| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Эта была че — собак любила, — продолжил более языкастый Багор, — гляди-ка какой наш прынц чернявенький вышел. А у папаши хозяин, видать, добрый был, позволял в охотку... А только, прынц, зря ты девкой-то не родился: с глазками такими незабудками да локонами... девкам-то им что? От них не убудет, а вот от тебя, ежели вдруг кто охотку поимеет... — он многозначительно улыбнулся и начал накручивать кудряшку Эри на свой длинный палец.
— Во, разошелся, Багор! — с издевкой засмеялся Лапа, — тебе подсобить, или как?
— Подсоби, будь добр, а то вишь, какой холодный попался — не расшевелишь.
Эр и половины того, что они говорили не понял: один шепелявил так, что речь напоминала возню мышей в старых тряпках, а второй гнусавил и глотал окончания. К тому же многие слова Эру просто негде было слышать. Но некоторые жесты были красноречивее слов...
'Ну уж нет!..'
Багор накрутил прядь на палец и потянул на себя:
— А вдруг понравится? Не забудешь...
— Понравит-ся? — Эр поднял глаза и улыбнулся.
От этой улыбки Багор замер. Что-то не так, понял он, но было уже поздно.
Мальчишка схватил гирьку с прилавка и развернулся всем телом влево: плавный и стремительный удар снизу вверх. Утяжеленный кулак врезался в кадык Лапы. Он странно хрюкнул и повалился на пол. Эр даже не глянул, просто выпустил гирю и продолжил поворот, оказавшись лицом к лицу с Багром. Левая рука тут же вцепилась в пах.
— Пон-равит-ся? — прошипел мальчишка.
— О! — коротко выдохнул Багор, покорно раскидывая руки — черная завитушка так и осталась болтаться на пальце. От неожиданности он даже не вспомнил о ноже на поясе. А вот Эри о нем не забыл — этот нож он отлично почувствовал, когда был зажат между прилавком и противниками. Взять его теперь было плевым делом.
— Пон-равит-ся? — вновь услышал Багор, и левая рука сжалась еще сильнее, а в подбородок уперлось лезвие, — Так? А так — понра-вит-ся? Так не забы-фай! — по шее потекло теплое, от боли в паху потемнело в глазах...
Белый, как полотно Вигорд прижался к стене и молчал. Лапа умирал на полу, заливая кровью свежую солому.
— Ну, насмотрелся? Понял теперь? — Блинда оставила благовония и стремительно направилась к прилавку, телохранитель бросился за ней.
Она бестрепетно подошла к разъяренному Эру — с окровавленным ножом в руке он и в самом деле больше походил на беса, чем на человека — и погладила по плечу.
— Не надо, он все понял.
Эри резко повернулся, но, увидав Блинду, бросил нож и выпустил свою жертву. Багор тихо присел, согнувшись в три погибели, и заплакал.
— Эй, Вигорд, подойди. — Блинда бросила на прилавок увесистый кошель, — вот: за беспокойство. Этого — она указала на Багра, — гони в шею — он тебе не защитник. И отдай парню то, что он просил.
Вигорд закивал подобострастно и испуганно, мигом достал кувшин и сунул Эру:
— Вот, самое наилучшее, и в верхнем городе лучше не сыщешь, Всем святым клянусь...
Эри брезгливо глянул на свои ладони, плюнул, вытер об одежду все еще плачущего у его ног охранника, только тогда взял кувшин и вышел на улицу.
Не успел он сделать и пяти шагов, как его окликнула Блинда:
— Подожди, парень!
Он остановился.
— Работа нужна?
Эри склонил голову к плечу и промолчал.
'Вот же бесенок! Только что голыми руками человека убил и второго — едва не прирезал, а смотрит, словно дитя невинное, — усмехнулась про себя Блинда по прозвищу Длинный Нож, — А глаза, и правда, синие...'
— Зовут-то тебя как, незабудка? — он не ответил, склонил голову к другому плечу — и все, — Ну не хочешь — не говори... Приходи сегодня вечером ко мне, туда где виделись, в 'Три Зубатки', найду тебе дело — нуждаться не будешь. Придешь?
