Тьма над Темьгородом

32

Тьма над Темьгородом

Знаешь, мой друг, а мы ведь с тобой не умрем

Тэм Гринхилл

0

Кто расскажет сказку с начала, с другим концом

Тэм Гринхилл

Дорогу на Угрюмгород занесло так основательно, что обоз, идущий на святочную ярмарку, накрепко увяз в снегу. Купец и двое его помощников и наемный охранник свернули к крошечному трактиру, невесть зачем поставленному на этой глухой, ненаезженной дороге. Впрочем, хозяин оказался заросшим мужиком такого разбойного вида, что сразу же стало ясно: трактир этот содержится как схрон для награбленного. Хозяин, правда, оказался дружелюбен, предложил четверым гостям комнаты и подвесил над огнем котелок с вином и пряностями. Кроме купца судьба и прихоти переменчивой погоды заманили в трактир двух девушек, также идущих на ярмарку из небольшого безымянного села, лежащего у входа в ущелье, и мрачного лиценциата, прибывшего в горы будто бы, чтобы послушать местные легенды. Более нелепой причины было и не придумать. За ужином все успели перезнакомиться, хмельное горячее вино разбойника-хозяина этому способствовала. Купца звали Сильян, двое его помощников звались и вовсе просто — Репей и Рыжий (последний был скорее белобрысый, чем рыжий, но прозвище, видно, прилипло намертво). Наемник имя свое называть суеверно отказался, и все стали обращаться к нему просто — Степняк. Лиценциата звали Теодориусом, девиц Агнешкой и Немилой. Разговор постепенно сменил тему, и все принялись обсуждать предстоящую ярмарку, расхваливая товары и красоту Угрюмгорода, известного своими ледяными фонтанами. А потом лиценциат принялся расспрашивать выросших в здешних горах и сказках. Не к добру.

Не к добру все было, потому что сказка за сказкой, и как-то вспомнился Серый Князь, и даже песня про него. Откашлявшись, батька Сильян затянул, изрядно фальшивя, впрочем, в таких песнях главное не стройность, а чувство:

— Горит очаг, и пенится вино

И вновь война обходит стороной

И искры пляшут прямо у лица

И тают в мрачном сумраке дворца

Наш князь угрюм, и Темьгород угрюм

Заслышав, к нему сразу сватов шлют

И девы — кудри пеной по плечам

Все охают и учатся молчать

И вот одна из них вступает в дом

Ее лицо опалено огнем

И с губ едва срываются слова

А меж камней уже растет трава

Распахнутая ветром дверь заставила всех гостей вздрогнуть — она громко стукнулась о бревенчатую стену. Трактирщик выскочил из-за стойки и бросился закрывать. Но на пороге, как две тени, как коварная ведьма с опаленным лицом показались две фигуры, закутанные в плащи.

— Позвольте войти, — тихо попросил тот, что был выше.

Хозяин посторонился, пропуская гостей. Высокий снял плащ и бережно положил на лавку чехол с каррой*. Его спутник не раздеваясь сел у очага и протянул к огню бледные руки. На столе появилось еще жаркое и вино, и горячие — только что из печи — пироги. Разговор возобновился, но продолжить песню уже никто не решился. Всем, даже самым распоследним лиценциатам, известно, что прерванную песню нельзя продолжить. Только начать заново. А это тоже не к добру.

— Вы музыкант? — спросили высокого незнакомца, когда тот насытился и откинулся на спинку резного стула, сжимая в руках кубок. Его спутник так и не подсел к столу. — Менестрель?

— Нет, — пожал плечами мужчина. — Бард*.

Гости переглянулись, потом облегченно рассмеялись. Музыкант тоже улыбнулся, и лицо его преобразилось, став почти приветливым. Так-то он больше всего походил на угрюмого волка — пегий, сероглазый, с морщиной, перечеркнувшей высокий лоб.

— А спойте, — попросила одна из девушек, которую подбодрила эта улыбка.

Музыкант качнул головой отрицательно, и тогда хозяин трактира подошел и мягко сдавил его плечо своей лапищей.

— Разве господин бард не знает правил? Он должен отплатить за ночлег песней.

Пегий — даже можно сказать, седой — оглянулся и посмотрел на трактирщика.

— Может быть, я лучше расскажу историю? — предложил он. — У моей лютни лопнули струны.

— Лютня? Что это? — заинтересованно спросил лиценциат.

Музыкант не ответил, он все еще не отрывал взгляда от трактирщика.

— Мы расскажем очень хорошую историю, — подал голос второй незнакомец, все так и сидящий в своем плаще у огня. Голос был тихий, мягкий и словно бы женский.

Трактирщик важно кивнул, с таким видом, словно только от него и зависело, заговорит ли вообще менестрель. Он разжал пальцы, выпуская худое плечо музыканта. Менестрель незамедлительно подставил свою опустевшую кружку и начал рассказ. Негромко, вполголоса.

