирой.

-Дядя Эдик, это Олег, — Юлия представила меня нашему спасителю, — Вы не поверите, но однажды он меня уже выручал, и мы с ним снова...

-Я знаю, — Эдуард вскинул руку, обрывая ее объяснения, — я все знаю. Мы с ним тоже неплохо знакомы. Верно, Термит?

-Да уж... — оставалось только понять, как мне следует поступить с таким знакомством — испытывать гордость или, напротив, стыдиться. Некоторые подробности былых 'подвигов' я и вовсе предпочел бы забыть.

-Ну ладно, воспоминаниям потом предаваться будем, — Эдуард, словно прочитав мои мысли... а то и вправду подсмотрев их в моей голове, жестом предложил всем нам проследовать к выходу, — сейчас вам всем надо немного прийти в себя и отдохнуть. А тебя, Юль, отец уже заждался, так что идите, вас проводят, а у меня тут еще дел невпроворот. Увидимся позже.

А потом мы всей толпой — я, Кира, Юлия и сопровождавшие нас врачи и охранники — набились в лифт и поехали вниз, на вожделенный первый этаж. Тут было тепло, с потолка лился мягкий свет, играла негромкая музыка, никто не тыкал в меня колюще-режущими предметами, в воздухе чувствовался легкий парфюмерный аромат, а не вонь гнили и испражнений — но мозг из последних сил сопротивлялся, отказываясь поверить, что все позади. Я то и дело ловил себя на мысли, что просчитываю возможные варианты наших действий на тот случай, если за раздвинувшимися дверями откроется очередной круг безумия. Быть может, только эта остаточная паранойя и удерживала меня сейчас на ногах.

Память невольно вернула меня на несколько лет назад, в тот день, когда мы с Юлией, чудом избежав смерти от рук натравленной на нас толпы, точно так же ехали в лифте, только не вниз, а вверх. В тот раз, помнится, у девчонки после пережитого случилась натуральная истерика, но сегодня, при посторонних, она не могла позволить себе подобной вольности.

Юлия стояла прямо, высоко подняв голову, как и подобает представительнице Клана Саттар, и только ее рука, тяжело лежавшая на моем плече, свидетельствовала о том, каких усилий стоит ей поддержание такого образа. Я был единственным человеком в кабине, на кого она могла опереться, не опасаясь выдать свою слабость, и, поймав в какой-то момент ее взгляд, я увидел в нем благодарность.

Вообще-то я бы и сам не отказался бы от дополнительной опоры, а еще лучше от горячего душа и мягкого дивана, но пока приходилось довольствоваться поддержкой Киры, подпиравшей мой локоть с другой стороны.

По прибытии мы сразу же угодили в своеобразный конвейер, предназначенный для приема тех, кто спускался из многоэтажной преисподней, и оказания им первой необходимой помощи. Весь холл был заполнен кушетками, носилками, стойками с медицинскими приборами и множеством людей в белых халатах. Юлию тут же увели в огороженный бокс 'для избранных', а нашу пару взяли в оборот прямо здесь.

Поскольку мы стали первыми и пока единственными пациентами этого спасательного центра, то нами занялись со всей возможной тщательностью. Для начала, убедившись в отсутствии каких-либо жизненно опасных травм, нас загнали в душ. Потом выдали чистую одежду и передали в руки медиков. Эскулапы взяли анализы, сделали несколько инъекций в разные места, обработали мои ободранные руки и обожженные ноги Киры, ну и по стакану воды предложили, хотя мне казалось, что я вполне могу уговорить целое ведро. И не только воды.

Полулежа в раскладном кресле и ожидая дальнейших указаний, я почувствовал, что меня, наконец, начало потихоньку отпускать. Я плыл по волнам приятной тягучей полудремы, и моим единственным желанием было, чтобы меня никто не беспокоил по крайней мере неделю.

Но нет.

Я услышал, как рядом кто-то деликатно, но требовательно кашлянул, и нехотя приоткрыл один глаз.

Передо мной стоял рослый коротко стриженый мужчина в строгом темно-сером костюме, и неприятный зуд, заструившийся по позвоночнику, подсказал мне, что передо мной — перфект.

-Олег Лоскутин?

-Да.

-Пройдемте со мной, с Вами хотят поговорить, — его каменное лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, и я мог только гадать, куда меня приглашают — на вручение ордена или на расстрел. Одно я понял четко — пойти придется.

-Куда Вы его забираете!? — встрепенулась Кира.

-Не волнуйтесь, это ненадолго, — перфект пропустил меня вперед и пошел следом, слегка касаясь моей спины и подсказывая мне нужное направление.

Мы вернулись к тому самому боксу, куда забрали Юлию, но вошли через другую дверь, которую мой сопровождающий открыл, приложив палец к дактилоскопическому сенсору.

Внутри бокса обнаружился небольшой рабочий кабинет с неожиданным в данных обстоятельствах деревянным письменным столом и мягкими кресалми.

-Спасибо, Антон, оставь нас, — из-за стола мне навстречу поднялся уже немолодой но еще крепкий высокий седовласый человек, в котором я безошибочно опознал постаревшего Александра Саттара — действующего Председателя Совета Лиги.

Его рукопожатие оказалось крепким и энергичным, хотя вблизи я не мог не отметить, насколько безжалостно обошлись с ним годы. Если с его младшим братом они поступили, скорее, как с хорошим выдержанным коньяком, то Александра время основательно подточило.

-Привет, Олег! Проходи, садись.

Он усадил меня в одно из кресел, а сам устроился напротив.

-Как же причудливо извернулась жизнь, что мне приходится снова благодарить тебя за спасение дочери!