Тьма над Темьгородом

32

Тьма над Темьгородом

Знаешь, мой друг, а мы ведь с тобой не умрем

И если идти, дороге не будет конца

Бедам и войнам назло мы будем вечно вдвоем

Вечно рука в руке песней сплетать сердца

Тэм Гринхилл

0

Кто расскажет сказку с начала, с другим концом

Защитит от горя и боли, взметнув ладонь

Чтоб могла я с цепочки снять стальное кольцо

И опять зажечь умерший в ладонях огонь.

Тэм Гринхилл

Дорогу на Угрюмгород занесло так основательно, что обоз, идущий на святочную ярмарку, накрепко увяз в снегу. Купец и двое его помощников и наемный охранник свернули к крошечному трактиру, невесть зачем поставленному на этой глухой, ненаезженной дороге. Впрочем, хозяин оказался заросшим мужиком такого разбойного вида, что сразу же стало ясно: трактир этот содержится как схрон для награбленного. Хозяин, правда, оказался дружелюбен, предложил четверым гостям комнаты и подвесил над огнем котелок с вином и пряностями. Кроме купца судьба и прихоти переменчивой погоды заманили в трактир двух девушек, также идущих на ярмарку из небольшого безымянного села, лежащего у входа в ущелье, и мрачного лиценциата, прибывшего в горы будто бы, чтобы послушать местные легенды. Более нелепой причины было и не придумать. За ужином все успели перезнакомиться, хмельное горячее вино разбойника-хозяина этому способствовала. Купца звали Сильян, двое его помощников звались и вовсе просто — Репей и Рыжий (последний был скорее белобрысый, чем рыжий, но прозвище, видно, прилипло намертво). Наемник имя свое называть суеверно отказался, и все стали обращаться к нему просто — Степняк. Лиценциата звали Теодориусом, девиц Агнешкой и Немилой. Разговор постепенно сменил тему, и все принялись обсуждать предстоящую ярмарку, расхваливая товары и красоту Угрюмгорода, известного своими ледяными фонтанами. А потом лиценциат принялся расспрашивать выросших в здешних горах и сказках. Не к добру.

Не к добру все было, потому что сказка за сказкой, и как-то вспомнился Серый Князь, и даже песня про него. Откашлявшись, батька Сильян затянул, изрядно фальшивя, впрочем, в таких песнях главное не стройность, а чувство:

— Горит очаг, и пенится вино

И вновь война обходит стороной

И искры пляшут прямо у лица

И тают в мрачном сумраке дворца

Наш князь угрюм, и Темьгород угрюм

Заслышав, к нему сразу сватов шлют

И девы — кудри пеной по плечам

Все охают и учатся молчать

И вот одна из них вступает в дом

Ее лицо опалено огнем

И с губ едва срываются слова

А меж камней уже растет трава

Распахнутая ветром дверь заставила всех гостей вздрогнуть — она громко стукнулась о бревенчатую стену. Трактирщик выскочил из-за стойки и бросился закрывать. Но на пороге, как две тени, как коварная ведьма с опаленным лицом показались две фигуры, закутанные в плащи.

— Позвольте войти, — тихо попросил тот, что был выше.

Хозяин посторонился, пропуская гостей. Высокий снял плащ и бережно положил на лавку чехол с каррой*. Его спутник не раздеваясь сел у очага и протянул к огню бледные руки. На столе появилось еще жаркое и вино, и горячие — только что из печи — пироги. Разговор возобновился, но продолжить песню уже никто не решился. Всем, даже самым распоследним лиценциатам, известно, что прерванную песню нельзя продолжить. Только начать заново. А это тоже не к добру.

— Вы музыкант? — спросили высокого незнакомца, когда тот насытился и откинулся на спинку резного стула, сжимая в руках кубок. Его спутник так и не подсел к столу. — Менестрель?

— Нет, — пожал плечами мужчина. — Бард*.

Гости переглянулись, потом облегченно рассмеялись. Музыкант тоже улыбнулся, и лицо его преобразилось, став почти приветливым. Так-то он больше всего походил на угрюмого волка — пегий, сероглазый, с морщиной, перечеркнувшей высокий лоб.

— А спойте, — попросила одна из девушек, которую подбодрила эта улыбка.

Музыкант качнул головой отрицательно, и тогда хозяин трактира подошел и мягко сдавил его плечо своей лапищей.

— Разве господин бард не знает правил? Он должен отплатить за ночлег песней.

Пегий — даже можно сказать, седой — оглянулся и посмотрел на трактирщика.

— Может быть, я лучше расскажу историю? — предложил он. — У моей лютни лопнули струны.

— Лютня? Что это? — заинтересованно спросил лиценциат.

Музыкант не ответил, он все еще не отрывал взгляда от трактирщика.

— Мы расскажем очень хорошую историю, — подал голос второй незнакомец, все так и сидящий в своем плаще у огня. Голос был тихий, мягкий и словно бы женский.

Трактирщик важно кивнул, с таким видом, словно только от него и зависело, заговорит ли вообще менестрель. Он разжал пальцы, выпуская худое плечо музыканта. Менестрель незамедлительно подставил свою опустевшую кружку и начал рассказ. Негромко, вполголоса.

Ему вторил едва слышный шепот.

1.

За право погибнуть честно

Судьба просит слишком дорого

Тэм Гринхилл

Младший Серый Князь был поэтом. Все в его роду были воины и правители, а этот уродился поэтом. Тоже неплохо, конечно, но не слишком удобно. Потому что младший Князь не чувствовал никакой ответственности перед своим древним и славным родом, никакой ответственности перед древним Темьгородом, и никакого желания не испытывал снять проклятье с утраченного родового гнезда. До сегодняшнего дня.

Выпал первый снег. В Льдинных горах это происходило обычно в середине августа, а в этом году и вовсе раньше. Начинался шестьдесят четвертый день лета, небо заволокли с рассвета тучи, и зарядил мелкий колючий снег, засекающий пожухшую траву на склоне под стеной Княжински*. В полдень, как раз, когда младший Князь со вздохом вышел на двор, чтобы начать урок стрельбы, в ворота въехали двое на одной лошади. Конь был изможден и близок к смерти, как и его седоки, телохранители Старшего Серого Князя Ниолта. Лэнэ отбросил самострел и помог стражникам спешиться.

— Что с Господином?

На бледных лицах отразился заново переживаемый ужас. В ночь Князь Ниолт отправился в Темьгород, чтобы проверить начавшие проявляться знаки.

— Волки... — пробормотал старший из стражей.

Его напарник отчаянно замотал головой и залепетал какую-то совсем несусветную околесицу о крылатых тварях, которые вырвались из пещеры и схватили Князя Ниолта. Лэнэ покачал головой. Этим словам нельзя было верить, и нельзя было не верить. Каждый, подступая к Темьгороду, видел свое. Недаром в песне сказано: "Весь город ждет во власти страшных снов". Оставив стражников на попечение челяди, Князь Лэнэ ушел в дом, внутренне замирая перед встречей с матерью.

Вдовствующая Княгиня Каина всегда пугала его, смущала его, путала мысли и чувства. Иногда Лэнэ казалось, что его — родного сына — она ненавидит. Иногда, что Княгиня ненавидит первенца своего мужа, рожденного женщиной, так и не сумевшей разрушить проклятье рода. Иногда, что Княгиня ненавидит весь мир за невозможность разрушить это проклятье самой. Вступив в залу, темную и холодную, несмотря на пылающий в очаге огонь, Лэнэ помешкал. Княгиня сидела спиной к нему, подавшись вперед и вороша угли своей палкой, окованной медью.

— Ты ведь понимаешь, мальчик, что пришло твое время? — спросила Княгиня.

— Вы уже слышали об исчезновении Господина, — обреченно сказал Лэнэ.

— Конечно, мой мальчик, — Княгиня издала неприятный звук, с равной вероятностью смех и кашель. — Я с рассветом отправила гонцов ко всем господарям*. К вечеру невеста будет выбрана. Можешь идти, мальчик.

Лэнэ поспешил воспользоваться этим позволением, взбежал по ступеням в башню и окунулся в тепло своей небольшой захламленной комнаты. С которой придется расстаться уже завтра, коль скоро он теперь Старший Князь. Единственный князь.

Подойдя к высокому стрельчатому окну, юноша посмотрел на черные горы, скрывающие горизонт. Там, в недрах этих гор, таился, спал, видя свои кошмарные сны, древний Темьгород. Спал, оскверненный ордами призраков, мерзостной нечисти и бог весть чего еще. Лэнэ захлопнул ставни, отрезая свое теплое убежище и от города, и от мелкого снега. Без сил повалившись на кресло, небрежно покрытое волчьей шкурой, Князь закрыл лицо руками. Если бы вот так же просто можно было укрыться от своей судьбы и легенды, столь же древней, как и весь Серый род.