Эр помедлил, потом кивнул.
— Вот и хорошо, жду. Ну, бывай, незабудка!
Питейные заведения, лавки и склады, окружавшие торговые причалы, остались позади. Эр долго брел по набережной мимо старых построек и полусгнивших, давно отслуживших свое пирсов, потом спустился к морю, утвердил в песке свой 'драгоценный' кувшин, закатал штаны и вошел в воду. Сначала он как следует отмыл следы крови с рукава, потом принялся тереть ладони. От сырости и холода по коже побежали мурашки озноба. Тут все время было сыро и холодно, почему-то Эри заметил это только теперь.
Равден стоял на берегу небольшого залива, огражденного с запада острой косой, полого выдающейся далеко в море. С этого пляжа Эри был отлично виден маяк, торчащий одинокой свечой среди серовато-зеленой водной глади.
Там, где он вырос, тоже был мыс с маяком, но совсем не такой. Берега Майордана представляли собой красные гранитные скалы, твердые и неприступные, как клыки морского чудовища. Маяк на оконечности мыса был сложен из того же гранита, сам словно отросток его каменного тела. На заре эта башня раньше всех ловила солнце, окрашиваясь в кровавые цвета. Первая Кровь, так ее звали...
Это имя имело для Эри совсем иное, особое значение.
На третьем году пребывания на псарне — Эру тогда едва исполнилось семь — щенкам решили устроить настоящее испытание. Двум командам по пять человек нужно было влезть на скалу к подножью маяка и удержать высоту за собой, сбросив в море противника. На пути от лагеря мальчишки с азартом обсуждали предстоящую задачу. 'Нам подсунули Дохлого Риша, а им достался Маха-Бык! Попробуй-ка, скинь его...' — им все еще казалось, что это — увлекательная игра и повод отличиться.
Риш, маленький и тощий, ежедневно битый всеми своими товарищами на любой тренировке, оказался отменным скалолазом. Как он находил эти уступы, щели и трещины, за которые можно зацепиться, никто не понимал, но он бодро полз по почти гладкой скале первым, показывая дорогу. Команда Эра уже успела расположиться у маяка, когда показались первые противники. Завязалась драка. Юные псы со всей самоотверженностью, на какую только способны семилетние мальчишки, защищали свою высоту: в первую же минуту боя каждый украсился разбитым носом или подбитым глазом, разодранные локти и колени, порванная одежда в счет не шли. Двое самых проворных противников Эри отправились в воду, прихватив одного защитника... и тут у подножья маяка появился Маха. Маха был на голову выше и чуть не вдвое сильнее любого из своих сверстников. Его звали Бешеным Быком, и он страшно этим гордился — те, кто попадал к нему в пару на тренировке, частенько потом отправлялись к лекарю, а порой и в постель на пару дней.
Двое мальчишек сразу бросились в атаку, но, как тогда показалось Эри, Бык только повел плечами — и оба они исчезли где-то за пределами площадки. Потом он легко, как игрушку, схватил Риша и швырнул в сторону. 'Не туда! Море не там!..' успело мелькнуть в мыслях Эра, прежде чем Маха сгреб в объятия и его... Что было дальше — он совершенно не помнил, помнил только дикие глаза одного из двух оставшихся противников: мальчишка взвизгнул и сам кинулся в воду.
В следующий миг он почувствовал, как выламываются и трясутся пальцы, впиваясь в твердый камень, и обнаружил себя висящим на отвесной стене высотой куда большей, чем самое высокое дерево в окрестностях, а огромный Маха мертвой хваткой вцепился в его плечи. Далеко внизу торчали острые камни, между которыми шипело и пенилось море. 'Конец' — подумал Эр, а потом невероятно извернулся и отчаянно вцепился зубами в толстые пальцы Бешеного Быка. Здоровяк вскрикнул и отцепился. Треск рвущейся ткани... и Эр остался на скале один.
Он долго там висел на окостеневших пальцах, со всей силы зажмурив глаза и повторяя: 'Во имя Света и Тени!.. Во имя Света и Тени...', и это были самые страшные минуты его жизни — ни до, ни после он уже так не пугался.
