Божье око Майордана (Тени). Общий файл. В процессе.

— Кого на завтра, Божественный?

— Хасу, горбоносого, двух дружков-сахринцев — из этих четверых будет толк... и синеглазого. Хорош парнишка, дивно хорош. Только спесив и яростен...

— Так поломаем.

— Нет... Боюсь, не сломаешь — просто убьешь.

Оттенок гордости, прозвучавший в словах Буста, словно наполнил Эри новыми силами. В тот раз он сумел подняться и самостоятельно доковылять до своей лежанки.

Потом и на руках приносили, были случаи... А особенно запомнился один.

Божественный как обычно выбил из парнишки все силы, потом присел рядом и заговорил.

— Хочешь сейчас меня убить?

Эри так хотелось сказать, что не просто хочет — а убьет. И скоро. И плевать, что за это Буст наверняка по губам отхлещет. Но не смог, дыхания не хватило. Наставник усмехнулся и продолжил. Почти по-дружески.

— В тебе слишком много ярости, Эр, слишком много ненависти. А ведь где злоба и ярость — там нежность и доброта, где ненависть, там любовь. Ты хочешь любви, синеглазый? Любви — любой ценой? И понимания? И счастья? Не отвечай, не надо, я знаю, что угадал. Я повидал тебя в бою, перед страхом боли и смерти, когда душа нага и беззащитна.

"Да что же это такое? — думал тогда Эр, — отлупил — ладно... нечего воображать себя непобедимым бойцом... но кто дал право ему еще и в душу лезть?!" Он дернулся, пытаясь подняться... и тоже не смог.

— Любовь и счастье, синеглазый, могут дать тебе силу, огромную, неодолимую. Но если о твоей жажде узнает враг — она обернется слабостью. С тобой трудно сладить сталью, я знаю, я с тобой сражался. Кулак мужчины тебя не сломит... но вот ласковые женские пальчики... — он вздохнул словно о своем и поглядел на мальчишку, — Любовь — не для пса, нас с рождения никто не любит. Забудь об этом, Эр. Или вставай сейчас, и я тебя, наконец, добью.

Эри с трудом приподнялся на четвереньки, потом сел. Потянулся за своим поясом — какое счастье, что Билкумов подарок остался при нем! Вынул один из ножей, сжал в ладони рукоять — сразу мир стал возвращаться на место. "Блинда... Ты прав, Божественный — все сопли и ласки вырвать с корнем! Хватит себя обманывать". Он рывком встал и медленной неверной походкой поплелся по берегу.

Глава 8 Божье Око Майордана

* * *

— Господин мой, позволь мне его увидеть...

— Да сколько тебе повторять: Я не знаю, где он! — Бахрус тихо выругался. Что эта пигалица себе позволяет? Может, думает, что его терпение безгранично?

Гайди побледнела, замерла, но не убежала, даже глаз не опустила: смотрела на свисающий с рея обрезок веревки, не переставая теребить пальцами другой ее конец с узлом разрезанной петли, который подобрала тут же, у мачты. Маленькая, тонкая, а сил сколько! Хотя цену этой силы Бахрус отлично знал — вот-вот грохнется в обморок или разревется. Только рева ему и не хватает.

— Мой добрый господин... зачем? Зачем ты сделал это с ним?

— А что я с ним, бедным, сделал? Стукнул пару раз? Велика невидаль.

Капитан уже десять раз повторил, что не повесил псеныша, но Гайди не верила. Да и сразу было ясно, что не поверит: он сам не мог понять, с чего вдруг такое великодушие пробудилось. Надо было веревку эту от греха убрать. А теперь попробуй-ка унять девчонку! Хоть снова запирай... Кто он ей? Друг? Вряд ли — таких зверей никто к девицам и близко не подпустит. Брат? Так не похожи они нисколько... или она из-за чужого так убивается? Только лишь потому, что земляк?

— Ты был так добр ко мне, господин, а с ним — так жесток? Почему? За что?..

— За что? А почему это я должен быть добрым к псу? Милочка, у нас тут не храм добродетели, — Бахрус начал злиться. — Когда шел убивать, щенок добра не ждал, знал, чем кончит.