Горит очаг, и пенится вино

И вновь война обходит стороной

И искры пляшут прямо у лица

И тают в мрачном сумраке дворца

Наш князь угрюм, и Темьгород угрюм

Заслышав, к нему сразу сватов шлют

И девы — кудри пеной по плечам

Все охают и учатся молчать

И вот одна из них вступает в дом

Ее лицо опалено огнем

И с губ едва срываются слова

А меж камней уже растет трава

"Я тоже чародей", — ей отвечает Князь

"Умею путь плести и сумрак прясть

Что надобно у моего крыльца?"

А ведьма все не поднимет лица

"Есть дело, Князь, его не отложить

Ты, Серый Князь, пойдешь ко мне служить

Иначе город твой под тучей моровой

Сгниет и зарастет травой

Ты помнишь, Князь, ту встречу у ручья?

Ты мой, Князь, да и я теперь твоя

Ты, Князь, страшишься моего лица?"

И Князь сошел с крыльца

"Что прячешь ты диковину-красу?

Что носишь ты фальшивую косу?

Нет, ведьма, тебе свадьбы не видать!"

И только бусы он успел сорвать

"Мой бедный Князь..." — улыбка на лице

"Мой глупый князь..." — и ведьма на крыльце

"Мой Серый Князь, я никогда не вру

Умру, но и тебя с собою заберу"

Уж сколько лет прошло, в Темьгороде темно

Весь город ждет во власти страшных снов

Кровь ведьмы с жуткой меткой на лице

И пепел на мартиговом* кольце

Горит очаг и пенится вино

И вновь война обходит стороной

И снова свадьба, а за нею серый звон*

Навек и испокон, навек и испокон...

Говорят, эту историю можно было бы рассказать по иному. Кто говорит? Дураки и поэты, мой друг, дураки и поэты... И это неважно, потому что Лэнэ тогда знал только эту песню.

Килье, кухаркиной дочери, из жалости взятой в служанки к господарьской дочери Кириане Ликарьске*, вновь приснился страшный сон. На двор — чудилось ей — въехал свадебный поезд, пышный, словно сам Князь его прислал. Сваты несли Ликарю сундуки с каменьями и шелками, отборное зерно, выращенное в долине и соболиные шубы. Вот только все: и сваты, и дружки, были волки, и были у них копыта. А жениха, неподвижно сидящего на возке, Килья не рискнула рассмотреть даже во сне. Очнувшись, она с трудом добралась до бочки с водой и смочила помятое бледное лицо, а потом резким ударом разбила свое отражение. Потянулась за тонкой кожаной маской, которую носила уже много лет, чтобы не напугать Кириану Ликарьску обезображенным лицом. Во дворе она столкнулась с самим господарем Ликарем и со сватами, и на шее у каждого из незваных гостей висел серебряный медальон с гравированным волком. Знак самого Серого Князя. Ликарь заметил девушку, чего-то испугался и рявкнул:

— Иди и помоги одеться Кириане!

Килья послушно ушла в дом, в светелку к хозяйской дочери.

Подругами они так и не стали. Кириану пугал странный дар служанки, ее вещие жуткие сны; Килью отталкивало холодное безразличие госпожи ко всему, что не касалось будущего замужества. И вот, оно близилось, но Кириана Ликарьска была безутешна.

— Госпожа... — Килья решила не говорить хозяйской дочери о своем сне, толковать который надобности не было. — Там сваты от... от Господина.

— Я знаю, — севшим голосом шепнула Кириана. — Я видела их. Страшные, и у каждого волк на шее.

"И копыта вместо ног", — невесело добавила про себя Килья.

— Ты ведь знаешь, что говорят о княжьих женах! — Кириана вновь начала рыдать. — Что они их... их...

Килья протянула госпоже платок, ничего не говоря. Конечно же, она знала, что говорят о женах Серых Князей. Что они губят их с неведомой целью. Что Княгиня только успевает родить ребенка, а потом... а потом неведомо что происходило. Но поводов для слез все равно хватало. Пропадала потом молодая Княгиня. Видать, не зря Килье снился тот кошмарный свадебный поезд.

— Знаешь, госпожа, — сказала Килья, — я ведь могу поехать вместо тебя. Рост у нас один, подмены сразу не заметят. Ты наденешь мою маску, я — твою свадебную накидку. А потом уже поздно будет что-либо менять. Князь получит нареченную невесту, а тебя господарь выдаст за другого, достойного человека.

Кириана перестала плакать, казалось, даже слезы мгновенно высохли.

— Ты правда сделаешь это для меня? — спросила она, шмыгнув носом.

Килья поклонилась. Хотя, она вовсе не была уверена, что делает это для госпожи, которую никогда не любила. Это был второй ее дар: принимать верные решения. Так что, возможно, она и впрямь делала это для кого-то. Возможно, даже для себя. Протянув руку, она дернула завязки своей маски.

Невеста — дочь господаря Ликаря — приехала позже, чем предполагала Княгиня Каина: в середине следующего дня. Лэнэ она — красная фигурка на белом снегу, скрывшем плитки двора — показалась совсем крошечной и хрупкой. Парчовая шуба и свадебный покров надежно укутывали ее, Кириану Ликарьску, от чужих глаз. Лэнэ почувствовал, что у него трясутся руки, то ли от страха, то ли от предвкушения. Он вышел встречать нареченную, с которой уже беседовала мать. Наверное, старая Княгиня, опирающаяся на тяжелую палку и поглядывающая исподлобья, сильно напугала бедную невесту. Впрочем, об этом узнать Лэнэ было не суждено: невесту сразу же увели, чтобы приготовить к свадьбе. Княгиня Каина повернулась к сыну.

— Теперь, мальчик, все зависит от тебя. Помни, до весны она должна родить тебе сына. Знаки говорят, что Темьгород пробуждается, и мы должны успеть.

Лэнэ оставалось только поклониться.

— Иди, мальчик, — позволила Княгиня Каина. — Приготовься к свадьбе.

2.

И метался в лучистых глазах сумасшедший огонь

Он стоял, без надежды её полюбить

Бесполезный клинок по привычке сжимала ладонь.

Тэм Гринхилл

Княжинска напугала Килью сильнее, чем давешний сон. Замок словно вырастал из окружающих его серых скал, темный, неприступный и угрюмый. На нижних двух этажах были только крошечные прорези-бойницы, выше попадались, но редко, узкие и высокие окна, в которых и ребенку было не протиснуться. Внутри оказалось холодно и сумрачно, как в склепе, или в пещере. Наверное, не даром ходили по горам легенды о Темьгороде, родовом гнезде Серых Князей, построенном в огромной пещере. И старая Княгиня Килью испугала: ведьмастая старуха, опирающаяся на окованную медью палку. Она осмотрела невесту своего сына с головы до ног, и Килья даже испугалась — она сейчас откинет покрывало и увидит обезображенное ожогом лицо. Обошлось. Старуха отступила назад и велела слугам увести невесту и приготовить ее к свадьбе. В общем, про жениха и говорить было нечего: даже не рассмотрев Князя толком, Килья уже боялась его до смерти.

Разглядеть Серого Князя ей все же пришлось, пока они стояли на коленях друг против друга. Он был молод и, возможно, хорош собой. Было в нем что-то волчье: длинные ли серые, словно седые волосы, глаза ли странного желтоватого цвета. Возможно, холодное, непроницаемое и недоброе выражение лица. Килью окатывало волной ужаса, стоило только помыслить о том, что ей придется провести с ним сегодняшнюю ночь. Может, как знать, именно подобный страх перед мужьями и губил несчастных княгинь.

Одно приносило малое, но все же облегчение: от брачной ночи Килью отделял еще ужин, накрытый в огромной зале. Несмотря на растопленный очаг — в него засунули целое бревно, словно на святки* — и воткнутые в скобы факелы, в зале было и холодно и темно. Под ногами шуршала солома, причем даже тогда, когда на нее не ступали. Крысы, догадалась Килья. Она вместе со своим супругом сидела во главе стола. Справа от сына сидела старая Княгиня, бросающая на невестку выжидающие взгляды. Глаза у нее были голубые, выцветшие и почти прозрачные.

Килья ничего не ела, потому что боялась даже приподнять покров, и потому что горло у нее от предвкушения чего-то ужасного перехватило. А еще потому, что ей все чудилось: вокруг стола сидят упыри, жадно пожирающие человечину, волки с козлиными копытами вместо лап.

— Почему Княгиня ничего не есть? — спросил один из "упырей".

Ведьмастая свекровь покосилась на Килью.

— Княгиня, наверное, устала с дороги, — предположила вдовствующая госпожа Княжински. — Я провожу ее в приготовленные покои. Ты тоже должен прийти, Господин. Ты ведь понимаешь это?

