|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Глава 1 Северный берег
'Вот же угораздило вляпаться... подыхать, что ли, бросил связанным?! Не будет он убивать, грех на душу не возьмет! Уж я-то греха не побоюсь в случае чего, пусть не надеется...' Эри зло сплюнул и еще раз с усилием рванул зубами веревку — путы наконец-то поддались и свалились, освобождая руки. Главные трудности позади, теперь осталось развязать ноги, найти какую-никакую дорогу и добраться до людского жилья. Только вот глаза по-прежнему подводили. Кругом были сумерки, вечные сумерки к которым за время плавания Эри успел привыкнуть. Немного напряжения, чтобы разглядеть предметы — и голова взорвалась болью, приступ тошноты скрутил кишки и швырнул наружу: Эри уже давно казалось, что он блюет собственными внутренностями. А теперь еще и окончательно ослеп. Раньше он рассчитывал, что как только действие зелья закончится, глаза снова будут здоровы. Но прошли почти сутки — и ничего. Это пугало.
Эри был обычным пятнадцатилетним мальчишкой, родившимся на острове Майордан. Вернее, обычным он был только по майорданским меркам, в прочих же странах этих юношей обычными не считали: на все населенные земли остров славился своими псами-воинами, продажа которых вот уже тысячу лет обеспечивала достаток и процветание всем его жителям.
Готовили майорданских псов долго и со знанием дела. Семье оставляли трех старших наследников, прочих же мальчиков при достижении пятилетнего возраста забирали в лагеря, именовавшиеся в народе псарнями. Десять лет круглосуточно учили только одному: выполнить приказ и выжить. Выросшие на псарнях бойцы славились не только силой, бесстрашием и выносливостью — дороже всего ценилась их истинно собачья верность. Считалось, что псы просто не умеют предавать. И только одно обстоятельство могло заставить пса изменить хозяину: угроза безопасности Майордана. 'Жизнь дорога, а собственная — во сто крат дороже. — Учили наставники маленьких щенков — Превыше жизни только приказ господина, а превыше всех господ и их приказов — величие и слава Родины! Люди приходят и уходят, века сменяются веками, державы восстают из праха и рассыпаются прахом, но во славу Света и Тени Майордан вечен!'
'Во славу Света и Тени Майордан вечен!' — с восходом и на закате каждого дня повторяли щенки все десять лет своего обучения. И лишь потом приходило время присяги отечеству и господину.
Пятнадцатилетних юношей распродавали по всему свету, но Майордан не бедствовал: во-первых, любой мужчина на острове мог иметь столько жен, сколько позволял его достаток, а во-вторых, каждый правитель доподлинно знал, что стоит ему затеять свару с майорданским шахом — его же собственные псы, которым так привычно доверять и честь, и жизнь — первыми вцепятся ему в глотку. Во всех прочих случаях лучших бойцов, телохранителей, тайных или явных убийц сыскать было почти невозможно, потому спрос оставался стабильным, а цены никогда не падали.
Эри родился шестым сыном в семье небогатого горожанина, что изначально и определило судьбу. Когда псари посадили его в телегу к таким же испуганным малышам, отец нахмурился, но, пересчитав деньги, довольно кивнул и поспешно скрылся в доме, мать смахнула слезу и ушла следом.
Сам Эри в тот день не плакал.
Плакать маленьким щенкам пришлось позже... от боли, от обиды, от злости и бессилия. Потом слезы сменились затаенной ненавистью. Потом к тем, кто выжил, пришел равнодушный холодный покой. Ко всем, но не к Эри — ему по-прежнему приходилось прятать ярость и страсть от посторонних глаз, хоть было это непросто. Но зато он остался и едва ли не единственным из сверстников, кто несмотря ни на что сохранил живое любопытство и способность смеяться без горечи.