Этот мальчик — убийца. Такие, как он, убивают тысячами и сами сотнями умирают, по всему миру . Народ этой соплюхи выращивает и продает убийц, как другие — племенной скот. Майордан не воюет, так? Майордан — гостеприимная страна, майорданцы — кроткие люди, которые уважают закон и всем сердцем любят своего шаха. И из любви и уважения сами, собственными руками продают сыновей на поругание! Он мог головой поклясться, дурочка знать не знает, что такое майорданский пес... решила, что пират добрый, и что псеныш достоин милосердия! А Ладар? Сучонок даже знаком с ним не был.

Демон с ненавистью глянул на Гайди и осекся: девчушка вся сжалась под его взглядом, хрупкая и жалкая. Огромные глаза переполняло горе. Ему опять стало стыдно.

— А, будь проклят день, когда связался с вами... мало было своих бед! — бросил он сквозь зубы и отвернулся.

Но девчонка не сдавалась:

— Позволь мне только увидеть — большего не прошу. Не бойся, господин, я не буду плакать, — шептала она, — мне очень нужно его видеть... я хочу точно знать, хочу быть уверена, что не ошиблась... Его глаза, они... синие?

На Дежгане про такие глаза говорили: как у древних и их богов, раз увидишь — не забудешь. Точь-в-точь подвеска, что у девчонки на шее. Странный камень, красивый, будто сияет, тревожно и вместе с тем радостно — как только раньше он этого не заметил? Демон кивнул.

— Незабудка, чтоб его... да, синие. Вон, на цацку твою похожи.

Девушка опустила взор на амулет, ахнула, вскинула руки, схватила подвеску в горсть и вдруг разревелась:

— Синие... — повторяла она, сжимая пальцы, синие! Он жив...

— Жив, а я что тебе твержу? Ну, ну, утихни!

Старый пират злился на девчонку и собственную внезапную доброту. От слез Гайди внутри что-то рвалось и разливалось горячей нежностью. Было больно, но Бахрус почему-то совсем не хотел от этой боли избавиться.

— Дуры вы, девицы, — усмехался он, — чуть увидите парня покрасивше — и сразу до смерти. Подумаешь — синие глаза! Да кому они нужны, глаза-то?

— Нет, мой господин, не то... — хлюпала сквозь слезы Гайди, — Совсем... Я не влюблена... Он — мой повелитель, мой смысл... нет, я не расскажу, тебе не понять... Мне надо к нему...

Конечно, не понять. Где ему, старому уроду? Демон воочию представил, как упрямая девчонка сбежит на берег, искать своего синеглазого, и там непременно попадет в самую грязную историю. А парень-то, не будь дураком, уже от Равдена далеконько, потому что, если не сбежит — наткнется на нож, не его бравым ребятам, так Ладаровым приятелям или головорезам Ассинга.

А ему-то как раз пора с Ассингом потолковать.

— Ты вот что, девонька, — он взял Гайди за плечи и слегка встряхнул, — не вздумай в город навостриться. Пропадешь там. Равден — это тебе не Вечные Сады. Я сам что смогу про мальчишку узнаю. А ты — брысь в каюту, и чтобы я этой мокроты больше не видел. Ясно?

_ Да, добрый господин, благодарю, добрый господин...

Гайди склонилась, прикрывая зареванную мордашку, и быстро, и быстро, словно вспугнутая пичуга, скрылась с глаз. Бахрус поймал себя на том, что уже размышляет, как искать мальчишку. Вот так — стоило малявке признать в нем "доброго господина", и безумный пират Демон превратился в старого республиканского офицера.

Эри не думал, куда идти — ноги сами принесли на пустынный пляж за городом, к подножью Равденского маяка. Ему по-прежнему было худо: колени подкашивались, избитое тело сотрясала крупная дрожь, горло драло так, словно на свежую рану насыпали острых соляных кристаллов. Хотелось одного — спрятаться в кусты, забиться в какую-нибудь щель, свернуться там по-собачьи и, если Свет и Тень позволят, тихо сдохнуть. Но он все равно разделся и вошел в воду. Загребая полные горсти песка, до красноты растирал тело, дергал и трепал жесткие от морской воды волосы, долго, с остервенением смывал со штанов запах страха и нечистот.