В голосе вдовствующей Княгини не было даже уважения к повелителю Серого рода. Ее тон — словно к маленькому упрямому ребенку обращалась — неприятно резанул слух. Поднявшись, старуха — Килья про себя назвала ее Драконихой — взяла невестку за локоть и потянула за собой, чтобы, проведя четырьмя лестницами, оставить в брачных покоях. Здесь было немногим теплее, чем в зале, а постель, накрытая хрусткими белыми простынями, походила на снежный сугроб, покрытый коркой наста.

— Надень эту сорочку, — Княгиня указала на разложенную на кровати вышитую рубаху, — и жди своего господина. И помни, к лету вы должны родить наследника.

После этих слов у Кильи затряслись руки, и продолжали дрожать, даже когда Дракониха вышла, прикрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Юная Княгиня осталась в одиночестве, и только теперь поняла, что же натворила. Если ее свекровь прознает, что Килья обманула весь Серый род, выдав себя за господарьскую дочь, месть будет ужасной. Девушке представилось ее тело, растерзанное волками, на снегу. Кто знает, может они все здесь и впрямь упыри и оборотни.

Переодеваться она не стала и свадебного покрова не сняла. Присев на низкую скамейку у очага, Килья протянула руки к огню и стала смотреть, как пляшет по поленьям пламя. И слушать. Наконец дверь с едва слышным скрипом отворилась и столь же тихо закрылась. Лязгнул запор, и сердце Кильи пропустило удар. О Боже! Серый Князь стоял у нее за спиной, и в комнате было слышно только потрескивание огня и его дыханье.

Наш князь угрюм, и Темьгород угрюм

Заслышав, к нему сразу сватов шлют

И девы — кудри пеной по плечам

Все охают и учатся молчать

Так, кажется? Как можно незаметнее Килья обняла себя за плечи, покров скрыл это движенье.

— Ты боишься меня? — спросил Князь.

Голос у него был приятный, мягкий и низкий.

— Да, — ответила Килья, хотя и хотела промолчать.

Князь опустился в кресло слева от нее, вытянул ноги и тоже стал смотреть на огонь.

— Я не трону тебя, — сказал он. — Я никогда не прикасался к женщине, которая меня не желает. И ты не мне предназначена. Но...

Он потянулся вперед, и это плавное в общем-то движение заставило Килью отшатнуться. Князь поворошил короткой кочергой поленья, рассыпающие с треском и шорохом алые и золотые искры. В лицо пахнуло теплом.

— Моя мать, вдовствующая Княгиня ждет, — продолжил он. — Нам нужен наследник, чтобы род не прервался.

Килья вздрогнула и обхватила себя еще крепче. Она не стала спрашивать, почему же ребенок нужен им к началу лета. Кто знает, что бы она услышала в ответ? Ничего хорошего.

— Зная мою мать, — продолжил Князь, и Килье на какой-то безумный миг послышалась в его голосе насмешка, — Княгиня Каина наверняка ждет за дверью. Хорошо, если она ухом к щели не прижалась. Но, как я уже сказал, без твоего согласия я к тебе не притронусь, обещаю.

Килья поднялась. Она не знала, как следует поступить. И дар молчал, дар, на который она так понадеялась.

— Пожалуйста, погасите свет, — попросила она, берясь за шнуровку.

Князь послушно затушил лампу и в темноте приблизился к ней. Покров с тихим шорохом упал на пол, и Килья повернула голову так, чтобы муж не коснулся обезображенной щеки. Теплые руки легли ей на плечи.

— Кириана, — тихо сказал Князь.

— Зовите меня Келой*, — попросила Килья.

— Меня зовут Лэнэ, — сказал Князь.

Килья слышала, что Старшего Князя зовут Ниолт. Значит, это младший брат Князя. Может быть, все не так страшно, как они с Кирианой себе вообразили?

— Лэнэ, — повторила девушка.

3.

Одинокий волчий вой

Потревожит спящий лес

Только снегом белый бог

Засыпает мир с небес.

Тэм Гринхилл

Юная княгиня спала, завернувшись с головой в одеяла, и видны были только золотисто-рыжие волосы, рассыпавшиеся по подушке. Как не странно бывало Лэнэ, подобный солнечный цвет часто встречался в этих холодных местах. Князь хотел было тронуть жену за плечо, но вместо этого отвернулся, выбрался из-под спасительно теплого одеяла и спустил ноги на пол. Пахнуло не холодом даже — льдом. Камин давно прогорел, оставив только золу. Поспешно, пока тело не закоченело, одевшись, Лэнэ пересек комнату и опустился на колени на волчью шкуру. Зола лежала неровно, словно в ней отпечатались следы ночных духов. Лэнэ, в отличие от брата, читать знаки по золе и ветру не умел. Он положил поверх золы и углей поленья, распалил их и тихо покинул комнату. Княгиня Каина ждала его в зале, все такой же пустой и холодной. Даже от очага не шло тепла, хотя там горело целое сосновое бревно, источая аромат смолы.

— Теперь ты должен жить ради своего рода, мальчик, — сказала вдовствующая Княгиня. — Ты понимаешь это, надеюсь?

Лэнэ разозлился. Мать всегда говорила это: "понимаешь, надеюсь?", словно он был несмышленым ребенком. Он понимал лучше кого-либо другого, возможно лучше даже Ниолта, что теперь он Старший Князь и должен посвятить жизнь роду. Лэнэ просто трясло при мысли, что вся его жизнь связана теперь с родовыми заботами и родовым проклятьем и женщиной, чьего лица он так и не увидел.

— Я не буду утруждать Княгиню заботами, — сказала старуха. — Пускай отдохнет. А у тебя встреча с гоподарями. Переоденься!

Лэнэ возненавидел мать в тот момент. Свое новое положение он возненавидел к вечеру, когда оказалось, что обязанностей у него много больше, чем способен вынести нормальный человек. Князь был всего лишь человеком, вопреки тому, что говорили обо всем Сером роде.

В замке было холодно и темно, как и накануне. Тем проще прятать лицо и скрываться в тенях. Килья закуталась в покрывало, сшитое из тяжелого бархата, и вышла робко из комнаты. Она не знала, что же теперь делать: должна ли она заговорить со своим мужем, или же ей следует получить распоряжения вдовствующей Княгини. Хозяйкой Княжински она себя не чувствовала, и наверняка ею не была. Да и не хотела она быть госпожой в этой жуткой крепости. И из головы не шли слова "к лету вы должны родить наследника".

С Драконихой Килья столкнулась на узкой винтовой лестнице. Старуха, тяжело опираясь на свою окованную медью палку, прильнула к узкому окну-бойнице. Килья осторожно глянула в соседнее. На дворе, на небольшом вытоптанном пятачке среди снеговых сугробов, переступали с ноги на ногу беспокойные лошади. Их всадники, облаченные в короткие полушубки, украшенные бляшками с гравировкой — знаком рода — дожидались кого-то нетерпеливо. Наконец появился псарь, ведущий не на поводках даже, на толстых цепях дюжину крупных серых собак. Больше всего псы походили на волков.

— Что ты здесь делаешь, Кириана Ликарьска? — спросила мрачно Дракониха.

Килья испугано обернулась, придерживая капюшон накидки, так что свекровь сумела увидеть только гладкую правую щеку, бледную, и нос, усыпанный веснушками.

— Я...

— Ты должна ждать своего мужа в комнате. Ты ведь помнишь о наследнике?

"Только о нем и думаю!" — хмуро подумала Килья, вслух же ответила:

— Да, матушка.

— Так иди! — рыкнула старуха и величественно пошла вверх, в башню.

Килья вернулась в комнату. Кроме очага, пары кресел и постели здесь ничего не было. Ей не дали даже рукоделья, за которым молодая жена смогла бы скоротать ожидание. К счастью, окно выходило во двор и было чуть пошире, чем башенные бойницы, забранное толстым стеклом. Опираясь на холодный подоконник, Килья смотрела как уезжала жутковатая охота, как снег завалил вытоптанную площадку, как медленно покатилось за горизонт солнце. Слуги принесли ей еду, но Килья не была особенно голодна.

Лэнэ покинул господарей и выбежал на двор. Больше всего хотелось нырнуть в сугроб и стереть с одежды, с кожи ненависть, которую просто источали вассалы. Набрав полные горсти снега, Князь бросил их в лицо. На двор въехала кавалькада охотников, сопровождаемых гончими псами. Добычи при них не было. Лэнэ поймал первого же коня под уздцы и мрачно спросил:

— Риттар, Княгиня все-таки послала вас на поиски Ниолта?

Старшина охотников спрыгнул на снег и сверху вниз посмотрел на своего молодого господина. Лэнэ стало не по себе.

— Да, — Риттар слегка поклонился и удалился в дом.