Ему вторил едва слышный шепот.

1.

За право погибнуть честно

Тэм Гринхилл

Младший Серый Князь был поэтом. Все в его роду были воины и правители, а этот уродился поэтом. Тоже неплохо, конечно, но не слишком удобно. Потому что младший Князь не чувствовал никакой ответственности перед своим древним и славным родом, никакой ответственности перед древним Темьгородом, и никакого желания не испытывал снять проклятье с утраченного родового гнезда. До сегодняшнего дня.

Выпал первый снег. В Льдинных горах это происходило обычно в середине августа, а в этом году и вовсе раньше. Начинался шестьдесят четвертый день лета, небо заволокли с рассвета тучи, и зарядил мелкий колючий снег, засекающий пожухшую траву на склоне под стеной Княжински*. В полдень, как раз, когда младший Князь со вздохом вышел на двор, чтобы начать урок стрельбы, в ворота въехали двое на одной лошади. Конь был изможден и близок к смерти, как и его седоки, телохранители Старшего Серого Князя Ниолта. Лэнэ отбросил самострел и помог стражникам спешиться.

— Что с Господином?

На бледных лицах отразился заново переживаемый ужас. В ночь Князь Ниолт отправился в Темьгород, чтобы проверить начавшие проявляться знаки.

— Волки... — пробормотал старший из стражей.

Его напарник отчаянно замотал головой и залепетал какую-то совсем несусветную околесицу о крылатых тварях, которые вырвались из пещеры и схватили Князя Ниолта. Лэнэ покачал головой. Этим словам нельзя было верить, и нельзя было не верить. Каждый, подступая к Темьгороду, видел свое. Недаром в песне сказано: "Весь город ждет во власти страшных снов". Оставив стражников на попечение челяди, Князь Лэнэ ушел в дом, внутренне замирая перед встречей с матерью.

Вдовствующая Княгиня Каина всегда пугала его, смущала его, путала мысли и чувства. Иногда Лэнэ казалось, что его — родного сына — она ненавидит. Иногда, что Княгиня ненавидит первенца своего мужа, рожденного женщиной, так и не сумевшей разрушить проклятье рода. Иногда, что Княгиня ненавидит весь мир за невозможность разрушить это проклятье самой. Вступив в залу, темную и холодную, несмотря на пылающий в очаге огонь, Лэнэ помешкал. Княгиня сидела спиной к нему, подавшись вперед и вороша угли своей палкой, окованной медью.

— Ты ведь понимаешь, мальчик, что пришло твое время? — спросила Княгиня.

— Вы уже слышали об исчезновении Господина, — обреченно сказал Лэнэ.

— Конечно, мой мальчик, — Княгиня издала неприятный звук, с равной вероятностью смех и кашель. — Я с рассветом отправила гонцов ко всем господарям*. К вечеру невеста будет выбрана. Можешь идти, мальчик.

Лэнэ поспешил воспользоваться этим позволением, взбежал по ступеням в башню и окунулся в тепло своей небольшой захламленной комнаты. С которой придется расстаться уже завтра, коль скоро он теперь Старший Князь. Единственный князь.

Подойдя к высокому стрельчатому окну, юноша посмотрел на черные горы, скрывающие горизонт. Там, в недрах этих гор, таился, спал, видя свои кошмарные сны, древний Темьгород. Спал, оскверненный ордами призраков, мерзостной нечисти и бог весть чего еще. Лэнэ захлопнул ставни, отрезая свое теплое убежище и от города, и от мелкого снега. Без сил повалившись на кресло, небрежно покрытое волчьей шкурой, Князь закрыл лицо руками. Если бы вот так же просто можно было укрыться от своей судьбы и легенды, столь же древней, как и весь Серый род.

Горит очаг, и пенится вино

Килье, кухаркиной дочери, из жалости взятой в служанки к господарьской дочери Кириане Ликарьске*, вновь приснился страшный сон. На двор — чудилось ей — въехал свадебный поезд, пышный, словно сам Князь его прислал. Сваты несли Ликарю сундуки с каменьями и шелками, отборное зерно, выращенное в долине и соболиные шубы. Вот только все: и сваты, и дружки, были волки, и были у них копыта. А жениха, неподвижно сидящего на возке, Килья не рискнула рассмотреть даже во сне. Очнувшись, она с трудом добралась до бочки с водой и смочила помятое бледное лицо, а потом резким ударом разбила свое отражение. Потянулась за тонкой кожаной маской, которую носила уже много лет, чтобы не напугать Кириану Ликарьску обезображенным лицом. Во дворе она столкнулась с самим господарем Ликарем и со сватами, и на шее у каждого из незваных гостей висел серебряный медальон с гравированным волком. Знак самого Серого Князя. Ликарь заметил девушку, чего-то испугался и рявкнул:

— Иди и помоги одеться Кириане!

