Все дороги ведут в параллельные миры

ВЕА ГАС.

ВСЕ ДОРОГИ ВЕДУТ В ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ.

Глава 1.

Первые предзнаменования

— Зачем вы его казнили?! Он не заслуживал смерти! И вы знали, знали, что он не виновен!

— Разве это так важно, мой друг? Один повешенный человек не сыграл бы никакой роли для нашего государства! Он был всего лишь червяком, ничтожеством , хотя, надо признать, ничтожеством, достигшим кое-чего в моей Палате...

— Но это...Но как...Как можно отправить человека на виселицу, зная, что он не предатель и ,естественно, не заслуживает того наказания, которому вы его подвергли?!

— Да, признаюсь, раньше он и вправду был очень хорошим вассалом, который мог бы принести пользу Доннийи. Однако постепенно этот человечишка все больше и больше пьянел от данной ему мною власти, пока не вбил себе в голову, что может послужить народу во вред мне, королю! Я не мог допустить подобного.

— Да, я понимаю, что он превысил свои полномочия, однако казнь через повешение на глазах у всего народа и его семьи ...Разве не слишком жестокое наказание? Вы могли бы сослать его в шахты на полгода или год...Но...В любом случае он не заслуживал смерти!

— Мелс, Мелс...Я наделен властью решать кому умереть, а кому нет и собираюсь пользоваться этим.

— Но это несправедливо!— в очередной раз возразил оппoнент. Хотя его восклицание звучало немного по-детски, мужчина вложил в него всю свою серьезность.

В исполинском по размерам зале повисла напряженная тишина. Высокий плотный человек с суровым загорелым лицом и голубыми глазами, в контрасте с его кожей кажущимися гораздо более яркими и глубокими, чем есть на самом деле, испытующе глядел на своего собеседника. Его лицо, излучающее силу и благородство, казалось напряженным в ожидании ответа. Брови были сведены у переносицы, а красивые губы сжаты. Он с напряжением ожидал ответа на свой невысказанный вопрос у человека, сидящего на высоком мраморном троне. Молчание в зале становилось угрожающим. Наконец, человек на троне посмотрел своими выпученными серыми глазами на своего собеседника; лицо его застыло с выражением насмешки и превосходства. Он сделал рукой быстрый жест, означавший, что он жаждет продолжения разговора, и поэтому мужчина, являющийся графом Мелсом Роллелейским, первым Министром Доннийи и очень влиятельным человеком в политическом плане, вновь заговорил:

-Несправедливо! Вы все чаще и чаще так поступаете. Объясните мне, пожалуйста, зачем вы послали войско рекрутов-крестьян на верную гибель? Вы же прекрасно понимали, что они не выживут. Врагу от этого никакого урона, а нам же — один вред!

-Этих земледельцев слишком много развелось, земли уже не хватает! Появляется недовольство народа, а следом— восстания и мятежи.

-Что?! Вы ради этого отправите их на гибель?! Это же не один и не два, даже не десятки, а сотни тысяч ни в чем неповинных людей, у которых остались жены и дети! Вы, вы... — Мелс не знал, что сказать. Его голос разлетался по всему периметру мрачного зала, убранного с роскошью и со вкусом, как и подобает Тронному Залу короля.

Голос Мелса немного дрожал от осознания безумной жестокости короля, и он мог только думать о том, что в этом есть и часть его вины. Как все могло так обернуться? Как человек мог так невообразимо изменится? Перед ним сидел его кузен, соратник и друг, с которым он рос, которого знал с пеленок, а теперь его невозможно узнать. Куда девался его брат? Куда улетучились все их мечты и планы? Мечты о новых реформах, способных усовершенствовать государство, о новых законах, чтобы улучшить жизнь бедняков низшего сословия. Куда подевался человек, которым он восхищался, из которого сделал себе кумира? Его больше нет... перед ним теперь сидит жестокий, беспощадный человек, которого совсем не волнует проблемы страны, которая стоит на грани междуусобной войны и экономического кризиса. Это человек, ослепленный властью, который не думает ни о ком, кроме себя.