Проследив за охотниками, скрывающимися кто в конюшне, кто на псарне, кто за дверями кухни, Лэнэ все же упал в снег лицом и зажмурился. Он никогда не будет господином Княжински. Начать с того, что он просто этого не желает. Встал он только когда все тело свело от холода, дрожащими руками отряхнулся от снега и побежал в сторону западной башни, мало беспокоясь о том, что кто-то из челяди заметит Старшего Князя, спешащего столь неподобающим образом. В его башне должно было гореть пламя в очаге, должно было пахнуть свечами, привезенными с купеческим обозом из долины, и пылью, особенной пылью, которую могут собрать только книги.

Еще издалека потянуло гарью.

Последние несколько ступеней Лэнэ преодолел одним прыжком и распахнул дверь. В очаге догорали тяжелые толстые фолианты, переплетенные в отлично выделанную кожу, от свитков давно уже не осталось и следа. Комната была удручающе пуста, и вновь стала частью Княжински — мертвенной и холодной, даже от тлеющего камина уже не тянуло теплом. Уцелела только лютня, привезенная чуть ли не из Куриты, далекой и сказочной, лежащей за широкой долиной и за горами, высотой не уступающими Льдинным. Только струна на лютне лопнула. Лэнэ приложил ладонь к гладкому боку инструмента, лютня загудела, и это походило на печальную смиренную жалобу.

— Прости, — пробормотал Князь.

Бережно завернув лютню в кусок холстины, Лэнэ неспешно покинул комнату, которая больше ему не принадлежала. Вдовствующая Княгиня — на самом деле ему никогда не хватало духу, а возможно и любви, чтобы называть Каину матерью — отняла последнее. Теперь у Лэнэ ничего не было, кроме долга перед родом и перед Темьгородом. Теперь оставался только Серый Князь. Одна эта мысль наполняла Лэнэ черным вязким ужасом, походящим на печную сажу — беспросветным, несмываемым и столь же горьким.

Дверь распахнулась резко, заставив Килью едва ли не вскрикнуть. Обернувшись, она поспешно натянула капюшон на лицо, скрывая ожоги. На пороге стоял Князь, продрогший, злой и страшный, словно и впрямь волк оборотень. К груди он прижимал нечто, завернутое в застиранную холстину. "Младенец", — мелькнула у Кильи глупая мысль. — "Сейчас есть начнет". Княгиня едва не хихикнула, но вовремя успела прижать руку ко рту. Не глядя на нее, муж прошел по комнате и убрал сверток под кровать а потом подошел к окну. На каменном полу, едва прикрытом вытертым ковром, остались мокрые следы. Меховой плащ Князя оказался мокрым насквозь.

— Господин... — робко пробормотала Килья, так, чтобы ее не услышали.

Князь не отвел глаз от окна, за которым совсем сгустилась тьма. Килья осторожно приблизилась. На дворе повторилось утреннее: на вытоптанном снегу, освещенном воткнутыми в сугробы факелами, нервно перебирали ногами кони. Блестели непривычно медью медальоны с волчьим знаком. Надрывались волки-гончие, и псарь едва удерживал их на цепях. От гор уже двигалась метель, и ветер начал клонить пламя факелов к земле. Отозвался жутковатым гудением в трубе. Что же это за охота: ночью, в этакое ненастье?

Князь опустил голову и привалился к стене. От него веяло холодом, как от всей Княжински, и — теперь Килья это учуяла — пахло гарью.

— Господин, вы продрогли! — сказала Килья уже громче. — Идите к огню, обогрейтесь. Снимите же этот плащ!

Несмело Килья коснулась мехового воротника и замерла. Сейчас Серый Князь оттолкнет и прогонит ее. Чем-то настолько жутким веяло от него...

Князь стянул свой плащ и отбросил, как ненужную грязную тряпку в угол. Чуть медленнее и осторожнее снял через голову медальон с волчьей мордой, выполненной искуснее, чем у челяди. Страшный, уродливый медальон. Мягко отстранив Килью, Князь подошел к очагу, сел прямо на шкуру и потянулся за поленьями.

— Я принесу подогретого вина! — Килья метнулась к двери, но когда пробегала мимо очага, Князь успел поймать ее за подол платья.

— Постой, Кела. Для этого в замке есть челядь.

— Да... — смутилась Килья.

— Сядь, — приказал Князь.

Килья осторожно опустилась на самый край кресла и сложила руки на коленях. Огонь отогревал ее правую щеку. Подсев ближе, Князь потянул за покров. Килья вцепилась в легкую ткань, сокрушаясь, что нет обычая, предписывающего невесте скрывать лицо после свадьбы. А если и есть, то не во владениях Серого рода. Князь почувствовал ее страх, наверное, потому что разжал пальцы, поднялся и отошел к постели. Стукнула крышка тяжелого, окованного металлом сундука, и зашуршала ткань. Килья, проклиная свое любопытство, повернулась. Князь совсем не походил на воина. Кожа у него была бледная, как у всех жителей Льдинных гор, которым редко выпадали дни не только солнечные, но еще и теплые. Необычные серебристые — скорее серебристые, чем седые — волосы, выбившись из пучка, скрывали лопатки. Князь был строен и слаб, словно никогда в жизни не держал в руках меча. Прежде, чем он ощутил на себе ее взгляд, Килья отвернулась к огню, обдающему лицо теплой волной.

Спальня оказалась единственным местом, где Лэнэ сумел укрыться от Княжински. Здесь, возле незнакомой женщины, даже лица которой он так и не увидел, Серый Князь чувствовал себя почти так же спокойно, как в своих ныне разоренных покоях. Воспоминание о сожженных книгах заставило его с силой ударить кулаком по крышке соседнего сундука. Спокойнее, Лэнэ. Ты должен быть спокоен и уверен в себе, ты теперь Старший Князь.

Скрипнула дверь. Княгиня Каина окинула ледяным взглядом комнату и кивнула. Служанки внесли ужин — вино, немного мяса и хлеба — и поставили на стол. Лэнэ понял, что вдовствующая Княгиня сейчас опять заговорит о необходимом наследнике, причем — заговорит с невесткой, испуганно скорчившейся в кресле. Серый Князь сделал шаг в сторону и преградил матери путь. Княгиня Каина неодобрительно покосилась на его рубашку, распахнутую на груди. Куртку Князь и вовсе держал в руках, и волосы растрепались и рассыпались по плечам.

— Вы все-таки отправили гончих на поиски Ниолта, матушка? — спросил он.

Губы Княгини Каины дрогнули странным образом. Развернувшись, она молча покинула комнату. Служанки сбежали еще раньше, перепуганные. Лэнэ обессилено привалился к косяку. Он сам себе был страшен и противен. Какой был тон! Как там в песне? "Я тоже чародей", — ей отвечает Князь, "Умею путь плести и сумрак прясть".

Лэнэ повернулся к своей жене, все так же скорчившейся в кресле. Единственный, видный ему глаз, горел, но страха не было. Удивление, немного — злость, какая-то решимость, но не страх. Очень хотелось все же увидеть ее лицо, понять, что же она скрывает под покровом? Уродство? Ну не крива же Кириана Ликарьска на один глаз в самом деле!

Лэнэ не позволил себе прикоснуться к жене. Вчера он обещал ей, что ничего не сделает без ее согласия. Он плеснул вино в кубок, поднес ко рту, но только сумел смочить губы. Стремительно выпрямившись, Кириана — Кела — ударила по кубку, выбив его из рук Князя. Вино темной, кровяной лужей растеклось по старому истертому ковру. Сверкнул второй, столь же карий и шальной глаз, и лицо женщины вновь скрылось за покровом. Она стояла, опустив голову и тяжело дыша.

— П-простите меня, г-господин...

Лэнэ протянул руку и осторожно коснулся ее щеки. Что же это ты творишь, Кириана Ликарьска, странная господарьская дочь, у которой на пальцах отчего-то мозоли, да и рука тяжела.

— Мне показалось... — Кириана запнулась. — Мне показалось, что в вино что-то подмешено. Я понимаю, конечно, господин, что это был не яд. Но в вино что-то подмешали.

— Конечно, — сообразил Лэнэ, — знаменитый дар рода господаря Ликаря. Дар верных решений.

Князь поднес к лицу кувшин с вином и принюхался.

— С вдовствующей Княгини, — он нарочно избегал произносить "мать", — станется подлить в наше вино приворотное зелье.

Раскрыв окно, Лэнэ вылил содержимое кувшина в снег, потом подумал и сам кувшин выкинул туда же. Факелы уже потухли, и снег медленно скрывал вытоптанную площадку. К середине августа, когда в долине еще будет жаркое лето, Княжинску завалит сугробами так, что вокруг сложатся новые горы, соперничая с Льдинными. Лэнэ захлопнул окно, потом задернул тяжелую пыльную штору и обернулся. Кела стояла все так же неподвижно, смотря на него.

— Ложись спать, — сказал Серый Князь. — Я пойду, принесу еще дров.