Когда сезон штормов закончился и к Майордану потянулись первые купеческие караваны, прошедшие обучение юноши, среди которых был и Эри, начали готовиться покинуть псарни. Каждому из них предстояло принести присягу господину, а с ней — навсегда вручить ему свою судьбу. Молодые псы не испытывали особого душевного трепета ни от прощания с наставниками, ни от предстоящего путешествия, только Эри ждал перемен с предвкушением, обретающим оттенок то восторга, то томительного страха.
Но в тот момент никакого предчувствия опасности у него не было...
Он уже расстелил свой кусок войлока на досках лежанки, когда в казарму вбежал лысый Бор, младший дежурный наставник, и окликнул:
— Эй, синеглазый, жопу в горсть — наш божественный зовет.
Эри пожал плечами и направился к старшему наставнику Бусту, которого в лагере звали богом, что было шуткой только отчасти.
Войдя в командирские покои, юноша ритуально опустился на колени и склонил голову, прикрывая лицо.
— Верный пес приветствует старшего наставника.
Буст был не один. На почетном месте гостя, среди шелковых подушек, сидел высокий худощавый старик, разряженный в парчу и бархат с орденом Весенней Зари на шее, по всему — вельможа не из последних. Все помещение было набито начищенными до сияния кольчугами и тяжелыми пунцовыми плащами его телохранителей. 'Красота и бестолковщина' успел отметить Эри.
— Вот он, почтеннейший: Мааэринн, сын Зэняамара, шорника из Драаса.
Юноша удивился: полные имена не были в ходу на псарнях. Он почти забыл, как звучит его собственное.
— Убери руку и посмотри на меня, пес, — голос старика напоминал скрип несмазанных петель.
Эри немедленно исполнил приказание. Гость бросил короткий взгляд и тут же отвернулся.
— Ни малейшего сомнения, Буст, это то, что мне нужно. Сколько?
'Интересно, что ему нужно? — удивился юноша, — он же едва в глаза глянул... Божественный чего порассказал? Или он, как святые сестры, каждого насквозь видит?'
— Почтеннейший... — казалось, Буст растерялся, — я — не хозяин этим юношам, я просто их учу. Торги объявлены на послезавтра, там и определится цена, а я назвать не могу.
— Перестань, — вельможа нетерпеливо поморщился, словно старший наставник псарни был непонятливым ребенком, — одним больше — одним меньше, какая разница? Я же не торгуюсь, — он поднялся и достал кошель, — Сколько?
— Нет, — в соблюдении правил божественный был непоколебим, он тоже поднялся, встав между Эри и богатым гостем, — псы принадлежат Высочайшему Нимаадару Восьмому, шаху Майордана, и ни один из них не покидает псарни, до того, как присягнет на верность отечеству и новому господину. Таков закон.
— Вы — лучшие в мире бойцы, но вести дела с псами... — вельможа раздраженно скривился, однако тона не повысил, — Я — закон, Буст. Я — Вахраи Раан-Кари, первый визирь, ближайший родственник и опекун шаха Нимаадара...
Услышав имя гостя, наставник преклонил колени:
— Верный пес приветствует Светлейшего Хранителя Майордана!
— Знаю-знаю, поднимись. Я не собираюсь покушаться на обычаи, но мальчишка нужен мне немедленно: хочу сделать дорогой подарок в интересах страны. Потому его присяга лично мне без надобности, а верность шаху и отечеству у вас в крови — клятва только ритуал, не более, так, мальчик? — Эри, все еще коленопреклоненный, истово закивал, — Вот, — он бросил свой тяжелый кошелек на подушки, — тут больше, чем стоит любой твой воспитанник, распорядись по-хозяйски.
Интересы страны прежде всего — Бусту ничего не оставалось, как уступить. Он поднялся и подобрал деньги.
— Прикажешь мальчику собраться?
— Нет, некогда.
— Почтенней... прости, Светлейший Вахраи, этот юноша — один из лучших моих учеников и по праву носит 'кровавые узоры'. Позволь мне вызвать оружейника, чтобы он мог забрать в арсенале свои сабли.