— Пойми же, Мелс, так надо, — как малому ребенку король объяснял Мелсу, что крестьяне ничтожества, что их жизни — ничто. Что надо стремиться к укреплению прав высшего сословия и дворянства. Надо сделать так, чтобы народ их боялся, слушался беспрекословно, чтобы никогда не было восстаний и чтобы их власть, власть высокородных, была безгранична...

— Но мы не об этом мечтали! — резко прервал короля Мелс, все больше и больше утверждаясь в мысли, что он помог безрассудному тирану прийти к власти.

— Мелс, Мелс... Ты взрослый человек, у тебя есть жена и сын, а в тебе все еще присутствует юношеский максимализм и идеализм. Но иногда жизнь не так проста и порой приходится принимать решения, которые могут быть просто жесткими мерами.

— Жесткие меры?— переспросил Мелс.— Твои жесткие меры уже граничат с деспотизмом! Ты изменился до неузнаваемости, Асефор! — в пылу переходя на''ты'', продолжал Мелс. — Ты обо всем забыл. Ты забыл друзей. Значит для тебя наши идеи — юношеский бред? А я-то думал, что ты — достойный и благородный король, но ты...

— Ты забываешься, Мелс, — хмуро предупредил Асефор.

— Ты говоришь, что простой народ— пустое место, но ты не прав! Ты! Ты — самое большое ничтожество и пустое место! Ты виновен во всем этом! Их кровь на твои руках, но ты умудрился сделать так, что я, сам того не зная, умертвил сотни людей. Ты сделал меня своим сообщником в своих безумных планах! Ты предатель страны, тиран, убийца!!!

— Да как ты смеешь?!— взревел Асефор. Во время обвинительной речи Мелса в нем вскипели гнев и ярость; он медленно приподнялся на своем троне, наконец, приближаясь к нему.

Но мужчина, казалось, этого не замечал и продолжал обвинять короля и обличать его планы. И только тогда, когда он закончил, он взглянул в прищуренные, серые, как предгрозовая туча, глаза своего кузена, но было слишком поздно... Великий министр и граф Мелс увидел в них свою смерть...

Асефор громко дышал, его глаза отражали лишь гнев и стремление заставить Мелса замолчать любым способом. Его грудная клетка поднималась и опускалась от едва сдерживаемого гнева. Он молниеносным движением достал из-за пояса кинжал и поразил графа Мелса в сердце.

Тот только тихо вскрикнул и упал навзничь. На его богатом кафтане прямо напротив сердца медленно начала проступать алая кровь. Асефор, все также трудно переводя дыхание, уставился на тело мужчины, упавшее у подножия его трона, с уже более осмысленным выражением глаз. Затем, подчиняясь непонятному порыву, он быстро вложил окрававленный кинжал в ножны на поясе, а сам сделал несколько размашистых шагов вправо от трупа.

Вовремя, потому что в Тронный Зал ворвалась толпа придворных, услышавших крики, идущие из приемной короля. Они постепенно окружили неподвижное тело. Все были в шоке, увидев лежащее ничком бездыханное тело первого Министра, правой руки нынешнего короля. По бесформенной толпе пронесся ропот, который неожиданно разом прекратился. Толпа немного проступилась и с горестным, полным боли и страха криком к телу убитого прибежала высокая, величественная женщина. Она была, несомненно, прекрасна; ее изумрудное платье, расшитое серебряными нитями, великолепно на ней сидело, лишь еще более подчеркивая стройность фигуры и величавость осанки.

Женщина села на колени возле тела и с расширенными от немого ужаса глазами увидела багровый след на одежде ее мужа. Ее лицо приобрело бледный, пугающий оттенок.

— Что произошло, король? Кто его убил? — спросила она дрожащим, срывающимся голосом, покрепче вцепившись в плечо мужа.