Пара часов на холодном ветру не помогли ни согреться, ни просушить одежду. Так и натянув на себя мокрое, Эри застегнул пояс и еще раз проверил ножи. Нужно было возвращаться в город.

* * *

— Детка, вина подай лучшего, пусть этот дежганский сброд чувствует, что Равден уважает их сабли и не затевает предательства. Хотя, если Демону милее вражда — он ее получит. Прямо здесь и прямо сегодня... Блинда, дверь в погребок закрыть не вздумай!

Берт распоряжался так, словно уже был единовластным хозяином нижнего города и собирался принять не жаждущего мести врага, а партнера и будущего приятеля. Все это не казалось разумным, тем более что Сивой тоже сомневался в успехе, а уж в чем старый контрабандист разбирался, так это в повадках дежганцев. Однако Гленн был всем доволен и Лаурик не сбежал, сославшись на "важные дела", а спокойно тянул дармовой мускат и заговаривал зубы одной из девиц. Дуреха, конечно, блаженно улыбалась, готовая простить красавчику все долги и невыполненные обещания на год вперед. Блинда напомнила себе, что кроме обычной охраны — трех вышибал, стерегущих покой ее клиентов — в кабаке еще десяток лучших бойцов Гленна, причем половина из них — в засаде со взведенными арбалетами, и постаралась успокоиться.

Покой, однако, не приходил. Все время вспоминался растерянный взгляд Незабудки и кривая улыбка на обезображенной роже Бахруса: "... а парня-то ты предала...". И снова щипало в носу, предательски вздрагивали губы... вот бы просто обнять Берта, прижаться к твердой груди, окунуться в его силу, в его уверенность, чтобы и самой поверить: все правильно, все как надо.

Только не поймет Берт, не поддержит и не утешит — не до того ему сейчас.

Демон-Бахрус явился в сопровождении пятерых дюжих парней, явно не дураков в драке, и маленького но шустрого старикашки с белой как молоко окладистой бородой. Блинда приняла их у самых дверей, повела через полный посетителей зал прямо к специально накрытому столу, усадила на почетное место. Берт и вся его компания тоже поднялись навстречу: улыбки, протянутые руки, даже об оружии никто не спросил. И Демон вроде поверил, уселся за столом свободно, развалясь, а когда Берт поднял кувшин и наполнил кубки — даже выпить своим людям позволил.

Блинда к столу не села — зачем глупой бабе в серьезный разговор лезть? Но пока следила за подавальщицами, все время прислушивалась.

— Разделяю твою скорбь, дорогой гость, — сокрушался Берт. — Ладар, я слышал, был тебе земляком и давним другом?

— Он был мне старшим братом.

— Понимаю. Однако скорбь приходит и уходит, а жизнь течет дальше. Так, капитан? Не лучше ли нам будущее обсудить к общей выгоде и приятности?

Слишком правдоподобно притворяться барон и не пытался, напротив, всеми силами старался показать дежганцам, что убийство его не волнует, а обвинения не пугают. Убили прежнего вожака — что ж, и такое случается, но он-то тут причем? Он лишь старается выгадать на обстоятельствах, но уж выгоду-то свою упускать не намерен.

Бахрус усмехнулся, осушил кубок и снова ткнул на него служанке. В этот раз от угощения он не отказывался.

— Я сижу за твоим столом и пью твое вино, Берт, но о мести помню. Не сегодня, так завтра, я узнаю не только, кто это сделал, но и кто приказал, и тогда виновный возжелает скорой смерти, но не получит. Это я могу тебе обещать. Кстати, я еще не видел доказательств твоей невиновности.

— Да брось, Демон! — Берт был так убедителен, что Блинда сама бы поверила. Впрочем, она-то всегда верила своему барону, — В этом деле я поддержу тебя, только скажи...

Скрип входной двери, такой тихий и, казалось бы, незаметный среди шума таверны, прозвучал близко и отчетливо. Блинда разом забыла о дежганцах, оглянулась и застыла, не в силах ни сдвинуться с места, ни отвести глаз.