4.

Давай уйдем на заре

На восход, на закат — все равно

Тэм Гринхилл

Сыпал снег — пушистые мягкие хлопья, нежно касающиеся ее лица. Килья протянула руку и поймала несколько снежинок на свою вязаную рукавицу, отороченную куньим мехом. У каждой из снежинок было по сотне лучиков, колючих и блестящих. Вдалеке завыли волки. Килья подняла голову. Мимо нее на полном скаку пронесся свадебный поезд. На переднем возке сидела, хлопая крыльями Дракониха, раздирающая когтями беспомощного Серого Князя. Килья хотела закричать, но потом поняла, что это не Лэнэ. Это был незнакомый совсем мужчина, скорее всего — Ниолт. Дракониха подняла голову и увидела Килью. По властному жесту вдовой Княгини поезд затормозил, взметая вверх облака колючего снега и крошево льда. Ниолт в когтях старухи извернулся и застонал:

"Помоги мне..."

Чем? — спросила Килья.

"Найди меня!" — простонал Ниолт. — "Найди меня прежде, чем это сделают гончие Риттара! Я еще жив! Я в горах! Найди меня, Килья Ликарска!"

Я не дочь Ликаря, — беспомощно сказала Килья.

— У тебя есть дар рода господаря Ликаря, — сказала метель голосом Лэнэ, мягким, нежным, созданным для песен, а не для деловых бесед, — дар верных решений.

Поезд сорвался с места и помчался вокруг Кильи с гиканьем и оглушительным перезвоном бубенцов. Девушка прижала ладони к лицу, пытаясь скрыться от снега, хохота и отвратительных рож козлоногих волков. Кажется, она закричала, но ее голос поглотила холодная ночь.

Тихо звенели струны под уверенными искусными руками, и голос негромко напевал незнакомую песню.

Сидит королева одна

У высоких окон

Сидит королева одна

Погруженная в сон

Сидит королева одна

Видит сон наяву

Как ветер над телом супруга колышет траву

Килья села, подтягивая к груди меховые одеяла и наброшенные поверх шкуры. Лэнэ сидел у огня на низенькой скамейке, обняв округлую лютню и не спеша перебирал струны.

И чья в том вина, королева

Что он далеко

И чья в том вина, королева

Высоких окон

И чья в том вина, королева

Что снова весна

И уже не до сна

Он действительно прекрасно пел. Килья осторожно спустила ноги на холодный пол и нашарила под кроватью меховые пантуфли, расшитые бисером. Они были красивы, но тепла и особого удобства от них ждать было бессмысленно. Завернувшись в одеяло так, чтобы лицо скрылось в темноте, Килья подошла к очагу и оперлась на спинку кресла. Лэнэ к ее досаде перестал играть и отложил свою лютню на пол.

— Я разбудил тебя, — спокойно сказал он.

Килья осторожно опустилась в кресло и протянула руки к огню. Казалось, на них еще был снег из ее сна. Еще одного мрачного вещего сна. Второй дар молчал, и Килья не знала, рассказывать или нет о словах Ниолта.

— Ваш брат жив, — пробормотала она.

Лэнэ привстал.

— Откуда?!...

Килья опустила глаза в пол. По вытертой волчьей шкуре скользили отблески пламени.

— Он сам мне это сказал. Во сне.

Серый Князь в мгновение ока оказался рядом и заставил Килью подняться. Глаза у него оказались вовсе не желтые, волчьи, как ей прежде почудилось, а серые. Словно небо, что цеплялось за шпили башен Княжински. Руки стискивали плечи Кильи, вызывая почти панический страх. Вот сейчас Князь сорвет с ее головы одеяло, и...

Руки разжались, и Лэнэ сделал шаг назад.

— Дар, верно? Вещий сон?

Юная Княгиня испуганно кивнула.

— "Найди меня прежде, чем это сделают гончие Риттара! Я еще жив! Я в горах!", вот, что сказал ваш брат.

Лэнэ отвернулся и прижался лбом к каминной полке, горячей, наверное, от жара. Руки его сжались в кулаки, ногти впились в ладони.

— Вот значит как...

Про свадебный поезд и Дракониху, терзающую тело Князя Ниолта Килья рассказывать не стала. Да, похоже, этого и не требовалось.

— Каина... — пробормотал Серый Князь с неожиданной ненавистью.

Оттолкнувшись от очага, он прошагал через всю комнату и распахнул сундуки. В основном они были полны дорогих нарядов, носить которые в Княжинске смысла не было. Парчовые плащи, подбитые куницей и горностаем были прекрасны, но грели слабо. Лежала в сундуках даже пара шелковых платьев. Наконец Князь вытащил и бросил на постель пару неказистых меховых курток и мешок, старый и затертый.

— Вы собрались уходить, господин? — спросила Килья.

Лэнэ обернулся и бросил на нее мрачный холодный взгляд. Глаза вновь блеснули желтым.

— Вы идете, чтобы разыскать своего брата сами, потому что не доверяете челяди, — уверенно сказала Килья. — Я с вами.

Лэнэ смерил ее медленным взглядом. Килья нервно переступила с ноги на ногу, совсем как те лошади во дворе сегодня днем.

— Снова дар? — сухо спросил Князь.

— Я боюсь оставаться с Дра... с вашей матерью, — честно сказала Килья.

Она действительно не могла бы с точностью сказать, что это верное решение. Отправляться в ночь в Льдинные горы, чтобы отыскать человека; что может быть глупее? Но одна мысль о том, чтобы остаться с Драконихой заставляла кровь стыть в жилах.

Лэнэ наконец отвел взгляд, за что Килья была ему благодарна: уж больно пристальны и холодны были глаза Серого Князя.

— Хорошо, — сказал Князь. — Только нужно подобрать тебе подходящую одежду. И, Кела, ты умеешь ездить на лошади?

Килья неуверенно кивнула. Да, она умела ездить на лошади, как и все почти жители этих гор, в которых пешему делать нечего, да и конному в общем-то тоже делать нечего. Конный, правда, имеет шанс убежать от голодных волчьих стай.

— Отлично, — сказал в ответ на ее кивок Лэнэ. — Тогда выбери себе теплое платье, а я схожу на кухню. Выходим перед рассветом.

5.

Кто смерти искал, того боги стократ берегут

Бросая взамен на алтарь тех, кто выжить хотел

Тэм Гринхилл

Метель все же улеглась, и небо очистилось. Теперь оно было льдисто-голубым, и сливалось с отрогами гор, к которым и направились два отчаянных путника. К этому моменту Килье не казалось такой уж удачной идеей бегство из Княжински. Мороз изыскивал любые способы добраться до ее кожи, скрытой меховой маской, перчатками и толстой шубой на медвежьем меху. Да и напастей помимо бурана в Льдинных горах хватало. Пока Серый Князь уверенно выбирал дорогу по снегу, но вот Килья не могла бы сказать, где под этим ровным белым покрывалом скрыты коварные провалы и волчьи ямы, выдолбленные коротким летом, да так и не засыпанные. Лэнэ к тому же был погружен в мрачные раздумья, и его темная фигура пугала Килью больше, чем когда-либо.

— Сделаем привал, — решил Князь, когда, миновав относительно ровные снеговые поля, они поднялись на небольшое плато, поросшее низкими соснами.

Спешившись, Лэнэ аккуратно ссадил жену на землю и молча отправился за хворостом. Килья за ним не пошла, обернулась и стала смотреть на темно-серый силуэт Княжински на фоне голубого неба. А еще дальше в ясную погоду можно было разглядеть отблеск зеленой долины. В очень ясную погоду.

Запахнув плотнее куртку, Килья вытащила из седельной сумки котелок, захваченный на кухне, и отхватила ножом две рогатины — самых чахлых сосенки. К тому времени, когда Лэнэ вернулся со смолистыми дровами, девушка уже разыскала в сумках крупу и вяленое мясо. Котелок уже был плотно набит свежим чистым снегом — много чище, чем вода из пробуравленных с огромным трудом колодцев. На лице Лэнэ отразилось: "Надо же, она не белоручка...", и Килья едва сумела подавить рвущийся наружу смешок. Знал бы он настоящую Кириану Ликарьску, которая ничего тяжелее иглы в руках отродясь не держала. Да и с иглой у нее не очень хорошо выходило.

— Не стоит ли отойти подальше? — Килья кивнула в сторону громады замка, подавляющей даже с такого расстояния.

Князь легкомысленно отмахнулся, больше занятый костром, чем разговором.

— В это время года в горах полно охотников. Из замка нас примут за кого-нибудь из гоподарьских егерей, или за отряд Риттара.