— Именные клинки? — визирь со значением приподнял бровь, — конечно. Было бы странно, если бы он был плох. Но нет, у меня нет времени. Я сам дам ему все, что понадобится. Идем, мальчик.
Пока визирь и старший наставник вели переговоры, наступила ночь. Зажженные факелы у арсенала, главных ворот и на караульных башнях да еще тощий месяц в небе остались единственными источниками света в тихом спящем мире. У ворот псарни гостей ждали верховые лошади. Несмотря на преклонный возраст, Вахраи легко вскочил на великолепного скакуна, один из его охранников взял в седло Эри. Вскоре они уже были в порту.
У причала их встретила небольшая шестивесельная шлюпка, в которой находился один-единственный матрос, но такой высокий и могучий, что вряд ли нуждался в помощниках. Однако, Светлейший приказал двоим своим охранникам сесть на весла, а мальчику и тому, который его сопровождал — на корму, затем сам устроился на носу. Двое остались с лошадьми. Здоровенный оттолкнулся от причала и велел грести к стоящему на рейде большому купеческому кораблю. На корабле не спали: команда суетилась, готовясь к отплытию. Гостей встретил дородный мужчина с глубоким низким голосом. Он тоже всего раз пристально глянул на молодого пса и обратился к Визирю, рассыпаясь в любезностях и заверениях в преданности. Здоровяк выдал Эри пару меховых одеял, какими никогда не пользовались на теплом Майордане, и проводил в пустой трюм.
— Вот, парень, тут твое место, — безразлично бросил он, — наверх не суйся — хозяин не велел. Сейчас спи, а потом — видно будет, — и оставил его в одиночестве.
В трюме было темно, но помещение, отгороженное переборками, казалось небольшим. Пахло корицей, апельсинами и влажной шерстью. Эри пожал плечами, нашел подходящий угол, расстелил одеяло и улегся.
Поначалу спать не хотелось. Десять лет он готовился к службе, но жизнь оказалась так мало похожей на ожидания, что мальчик растерялся. Он даже поймал себя на мысли, что псарня была не так уж плоха: там все привычно и понятно. Особенно его огорчала потеря сабель: рукояти, созданные для его ладоней, звонкие длинные клинки, рассекающие пушинку в полете! Ради этих сабель он пять раз рисковал жизнью и убил двоих соперников. Он бы рискнул еще, лишь бы вернуть оружие. Но слово хозяина — закон. Его сабли остались в оружейной и теперь достанутся кому-то другому, а он поплывет за судьбой и встретит все, что она пошлет, смело и честно, как подобает майорданскому псу-воину.
Вскоре он ощутил легкую дрожь, пробежавшую по телу корабля, а потом толчок и движение — 'купец' поднял паруса, путешествие началось. Через некоторое время десятилетняя привычка все же взяла свое — Эри заснул крепко, без сновидений.
Он проснулся от ощущения присутствия. В полной темноте трюма различить что-либо было невозможно, но он отчетливо ощущал движение, слышал дыхание живого существа.
— Кто здесь? — спросил он, и сознание погасло...
... Боль... обжигающая, рвущая, накатывающая волнами. Глаза горели огнем. Эри хотел их коснуться — ни тут-то было! Резкое движение взорвалось в голове, отозвалось болью по затекшей спине, в запястье впился жесткий кандальный браслет. Тело дернула рвотная судорога, в нос плеснуло едкой слизью. 'Что за...?' Эри, уже наученный горьким опытом, больше дергаться не стал — осторожно сплюнул и постарался здраво оценить свое положение. После нескольких попыток пошевелиться или ощупать окружающее пространство он понял, что все еще лежит на том же одеяле, руки и ноги его скованы между собой, спину распрямить невозможно, а головная боль связана ни то с последствиями удара, ни то со странным жжением в глазах.