— Мятежники ворвались во дворец, и граф Мелс, спасая меня от обезумевшой толпы, погиб, а они бежали. Граф Мелс — герой! Он всегда будет в наших сердцах! Я отомщу за него, — обьявил король Асефор громким голосом.

Женщина, молча выслушав его, но, очевидно, мало что поняв из его речи, тихо плакала, сидя на коленях около покойного мужа и не могла выговорить ни слова. В горле словно образовался какой-то комок, а все ее лицо блестело от слез, катившихся по красным щекам и шее и падающих на платье. Она не могла осмыслить и принять саму мысль того, что ее мужа, ее любимого и единственного, никогда больше не будет рядом. Она не могла даже допустить такой, как ей казалось, бредовой и ужасно глупой мысли! Однако краешком сознания она все поняла и от этого ей на душе стало еще хуже и тяжелее, хотя до этого казалось, что дальше некуда.

Что-то все-таки не вяжется... Мятежники?.. Никто не слышал шума, даже малейшего шороха! А где в это время была охрана дворца, палаты, все слуги и советники, которые сейчас окружают ее, безрезультатно успокаивают и пытаются оттолкнуть, увести от тела мертвого мужа?..Почему никто ничего не заметил?.. А ведь возможно потому, что ничего и не было! Не только она так думает. В Палате есть много умных людей, которые догадываются, что это неправда, но никогда не посмеют в этом признаться! Ведь рука короля очень длинна и сможет достать кого угодно даже из-под земли. Что ж, про себя Лидия, уже вдова покойного графа Мелса, решила, что не верит ни единому слову короля, но это никак не меняет ее теперешнего положения. Она ничего не могла поделать. Муж убит, а она осталась одна с годовалым сыном на руках. Все теперь стало ей безразлично, кроме ее малыша. Она должна уберечь его, увести отсюда, подальше от дворцов интриг и заговоров, ради мужа, ради его светлой памяти. Но также она должна выяснить всю правду и отомстить за него. Теперь у нее в жизни две цели: вырастить и воспитать достойного сына и отомстить за мужа! Чтобы добиться этих целей она преодолеет все трудности и препятствия! Берегитесь, враги!..

* * *

— Версия короля о смерти вашего уважаемого мужа очень неправдоподобна, госпожа Лидия, — медленно, но очень отчетливо проговорил высокий и очень широкий в плечах мужчина средних лет с покрасневшими от недосыпания и стресса последних дней глазами. У него был чуть заметный, ни с чем неповторимый акцент, который бывает только у тех, кто знает очень много разных языков.

— Неправдоподобна? — горько усмехнулась молодая вдова. — Да это просто бред! Я не верю ни единому его слову! — гневно закончила она и чтобы как-то успокоиться, стала поправлять складки на черном траурном кружевном платье. Они разговаривали в полутемном подвальном помещении, чье убранство состояло лишь в нескольких полках, заполненных какими-то книгами с выцветевшим переплетом, да длинным столом с двумья стульями с очень высокой спинкой, на которых они и сидели.

— Дэриен, ты был другом Мелса! Можно сказать единственным другом, на которого он мог бы без оглядки положиться в трудную минуту. Помоги мне! Я должна увезти отсюда Мэтта, но сама не могу оставить все это и уйти вместе с ним. Я обьязана остаться, чтобы выяснить все детали смерти Мелса.

Это было сказано тихим голосом, пропитанным болью и страхом за будущее. Дэриен вздрогнул от этого голоса, не похожего на тот, каким она говорила во время недавней вспышки гнева, и пристальнее всмотрелся в женщину. Как она справляется с постигшим ее ударом, не сломило ли это ее смелость и волю? Определенно нет. Она казалась полна решимости и стремления обезопасить своего сына и узнать правду, которая стала виной гибели ее мужа и его друга. Несомненно, у Лидии внурти был крепкий стержень, на который она опиралась и который позволял ей не опускать руки, хотя света в конце мрачного тоннеля не было видно.