Килья поежилась. Гончие Риттара беспокоили ее много больше, чем холод. У них были быстрые кони, у них были свирепые псы, больше похожие на матерых волков, и у них было отличное вооружение. Маленький арбалет, прихваченный Лэнэ из замка и сейчас болтающийся на луке седла, ни в какое сравнение не шел с трехзарядными усмахтскими самострелами людей Риттара. Килья знала об этих чудовищных орудиях потому, что господарь Ликарь неоднократно расхваливал достоинства своего приобретения, которое обошлось ему в два сундука песцовых шкурок. Единственная демонстрация мощи усмахтского самострела, на которой Килья присутствовала (все три болта попали в цель и разнесли соломенное чучело, плотно обмотанное бинтами и обмазанное смолой, в клочья) убедили ее на всю жизнь: не стоит подходить к человеку, вооруженному этой... штукой на расстояние выстрела. А лучше — на расстояние трех выстрелов. Кроме того, у гончих Риттара были короткие шипастые дубинки и мечи. Сталь ковали здесь же, в Льдинных горах, и была она препаршивой, но легче от этой мысли не становилось. Тем более что меч, который прицепил себе на пояс Серый Князь, был едва ли в локоть длинной, и больше походил на длинный кинжал: узкий, странной слегка волнистой формы, и блестящий, словно он был сделан из серебра. К тому же — Килья не удержалась и коснулась кромки клинка пальцами, стянув перчатку — меч был тупым.

— Ты боишься чего-то? — мягко спросил Лэнэ.

Килья стянула вторую перчатку и принялась ладонью отмерять крупу на кашу. Потом с той же сосредоточенностью принялась помешивать медленно разбухающее варево, грея руки в поднимающемся от котелка пару.

— С чего вы взяли, господин?

— Меня зовут Лэнэ, — Князь улыбнулся несколько раздраженно, — и я бы предпочел это. Не "господин" и уж конечно не "князь". Я никогда не хотел им быть, и если мы разыщем Ниолта, я им больше не буду.

Килья вновь натянула перчатки, поднялась и пошла к седельным сумкам за мисками.

— Как пожелаете, вэр* Лэнэ.

Это обращение Князю тоже чем-то не угодило, но он промолчал.

Выше в горах оказалось гораздо холоднее. Килья всегда это знала, многократно слышала на кухне, как вернувшиеся егеря господаря Ликаря судачат о чудовищных морозах, царящих в Льдинных горах выше обжитых мест. У одного из охотников будто бы нос превратился в сосульку и отвалился. Потом, правда, неведомым образом оказался на лице, хотя и был — чего греха таить — несколько кривоват. Охотник с жаром начинал спорить со всяким, кто указывал на эту деталь, и рассказывать еще более невероятные истории о горных духах. Ну да, ну да, — кивала кухонная челядь — а на берегу Белодраконьего моря расположены логовища драконов*. Оказалось, однако, что одно дело — знать о чудовищных морозах и буранах по рассказам егерей, больше похожим на нелепые сказки, и совсем другое — самой мерзнуть. К тому же, идти теперь приходилось пешком, ведя коней в поводу. Снег здесь был хоть и слежавшийся, покрытый коркой наста, но коварный: ноги лошадей то и дело проваливались в сугробы.

— Все, дальше пойдем сами, — Лэнэ обернулся через плечо и посмотрел на далекие огни Княжински. Темнело. — Придется понести наши пожитки.

Он снял седельные сумки и перекинул их через плечо, лютню отдал Килье. Потом стянул рукавицу и ею хлестнул лошадей по крупу.

— А они... — неуверенно начала Килья.

— Они разыщут дорогу домой. Волков в этих местах немного, — Серый Князь поморщился. — Кони будут только мешать нам здесь, задерживать. Идем скорее, Кела. До темноты мы должны добраться до пещер.

Темнело в Льдинных горах быстро. Небо вновь затянули тучи. С запада налетел первый порыв ветра, грозящий в скором времени превратиться в буран, и кинул в лица путникам колючий снег. А потом оттуда же, с запада, справа послышался протяжный вой. Волки.

— Проклятье!

Князь схватил Килью за руку и потянул за собой вверх по склону. Обронил самым мрачным тоном:

— Гончие.

Килья похолодела. Вот они, гончие Риттара и их псы-волки. Вот они, полторы дюжины усмахтских самострелов.

Бежать было очень тяжело: снег осыпался под ногами, то и дело Килья проваливалась в сугробы по колено. Вой звучал все ближе и ближе. Справа блеснули факелы. Послышались голоса, громкие, отчетливые. Лэнэ опрокинул Килью на снег и бросил сверху свой полушубок, вывернутый наизнанку. Лязгнула сталь. Князь обнажил свой короткий узкий меч и сделал шаг вперед.

— Беги, когда сможешь, — велел Князь.

Повернув голову, снизу вверх Килья с ужасом смотрела на тени, пляшущие в нервно трепещущем свете факелов. Гончих Риттера было не меньше полудюжины. Часть — трое или четверо — взводили свои самострелы, сам предводитель обнажил меч и выступил против князя. Они говорили о чем-то — Килья не слышала. В ушах стучала кровь, кружилась голова. Все звучало и звучало: беги, когда сможешь. Это было неверное решение, и дар напоминал об этом, все тем же головокружением, все тем же безумным стуком сердца. Тем не менее, Килья осторожно отползла, укрываясь под полушубком Лэнэ, потом встала на четвереньки, потом побежала. В наступившей темноте ее было не разглядеть, тем более, одетую в темно-синюю одежду. Но и ей самой ничего не было видно. Вот, оступившись, юная Княгиня и полетела в пропасть.

— Я ваш господин! — резко сказал Лэнэ.

Гончие взвели самострелы.

— Я ваш Князь, — уже менее уверенно проговорил Лэнэ. Кто знает, какое приказание Риттар получил от Каины. Дракониха, так кажется едва не назвала его мать Кела? Дракониха и есть.

Лэнэ обнажил меч, сдернул с правой руки рукавицу и сжал полированную рукоять. Пускай клинок и не внушал доверия, но был действительно хорош: выкованный горными духами и закаленный на крови из драконьего сердца. Меч принадлежал еще первому Серому Князю и только истинный правитель Темьгорода получал его. Так по крайней мере гласила легенда, хотя в истинности ее Лэнэ не был уверен. Меч этот, легкий и изящный, он получил еще в ранней юности, Ниолту клинок чем-то не глянулся.

— Сдавайтесь, господин, — сказал Риттар, насмешливо смотря на меч своего повелителя. — Сдавайтесь, или мы возьмем вас силой.

— Попробуйте, — бесшабашно улыбнулся Лэнэ.

Он был дурным фехтовальщиком. Тем часы, что следовало бы проводить на дворе, упражняясь с мечом, дубинкой и луком, он потратил на книги. Он лучше пел и играл, чем сражался. Стократ лучше. Но сдаваться Князь намерен не был, коль скоро брат его может быть жив.

К сожалению, Риттар выбил меч из рук Лэнэ в первую же минуту. Князь повалился в снег, а сверху на него упали сразу трое гончих, заламывая руки. Запястья стянула грубая веревка.

— Айскар, Аскод, — распорядился Риттар, — отвезите господина в Княжинску. Там соберете еще один отряд и последуете за нами.

Серого Князя перекинули через луку седла. Закружилась голова. Закрыв глаза, прислушиваясь к топоту копыт, Лэнэ мог только надеяться на две вещи: что Кела сумеет убежать от гончих, и что сам он сумеет как-то выпутаться.

6.

Просто сказка умерла

И вернулись боль и страх

Бесполезно быль искать

В неродившихся стихах

Тэм Гринхилл

Падала Килья долго, мелкий снег и крошечные льдинки искололи ей лицо и руки. Рукавицы Княгиня потеряла еще по дороге, так что, упав в сугроб, застонала от обжигающего холода. Рукава зачерпнули снег, разом похолодели запястья. Перевернувшись на спину и утонув с сугробе, Килья посмотрела наверх. Высоко-высоко над ней серело пятно, все в мохрах наста. Слабого света не должно было хватать на то, чтобы разглядеть пещеру, и тем не менее глаза девушки странным образом быстро привыкли к темноте. Килье потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это светятся стены, покрытые изморозью, складывающейся в причудливые узоры.

Поднявшись на ноги, молодая Княгиня отряхнула одежду, сбила снег, налипший на сапоги, и огляделась. Оказалось, что сугроб, доставивший столько неудобств, спас ей жизнь: весь пол пещеры, каменный, неровный, был покрыт выбеленными временем и холодом костями. На глаза Килье попался человеческий череп. Вот сейчас самое время было Дару верных решений подсказать, куда же идти. Дар молчал.

Надо найти выход, — решила Килья. Ступая осторожно, стараясь не потревожить покой мертвых, она пошла к одной из стен, слабо мерцающей в темноте. Развернувшись, она пошла вдоль этой стены и вскоре обнаружила, что у пещеры слишком правильная форма для господня творения. Всем известно, что Бог терпеть не может таких гладких стен, таких ровных квадратов.