'Что это? Неужели я в чем-то провинился и заслужил подобное наказание? Не может быть... я не был ни дерзок, ни непочтителен, — подобное за Эри водилось, но сейчас он не чувствовал ни малейшей вины, — Или это очередное испытание? — к испытаниям, в том числе жестоким и неожиданным, он успел привыкнуть, — тогда надо ждать. Сейчас я беспомощен, но так будет не всегда. Когда что-нибудь изменится, я буду готов. А сейчас — просто терпеть, ждать и не упускать возможности. Свет и Тень, только одну! Я не оплошаю!' — просил про себя мальчишка.
Однако время шло, а возможность не появлялась. Тело от однообразной позы онемело и затекло окончательно, теперь он даже без кандалов вряд ли годился на что-то стоящее; глаза горели и гноились, боль в голове не проходила, отзываясь рвотными позывами при каждом движении.
Время от времени к нему наведывался толстый обладатель глубокого голоса. Он приносил фонарь и в его тусклом свете подолгу изучал лицо Эри, потом бесцеремонно раздвигал опухшие веки и заливал в глаза жуткую дрянь, от которой жжение многократно усиливалось, а зрение падало настолько, что становилось невозможным различить даже силуэты перед самым носом. Мучитель, жалостливо цокая языком и бормоча что-то о своих великих грехах, насильно поил пленника жирным отваром, который тот сразу же выблевывал. 'Глубокий голос' опять о чем-то сожалел, а затем надолго удалялся. Эри уже перестал верить как в свои силы, так и в то, что эта пытка — очередное их испытание, которое может закончиться. Вечер, когда он покинул псарню, стал казаться бредовым сном.
И вот однажды мучитель заявился не один. Его спутник был большим и очень сильным — Эри смутно вспомнил, что где-то его встречал, но сознание оказалось слишком слабым, чтобы удержать мысль. Верзила вооружился инструментом, ловко снял кандалы, которые тут же заменил просмоленными веревками, потом взвалил мальчишку на плечо, словно тюк, и сноровисто перегрузил в шлюпку.
Эри бросили у самой воды, и прибой всю ночь облизывал его тело с головы до ног, что было даже приятно — освежало и радовало хоть каким-то подобием очищения. А к полудню, когда солнце начало опасно печь, волей-неволей пришлось отползти в ближайшие кусты и затаиться. Чистый воздух, движение и холодная вода сотворили чудо — юноша вновь обрел надежду на лучшее и веру в себя. Но лишь к вечеру ему удалось собраться с силами, чтобы начать борьбу за жизнь.
Эри наощупь выбрался к мощеному тракту и уселся в высоких бурьянах на обочине. Прошло немало времени, прежде чем стук деревянных подошв о камни привлек его внимание. В надежде хоть что-то разглядеть, он подполз поближе.
— Кто это здесь? — окликнул путник.
— Помощь! — он узнал язык и неуклюже поднялся навстречу, — помощь, человек?
Майорданских псов знакомили со многими языками, но ровно настолько, чтобы они были способны понять основные приказы и составить простейшие ответы. Дальнейшее обучение должно было происходить по месту постоянной службы, а поскольку это место определялось навсегда и случаи перехода бойца к другому хозяину были крайней редкостью, на псарнях углубляться в языкознание и прочую подобную заумь считалось напрасной тратой времени.
Путник, судя по всему, пожилой небогатый горожанин, остановился и оглянулся.
— Ты просишь о помощи? Кто ты? Что с тобой приключилось? О, да ты совсем дитя. Не бойся меня, мальчик...
— Пес никогда не быть совсем дитя, не быть бойся, — перебил Эри, — человек помогать, пес служить. Любой приказ.
— Так ты майорданец? Подожди-подожди, не кипятись. Что с тобой приключилось? Дай-ка я посмотрю, — старик подошел к юноше, внимательно разглядывая глаза, — тут я тебе не смогу помочь...
— Человек — не помочь, пес помогать сам.
Мальчишка резко развернулся и направился к дороге, но не успев сделать и пары шагов, запнулся о камень и повалился под ноги старику.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