То ли из-за плохого освещения, то ли это была лишь мимолетная игра его воображения, однако Дэриену показалось, что цвет ее лица полностью противопоставляется насыщенному цвету ее угольно — черного платья. В этот момент она казалась такой слабой и беззащитной, что Дэриена с головой затапливал порыв обнять ее, утешить и заверить, что все будет хорошо, что все в порядке, хотя самому верилось в это с огромным трудом. Как можно убеждать кого-то в чем-то, когда у самого голос вибрирует от явной лжи, а глаза выдают все то, что не сказано в словах?

— Лидия, это очень опасно! Не вмешивайся в дела короля и приближенных Палаты! — при этих словах он пытался заставить исчезнуть перед глазами тело доброго по сути человека, впутавшегося в грязные дела родных, которого пытали, а затем повесили на глазах этой же самой родни. — Король очень жесток и никого не щадит, ни перед чем не остановится. Если за вашей семьей обьявлена охота, то убери гордость куда подальше, наплюнь на все: месть, незаконченные или другие важные дела, и беги. Слышишь? Беги. У вас есть шанс спасти себя и сына, лишь когда вы пересечете границу Доннийи и укройетес в самом недоступном месте, которое никому не придет в голову и о котором будут знать лишь один человек. Бери сына и уезжайте, я же останусь и буду разбираться.

— Я ценю твою заботу о нас, Дэриен, но нет, — твердо ответила Лидия, причем ее губы слились в тонкую линию. Дэриен в который раз про себя удивился неимоверно огромной силе воли и душевноу свету этой удивительной женщины. — Это моя страна, в которой я родилась и выросла. Кому, как не мне, знать все обычаи и законы Доннийи, когда же ты большую часть жизни провел в выездах и путешествиях в чужих странах.

— Что ж, твоя правда, — нервно теребя кончик дорого заграничного камзола, признал Дэриен. Твердая броня, построенная на железной логике и непрошибаемых доводах, стала давать трещины под напором Лидии.

— Умоляю, выполни мою просьбу! Мне больше не к кому обратится...— при этих словах слезы, которые Лидия сдерживала до последнего, все-таки прорвались наружу и женщина расплакалась.

Дэриен, который учавствовал во многих военных операциях за границей, а многими даже руководил, видавший на своем веку много такого, при простом перечислении которого волосы вставали на голове дыбом, от неожиданности стушевался и как-то сник, растерявшись и не зная, что предпринять. Как и большинство мужчин, Дэриен не мог выносить вида женских слез и поэтому сдался на милость победительницы.

— Милая Лидия, — медленно выговорил Дэриен, полностью принимая свой проигрыш и осознавая, что раз согласившись, обратной дороги нет, — ты поставила себе очень трудную задачу. Береги себя, ты еще будешь нужна Мэтту.

— О, Дэриен! — воскликнула Лидия. — Услуга, которую ты оказал мне и моей семье никогда не предасться забвению.

Женшина в роскошном длинном черном платье обняла статного мужчину и , на прощание прошептав: 'Спасибо тебе, спасибо', исчезла в заветвлениях темного коридора...

* * *

'Братишка, братишка...Каким же ты был глупцом, — размышлял Асефор два с половиной месяца спустя, с утра разогнав толпу придворных, и поручив советчикам несколько мелких поручений. — Вместе мы могли бы достичь невиданных высот, но ты, ты был идеалистом... Жалким идеалистом, до тошноты добрым и мягкосердечным. Хм, огорчает только то, что я понял эту истину лишь сейчас! Да, теперь-то я понимаю, что ты совершенно не годился для исполнения той важной роли, которую я выделил для тебя в своем плане. А жаль, очень жаль... Жаль те годы и месяцы, которые я отдавал и потратил на разработку моего плана. Что ж, теперь большую его часть придется изменить и подправить, но в целом... Я и так достигну тех высот, которые намечал, неважно, несколькими годами раньше или позже'.