Килья послушно ушла в дом, в светелку к хозяйской дочери.

Подругами они так и не стали. Кириану пугал странный дар служанки, ее вещие жуткие сны; Килью отталкивало холодное безразличие госпожи ко всему, что не касалось будущего замужества. И вот, оно близилось, но Кириана Ликарьска была безутешна.

— Госпожа... — Килья решила не говорить хозяйской дочери о своем сне, толковать который надобности не было. — Там сваты от... от Господина.

— Я знаю, — севшим голосом шепнула Кириана. — Я видела их. Страшные, и у каждого волк на шее.

"И копыта вместо ног", — невесело добавила про себя Килья.

— Ты ведь знаешь, что говорят о княжьих женах! — Кириана вновь начала рыдать. — Что они их... их...

Килья протянула госпоже платок, ничего не говоря. Конечно же, она знала, что говорят о женах Серых Князей. Что они губят их с неведомой целью. Что Княгиня только успевает родить ребенка, а потом... а потом неведомо что происходило. Но поводов для слез все равно хватало. Пропадала потом молодая Княгиня. Видать, не зря Килье снился тот кошмарный свадебный поезд.

— Знаешь, госпожа, — сказала Килья, — я ведь могу поехать вместо тебя. Рост у нас один, подмены сразу не заметят. Ты наденешь мою маску, я — твою свадебную накидку. А потом уже поздно будет что-либо менять. Князь получит нареченную невесту, а тебя господарь выдаст за другого, достойного человека.

Кириана перестала плакать, казалось, даже слезы мгновенно высохли.

— Ты правда сделаешь это для меня? — спросила она, шмыгнув носом.

Килья поклонилась. Хотя, она вовсе не была уверена, что делает это для госпожи, которую никогда не любила. Это был второй ее дар: принимать верные решения. Так что, возможно, она и впрямь делала это для кого-то. Возможно, даже для себя. Протянув руку, она дернула завязки своей маски.

Невеста — дочь господаря Ликаря — приехала позже, чем предполагала Княгиня Каина: в середине следующего дня. Лэнэ она — красная фигурка на белом снегу, скрывшем плитки двора — показалась совсем крошечной и хрупкой. Парчовая шуба и свадебный покров надежно укутывали ее, Кириану Ликарьску, от чужих глаз. Лэнэ почувствовал, что у него трясутся руки, то ли от страха, то ли от предвкушения. Он вышел встречать нареченную, с которой уже беседовала мать. Наверное, старая Княгиня, опирающаяся на тяжелую палку и поглядывающая исподлобья, сильно напугала бедную невесту. Впрочем, об этом узнать Лэнэ было не суждено: невесту сразу же увели, чтобы приготовить к свадьбе. Княгиня Каина повернулась к сыну.

— Теперь, мальчик, все зависит от тебя. Помни, до весны она должна родить тебе сына. Знаки говорят, что Темьгород пробуждается, и мы должны успеть.

Лэнэ оставалось только поклониться.

— Иди, мальчик, — позволила Княгиня Каина. — Приготовься к свадьбе.

2.

И метался в лучистых глазах сумасшедший огонь

Тэм Гринхилл

Княжинска напугала Килью сильнее, чем давешний сон. Замок словно вырастал из окружающих его серых скал, темный, неприступный и угрюмый. На нижних двух этажах были только крошечные прорези-бойницы, выше попадались, но редко, узкие и высокие окна, в которых и ребенку было не протиснуться. Внутри оказалось холодно и сумрачно, как в склепе, или в пещере. Наверное, не даром ходили по горам легенды о Темьгороде, родовом гнезде Серых Князей, построенном в огромной пещере. И старая Княгиня Килью испугала: ведьмастая старуха, опирающаяся на окованную медью палку. Она осмотрела невесту своего сына с головы до ног, и Килья даже испугалась — она сейчас откинет покрывало и увидит обезображенное ожогом лицо. Обошлось. Старуха отступила назад и велела слугам увести невесту и приготовить ее к свадьбе. В общем, про жениха и говорить было нечего: даже не рассмотрев Князя толком, Килья уже боялась его до смерти.

Разглядеть Серого Князя ей все же пришлось, пока они стояли на коленях друг против друга. Он был молод и, возможно, хорош собой. Было в нем что-то волчье: длинные ли серые, словно седые волосы, глаза ли странного желтоватого цвета. Возможно, холодное, непроницаемое и недоброе выражение лица. Килью окатывало волной ужаса, стоило только помыслить о том, что ей придется провести с ним сегодняшнюю ночь. Может, как знать, именно подобный страх перед мужьями и губил несчастных княгинь.