А потом кто-то из старших отцепил его, на руках спустил вниз и поставил перед старшим наставником. Буст отлупил по щекам, говоря что-то, чего Эри не слышал и не понимал, протянул свой нож и показал на Маху. Маха лежал на камнях. Неподалеку Эри увидел и Риша: что было у Заморыша с головой, смотреть не хотелось, одно было ясно — это не может быть живым. Но Маха был жив, хоть и совершенно неподвижен — глаза полнились ужасом и мольбой, в мыслях он, наверное, тоже поминал Свет и Тень. Эри зашел сзади, взял Быка за кудри и провел ножом по горлу. Потом кто-то поздравлял его с победой. И с первой кровью.
Тогда он уже ничего не чувствовал.
Как и теперь — ничего.
Он не позволил унижать себя, получил свое масло и даже сохранил деньги. Почему же у него такое чувство, словно Багор — рыдающий у его ног Багор — все же исполнил свою угрозу? Почем победа столь же отвратительна на вкус, как та, на Первой Крови?
А потому что Билкум прав — единственное, на что способен пес — вцепиться в глотку по приказу хозяина.
Неужели все, что он чувствовал тогда, лунными ночами, крадучись по спящим улицам, было обманом, жалкой игрой его воображения? И теперь, столкнувшись с ярким дневным светом, этот обман рассеется, как ночная тень, пляшущая в лунных бликах? И он так и останется бродячим псом, брошенным своими хозяевами за неизвестные прегрешения?
И что теперь ему делать?
Вернуться к Билкуму, признать, что ошибался, и попроситься к нему навсегда, служить, чем только сможет? Это был выход — простая тихая жизнь... наскучит на третий день. Да, там никто не станет пробовать его на прочность, чтобы потом эту прочность использовать. Но разве это все, ради чего он родился? Нет, он стремится к большему, много большему!..
Или все же выяснить, что понадобилось от него красавице из веселого дома с цветными фонарями? Чутье подсказывало Эри, что ничего такого, что бы действительно могло его удовлетворить... А еще то, что эта дама собирается отыметь его не раз и не два, а, возможно, и не одна она на это рассчитывает. С другой стороны, если он сбежит и спрячется при первой же неудаче, то чего его жалкая жизнь вообще стоит? Тогда мечты, такие робкие, едва зародившиеся, так и растают, не успев стать внятными даже ему самому. Этого допустить было никак нельзя. 'Кто кого — это мы еще посмотрим!..' — сказал Эр равденскому маяку, подхватил кувшин и отправился в сторону билкумова дома.
Билкум вернул пробку на место — масло и в самом деле было высочайшего качества, именно то, что ему надо. И трех монет не жалко... однако три монеты лежали тут же на столе.
— Как тебе это удалось?
Молчание. Собственно, ответа никто и не ждал — парнишка заявился хмурый и решительный. А значит на объяснения ни малейшей надежды.
— Надеюсь, мой добрый друг Вигорд жив? — старик улыбнулся, — я еще не раз собирался наведаться к нему в лавку...
— Да, — Эри шутить расположения не имел. Он даже в глаза старался не смотреть.
— Ладно, хватит, — Билкум тоже перестал улыбаться, — выкладывай, что там у тебя.
— Я ухожу.
Вот так. Что ж, это когда-то должно было случиться...и уговаривать толку не будет — майорданец ему не сын. Да и спрашивать не стоило бы, но Билкум не утерпел:
— С чего вдруг?
— Так... — Эр не хотел быть ни грубым, ни неблагодарным, но как он мог надеяться объяснить, что с ним происходило? Да еще на этом невозможном языке... Как рассказать о том восторге, который струился сквозь него, словно наделяя крыльями, когда он почувствовал, что может понимать, что может быть свободным и сам строить жизнь, постигая ее законы, что может управлять ею, и не только своей — жизнью вообще! Как выразить всю глубину падения и разочарования, которую ощутил сегодня. Если он признает поражение — ему уже никогда не подняться... — Нужно жить. С другими... с людьми. Я хочу узнать как.