На пороге "Зубаток" стоял Незабудка, с ног до головы мокрый, нижняя рубаха, в которой его увели утром, была порвана и грязна, волосы облепили избитое, в синяках и ссадинах лицо. Он остановился, обвел зал пустым, без малейшего выражения взглядом, отыскал хозяйку и пошел прямо к ней.

В первый миг Блинда обрадовалась, но тут же поняла, что что-то не так.

— Незабудка, ты?

Он не ответил, только остановился напротив, все такой же спокойный и безучастный.

Она протянула руку, провела по щеке, убрала назад слипшиеся кудри. Пальцы коснулись ссадины на шее и замерли: след петли, морская вода, холодная бледная кожа...

— Малыш... что с тобой сделали?

Он опять промолчал, но не отстранился — просто стоял, смотрел ей в глаза, и от этого взгляда пробирало до костей холодом и страхом. А вокруг — оглушительная тишина, словно вся таверна оцепенела.

И Блинда поняла: это не ее мальчик — ее Незабудка мертв, удавлен, утоплен... По-другому просто не могло быть — Демон не отпустил бы убийцу побратима. А это... не иначе призрак — мстительный призрак, явившийся, чтобы требовать ответа за предательство. Нежность, жалость, любовь, даже раскаяние — все вытеснил дикий животный ужас.

— Это не ты... — прошептала Блинда, а потом закричала в голос, — Не ты!

И бойцы в засаде, опомнившись, вскинули арбалеты.

Шагнув в двери "Зубаток" Эр привычно, даже не задумываясь, отметил множество зажженных светильников, по-новому расставленные столы и чистые скатерти, непривычную трезвость большинства посетителей, взволнованное возбуждение, густо висящее в воздухе, странный, неправильный трепет теней по углам — под лестницей на входе в винный погреб. Тишину, внезапно накрывшую зал при его появлении. Потом он увидел и узнал Ассинга со всей приближенной компанией, дежганского капитана с белобородым помощником и несколькими матросами. И Блинду.

Зачем он вернулся? Эр и сам вряд ли знал причину. Месть? Но псы не мстили. Их учили только служить: защищать, воевать, убивать, умирать — как велено, кого велено, когда велено. Боль от предательства? Но то, что для этих людей он только оружие, острый бездушный клинок, было ясно сразу. Клинок, вот именно. Эри привык считать себя драгоценным булатным клинком, за который платят золотом не торгуясь, он никак не думал, что после первой же службы будет брошен в сточную канаву. Это унижало, оскорбляло гордость майорданца, с этим он не смог бы жить и сражаться дальше. И оскорбленная гордость помогла ему забыть боль и усталость, отрешиться от всего и идти напролом, не думая о последствиях и не надеясь на спасение.

Но было и еще что-то. То, от чего предостерегал наставник Буст: забота и внимание старого Билкума, взгляд криворожего пирата на испуганную девчонку, свежий хлеб, молоко и мед в руках Блинды ... все то, чего никогда больше не будет, теперь уже точно — никогда... Дом, семья, дружба... любовь.

Блинда была тут же, у стойки бара. Когда он подошел, она что-то залепетала, стала гладить его волосы, лицо. А он сжимал рукояти ножей и медлил, тянул время. Зачем? Неужели не мог решиться? Как же это глупо — Буст бы долго смеялся.

Но эта женщина опять все решила сама — она закричала.

Крик еще не затих в ушах, а Эри уже различил движение, опасность, готовую сорваться смерть. И выучка пса спасаться любой ценой сработала: левой рукой — по шее, правой — под спину, а самому — вниз, скрыться между стойкой и еще бьющимся в агонии телом.

Успел. Болты ударили в стойку, в спину Блинды. Она еще раз дернулась и застыла. Эри оттолкнул труп и кинулся через зал под лестницу, где укрылись стрелки.

Когда из темноты погребка полетели арбалетные болты, таверна, наконец, опомнилась. Пираты и равденцы оказались на ногах одновременно — разномастные клинки блеснули в масляных отсветах. Паург сбил ногой скамью и отскочил в сторону, открывая путь к отступлению, а Гленн, напротив, двинулся вперед и прикрыл собой друзей. Выпивавшие за соседними столами грузчики тоже повскакивали, хватая тиковые дубинки.