— Это — основание башни, — пробормотала Килья. — Скорее всего. Значит,тут должна быть лестница наверх.

Дар все так же молчал.

Килья обошла комнату по кругу, все так же аккуратно, стараясь не наступать на кости, человеческие и звериные, но лестницы не нашла. Даже следов ее не обнаружила. Зато, пройдя второй раз, внимательнее глядя на стены, Княгиня нашла дверь. Покрытая толстой коркой льда, она вела куда-то в толщу скалы, в глубину и, наверняка, в темноту. Сняв с пояса короткий нож, Килья осторожно счистила корку льда и изучила древний засов. Ржавчина почти полностью покрыла железо, но еще можно было различить фигурное украшение в виде волчьей головы с оскаленными клыками. Прикладывая огромные усилия, Килья сумела-таки сдвинуть засов, дверь поддалась уже быстрее и со страшным скрежетом раскрылась. Из провала пахнуло древностью, затхлостью старых подвалов и чем-то еще жутким.

Не хочу туда, — поняла Килья. Дар заголосил, не пуская ее в этот тронутый гниением дверной проем.

А что еще мне делать? — удивилась Килья. — Остаться здесь и присоединиться к костям на полу? Где-то там может быть мой выход, и где-то там должен быть мой муж!

Княгиня решительно переступила порог и пошла, нащупывая дорогу ногой и ведя по холодной стене рукой. Пальцы быстро замерзли от прикосновения к корке льда. Пол коридора выровнялся, стало светлее, и вскоре Килья вышла в огромный зал, вернее — в самую настоящую пещеру, нерукотворную. Никогда еще в жизни она не видела ничего прекраснее и ничего ужаснее.

Потолок терялся в вышине и излучал странное мертвенное сияние, точно так же светился пол — в полированной ледяной поверхности отражались огоньки. А впереди высились огромные двери из черного железа, и двое стражей стояли, опираясь на алебарды. Килья подошла ближе и поняла, что стражи давно уже истлели, и только доспехи, украшенные знаками волка, не дают костям рассыпаться. Мертвецы были такими древними, что уже не пугали. Гораздо сильнее заинтересовала Княгиню полустершаяся надпись на железных воротах, сделанная изгибающимся шрифтом, который еще можно встретить на страницах старых книг, и который давно уже сменили угловатые острые буквы. Килья подошла поближе, чтобы прочесть:

И город ждет, и стража у ворот

И солнце совершает поворот

И города не достигает свет

Все сотни лет

Ты не любил, и ты меня предал

Украсть пытался мой бесценный дар...

Дальше буквы совсем стерлись, и нельзя было разобрать ни слова. Килья повторила сохранившиеся шесть строк вслух, и только после этого узнала ритм и рифму. Ну конечно! Темьгородская легенда! Песня о Сером Князе! Вот только Килья и не подозревала никогда, что песня эта настолько стара. Она еще раз посмотрела на огромные ворота, которые могли быть только воротами самого Темьгорода, древней вотчины Серых князей.

Уж сколько лет прошло, в Темьгороде темно

Весь город ждет во власти страшных снов

Кровь ведьмы с жуткой меткой на лице

И пепел на мартиговом кольце

Опустив глаза, Килья посмотрела на сверкающее на пальце обручальное кольцо. О, кажется, она теперь знала, куда же деваются бедные жены Серых Князей.

7.

Пламя заката проходит сквозь пряди

Серебро становится темной медью

Я иду к тебе в дурацком наряде

Укрывая в ладонях метку бессмертья

Тэм Гринхилл

Идти было очень тяжело, а потом Лэнэ и вовсе сообразил, что идти просто не может: в груди у него была здоровенная рана, и из нее медленно сочилась кровь. Тогда он упал на землю, взметнув в воздух облако мелких колючих снежинок. Кругом было белым-бело от того же снега, лежащего так ровно, что даже голубоватые тени от сугробов не нарушали совершенной белизны. Лэнэ попытался вспомнить, где он, куда он шел и как оказался ранен. Но он попросту не знал этого места, да и в себе самом был не слишком уверен. Рана, вроде как, не болела, а только истекала кровью, пропитавшей одежду. Лэнэ оглядел себя, с удивлением отмечая детали: на нем был светлый шерстяной дублет, поверх него бархатный упелянд, отороченный куньим мехом. Одежды поражали своим богатством, а снежинки поблескивали россыпью бриллиантов. Красоту и изящество наряда портило, конечно, все сильнее растекающееся пятно крови. Расстегнув крючки, Лэнэ попытался как-то остановить кровотечение, но никакой раны не обнаружил. Зато теперь у него закружилась голова. Лэнэ пошатнулся, чьи-то уверенные руки поддержали его. Лэнэ оглянулся через плечо, но помощник поспешил скрыться за его спиной. Можно было разглядеть только золотистую вуаль, наброшенную на голову незнакомки.

— Вам нужно уходить, — тихо и печально сказала женщина.

— Куда? — удивился Лэнэ.

Женщина указала вперед, на едва заметную на снежном поле голубоватую тропинку.

— Туда, вперед. Прямо до развилки. Там вас встретит человек, который сумеет вывести вас отсюда.

— Где я? — спросил Лэнэ.

Женщина печально покачала головой и исчезла, растворившись в холодном белом сиянии, источаемом снегом.

Серый Князь пришел в себя. Над головой его был потолок родной — княжеской — спальни, серый и холодный. Повернув голову, Лэнэ мог разглядеть за переплетом окна сумерки. Хотя это ничего не говорило, в Льдинных горах иногда целые недели царили вот такие сумерки. Повернув голову в другую сторону, он увидел столик с целой армией флаконов, фляг и коробочек, источающих омерзительный запах лекарств, а также Дракониху, замершую над этим богатством. Нечто невероятно уродливое было сейчас в Княгине Каине, нечто заставляющее тошноту подкатить к горлу.

— Ты очнулся, — сказала она холодно.

Когда в детстве Лэнэ случалось болеть, мать никогда не подходила к его постели. Болезнь и слабость сына были для нее несмываемым позором. Вот и сейчас Лэнэ ощущал ее ненависть и брезгливость, на которые можно было ответить только такой же ненавистью.

— Выпей, — еще холоднее сказала Княгиня Каина.

Лекарство припахивало серой, чем и вызвало у Лэнэ тошноту. Он попытался увернуться, но Княгиня неожиданно сильными руками удержала его на подушках и влила в горло содержимое кубка. Уронив голову, Лэнэ погрузился в темное тяжелое забытье.

Он шел по голубоватой извилистой тропе, вьющейся через гладкое снеговое поле. Он даже тени не отбрасывал, и это пугало все сильнее. Несуществующая рана в сердце сочилась кровью, от которой тяжелела одежда, и все сильнее кружилась голова. А потом он как-то неожиданно оказался на перекрестке. Здесь был указатель, и возле него стояла тонкая темная фигурка. По золотисто-рыжей косе Лэнэ узнал свою жену.

— Кела?

Женщина повернула голову на его голос резко, как птица. Лицо у нее было овальное, высокий лоб и брови вразлет, и темные внимательные глаза. Только щеку ее уродовал сильный застарелый ожег, взбугривший кожу. Лэнэ поднял руку и коснулся обезображенной щеки Келы, теплой и восхитительно живой.

— Пойдемте, господин, — тихо сказала Княгиня, развернулась и пошла прочь.

Лэнэ следовал за ней по пятам, как завороженный. Потом спросил:

— Я сплю?

— Не знаю, Лэнэ, — ответила девушка. — Я точно сплю и вижу вещий сон.

— Где ты? — спросил Лэнэ, поравнявшись с ней.

— В безопасности, — коротко и сухо ответила Кела.

Лэнэ попытался взять ее за руку, но женщина увернулась и пошла быстрее.

— Не останавливайтесь и не задерживайтесь. Прежде чем оба мы очнемся, нужно будет миновать эту снежную пустыню.

Лэнэ проснулся в кромешной темноте, сел с трудом и пошарил на столике, но даже стакана воды не нашел. Только проклятые снадобья, которые затуманивают разум. Очень хотелось пить. Подкатившись к краю постели, он кое-как спустил ноги на ледяной пол и, цепляясь за стену, доковылял до окна. Это заняло минут семь, не меньше. Навалившись на подоконник, Серый Князь распахнул створку. В комнату ворвался холодный бодрящий воздух, закружились в темноте колючие снежинки, слабо поблескивающие в отдаленном свете ламп. Лэнэ зачерпнул пригоршню снега с неширокого карниза и с наслаждением съел. От холода сводило зубы, но тая, снег превращался в самую вкусную воду на свете.

Только что во сне он шел через бескрайнее белое поле бок о бок со своей странной женой, Кирианой Ликарской, девушкой с медными волосами и обезображенной щекой. И вот он наяву стоит у распахнутого окна и смотрит на бескрайнее белое поле, отделяющее его от горной цепи. Где-то там Кела, Ниолт и проклятый Темьгород.