К счастью большего объяснения старику не потребовалось. Он не стал ни допрашивать, ни отговаривать, лишь поинтересовался:
— Когда?
— Сейчас.
— Вот, — Билкум подвинул монеты на край стола, — Ты принес масло — деньги твои. Это немного, но на месяц скромной жизни хватит.
— Нет, — мальчишка скривился так брезгливо, что дед снова невольно засмеялся.
— Ладно! Но так я тебя не отпущу... — он открыл большой сундук, стоящий в дальнем углу на кухне и служивший хозяину вместо кровати, когда в доме появлялись нежданные гости, — я представляю, где ты окажешься если не сегодня, то завтра — наверняка, — донеслось из недр сундука, — а встречают, как известно, по одежке. Как подобает майорданскому воину я тебя, конечно, не одену, да это в Равдене и ни к чему, но вот — в самый раз! — Билкум извлек наружу сверток, развернул и разбросил на открытую крышку совершенно новую зеленую рубашку, темно-серые шерстяные штаны, короткую курточку из мягкой рыжеватой кожи, явно ношеную, но такую удобную на вид, и косынку, — ...и цвет подходящий — глазищи твои попритушит... Примерь, — и видя, что мальчишка, хоть и рассматривает обновки с интересом, взять не торопится, добавил, — Не стесняйся, это не дороже трех аканов стоит. Сейчас еще сапоги найду...
Эр еще немного помялся и уступил. Наряд оказался ему слегка великоват, что делало слишком явным его почти детский возраст, зато теперь он не выглядел нищим оборванцем. Особенно понравилась Эри зыямская косынка: глаза слегка побаливали, и возможность убрать волосы была кстати, а к тому же косынка придавала ему вид настоящего портового забияки. Он посмотрел на свое отражение и воодушевился: Билкум прав, теперь он чувствовал себя куда увереннее и знал, что непременно заставит считаться со своей персоной прежде, чем еще кого-нибудь убьет.
— Эри, и вот еще... — Билкум, заметно волнуясь, подал парню пояс с двумя длинными боевыми ножами в ножнах, украшенных бронзовыми заклепками, — эти разбойничьи ножи не назовешь благородным оружием, да и клинки... ты, наверное привык к 'кровавым узорам'... Но туда, куда ты направляешься без оружия лучше не соваться. Эти ножи не раз мне жизнь спасали. Возьми.
'Кровавые узоры'... Эр с тоской вспомнил о саблях, оставшихся в арсенале псарни. Но что потеряно — то не вернуть. Он взял пояс и вынул один нож. Не самая лучшая сталь, верно... зато оружие надежное и удобное, которым часто пользовались, которое любили...
— А ты? — спросил Эри.
— Я? — Билкум пытался скрыть волнение, но получалось плохо, — стар уже, ножами-то махать, малыш, а сына у меня нет... я хочу, чтобы ты выжил. И нашел то... что ты там ищешь...
— Билкум, — Эри опустился на колено и склонил голову, — любой твой приказ, только скажи, — потом решительно поднялся, застегнул пояс и направился к двери.
— Постой, Мааэринн.
Юноша, едва успев открыть дверь, замер.
— Удивлен? Думал, я не запомню? Я запомнил. А теперь забуду. И ты — забудь.
Эр пристально посмотрел в ставшие вдруг очень серьезными глаза старика, еще раз коротко кивнул и вышел.
Глава 4 Барон Ассинг и его баронесса
— Поверить не могу! Барон Ассинг собственной персоной, в компании доблестного Гленна Левши, Сивого Паурга и прекрасной Блинды коротают вечерок в ожидании некого сопливого мальчишки, которого в Равдене ни одна блоха не знает! И что только я тут забыл?
— Помолчи, Лаурик, сделай милость... — Сивый зевнул и отхлебнул пива, — раз Блинда и Гленн в кои то веки сошлись на чем-то, значит, дельце того стоит. А скучаешь — так вон, Люциллу позови.Глянь, что за девка — огонь! Вмиг распалит.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