И вот одна из них вступает в дом

Ее лицо опалено огнем

И с губ едва срываются слова

А меж камней уже растет трава

Повторив про себя куплет песни, Лэнэ негромко застонал и столь же медленно вернулся в постель.

— Где ты? — спросил он. — Где мне тебя искать?

— Зачем тебе меня искать? — сухо спросила Кела.

Они сидели на нагретых солнцем камнях, а вокруг было короткое горное лето, расцвеченное пятнами травы и цветов. Кела сидела неестественно прямо, пряча в тени свою изуродованную щеку.

— Я поклялся защищать тебя перед Богом, — тихо сказал Лэнэ, смотря на руки своей жены, на мартиговое кольцо.

— С тем, чтобы убить меня и снять проклятье со своего города? — парировала Кела. — Идем. Нам надо спешить. Мы должны дойти до истока ручья прежде, чем ты и я проснемся.

Серый Князь очнулся, когда солнце уже било в окна, играя на стеклянных флаконах. Сев, он встретился взглядом с ледяными глазами Драконихи.

— Я хочу спать, — сказал Лэнэ и с головой накрылся одеялом.

Келу он нагнал на ромашковом поле. Женщина сидела, задумчиво обрывая лепестки с цветка. Лэнэ никогда прежде не видел столько ромашек.

— Куда мы идем? — спросил он.

— Ни куда, а — откуда, — покачала головой Кела. — Мы идем, чтобы кое-что увидеть.

— Что? — спросил Лэнэ, пытаясь поймать ускользающий взгляд жены.

Кела молча указала на небольшое, поросшее камышами озеро, в которое впадала целая дюжина ручьев, звенящих, как струны арфы под умелой рукой. У небольшой заводи среди плакучих ив стояла, сосредоточенно сплетая венок из водяных лилий самая красивая женщина, которую когда-либо видел Лэнэ. Повернувшись к ним, женщина покачала головой и приложила палец к губам.

8.

Ты расскажешь мне сказку о странной любви

Я поверю в неё, как в несбывшийся сон

Тэм Гринхилл

Ветер легко и неспешно перебирал ветви плакучей ивы. Безмятежно и тихо было, как бывает только во сне. и играла где-то вдалеке едва различимая музыка — флейта, сливающаяся с звоном ручьем-струн. И самая красивая женщина в мире неспешно прогуливалась вдоль кромки озера, нетерпеливо теребя кончик косы. На наблюдателей, замерших под деревьями, она больше не обращала внимания, словно и вовсе их не замечала. Женщина ждала кого-то. И вот послышался шорох, камыши раздвинулись, и на свет появился невысокий, но статный молодой человек. Одет он был легко, словно не в Льдинных горах происходила встреча, а на плечи накинул разноцветный, даже радужный плащ из какой-то невесомой ткани. Из этой встречи — как подумалось Лэнэ — вышла бы отличная песня. Мужчина и женщина медленно пошли вдоль ручья, взявшись за руки. Лэнэ осторожно приблизился. стали слышны глаза и тихий разговор, суть которого заставила молодого человека слегка покраснеть.

Женшину звали Враджэн, судя по темным волосам и черным глазами и судя по имени родом она была из далин. Ееспутник носил имя и вовсе странное: Коннардьё. Говорили о личном, о слишком интимном, и Лэнэ не единожды хотел отойти и оставить любовников в покое, а потом он вдруг услышал, как Враджэн тихо произнесла:

— Он снова прислал мне сундук с подарками, этот Темьгородский князь.

Лицо Коннардьё — и без того смуглое — совсем потемнело.

— Сам он не появлялся здесь, — поспешила сказать женщина, сильнее вцепляясь в руку своего спутника.

— Скоро мы уедем, — тихо сказал Коннардьё. — Я почти обо всем договорился, и брат пообщал помочь мне. через несколько дней мы покинем эти холодные горы и отправимся туда, где круглый год тепло и ярко светит солнце.

Враджэн со странной тоской посмотрела на озеро и промолчала. а потом ее любовник ушел, опять скрылся в камышах. сверкнули в небесах радужные крылья какой-то птицы. Кела присоединилась к Лэнэ.

заметно похолодало. секундой назад было теплое лето, пусть столь краткое в Льдинных горах, но достаточно приветливое, и вот уже — осень. Ветер срывает листья с плакучих ив, треплет метелки камышей, и водяные лилии давно увяли. Лэнэ не сразу разглядел Враджэн на берегу. красота ее не утратила своего блеска, но высокий лоб прорезала глубокая скорбная морщинка. одежды на ней теперь были из грубой плотной ткани, и женщина горбилась и клонилась под каждым порывом ветра. и тем не менее, она упрямо смотрела на небо, выискивая там какие-то ей одной понятные приметы.

— Коннардьё не приехал за ней, — разочарованно шепнул Лэнэ. как всякий музыкант, он любил истории любви, которые заканчивались бы счастливо. подобные пенси вызывала больше радости у слушателей.

До ушей его донеслась песня самой красавицы, сложенная в старинном стилем — двухстишиями, со множеством повторений, тоскливая и совершенно бесконечная.

— Он уехал в страну изумрудных холмов

И оставил меня

Он в стране изумрудных холмов

И оставил меня

Обещал плащ из перьев

И корону из кости слоновой

Но вернулся в холмы

и оставил меня

Песня все тянулась и тянулась, почти совсем лишенная мотивна, монотонная и мертвенная.

— Я знаю эту легенду, — шепнул Лэнэ подсевшей рядом Келе. — Один чужестранец пообещал девушке из нашего рода забрать ее с собой в теплую и плодородную долину, но соврал. Когда девушка ему наскучила, чужестранец вернулся на родину один. а девушка утопилась.

Кела пожала плечами и вновь указала на озеро. со стороны невысоких холмов, уже начавших покрываться снегом, спускалась дорога, которая искрилась и пылила. Минутой спутся у озера показался небольшой кортеж, во главе которого был молодой еще мужчина, высокий и худой, в плаще из волчьего меха и с бляшками в виде волчих голов, украшающими доспехи и сбрую лошади.

— Серый Князь! — воскликнул Лэнэ, пораженный также сходством персонажа легенды, давнего прародителя с его собственным братом Ниолтом. Кела предупреждающе коснулась его губ рукой. пальцы у нее были теплые и пахли какими-то травами. Лэнэ кивнул, и рука, к сожалению, исчезла.

впрочем, его голос ничем не помешал призракам у озера. Серый Князь спешился, сделал несколько шагов по покрытой инеем траве и кинул что-то под ноги Враджэн. перелив красок засверкал под заходящим солнцем.

— Вот все, что осталось от твоего любовника, Враджэн, — сказал Серый Князь, и голос его прозвучал холодно и грубо. — Он улетел, спасая свою шкуру, и бросил тебя. Ты продолжишь упираться, или выйдешь за меня?

Красавица не удостоила его даже взглядом, бормоча себе под нос свою безумную песенку побрела к воде и скрылась в камышах.

Вновь поднялся ветер. Лэнэ нашел руку Келы, стиснул ее и побежал под укрытие тесно переплетенных ветвями ив. Повалил снег. Картина вновь сменилась, как в мистерии, которые показывали в день окончания лета в Княжинске. Озеро было все то же, хотя его сковывал лед и укрывал снег, и холмы были те же. и Враджэн, выскользнув из сухих камышей, так же неспешно бродила мимо озера, печально напевая что-то себе под нос. Издалека послышались крики — грубые голоса, так похожие на перекличку гончих Риттара — засверкали факелы. Тростник вспыхнул мгновенно, и Враджэн, печальная и прекрасная тень, оказалась в ловушке. Лэнэ дернулся, чтобы спасти девушку, окруженную пламенем, но Кела удержала его.

— Едва ли вы чем-то поможете, господин.

Лэнэ, стискивая руку жены, мог только наблюдать, как пламя подбирается все ближе и ближе к неподвижно стоящей фигурке. Вот язык огня опалил волосы женщины и оставил след на щеке. У самой кромки огня возник Серый Князь в своем плаще из волчьей шкуры, в своих доспехах, украшенных оскаленными волчьими мордами. Он стоял и протягивал руку, с ухмылкой предлагая загнанной в угол женщине обручальное кольцо, черное, выточенное из запятнанного предательством мартига.

— Я нужна тебе даже безобразной, Князь. Бедный князь! — Враджэн расхохоталась хрипло и жутко. — Ты никогда не любил меня, тебе нужен только мой дар. Но скажи, мой глупый князь, что ты будешь делать с ним, с даром вещих снов и верных решений? Что он принесет твоему роду, Серый Князь?

Враджэн бесстрашно шагнула назад через огонь, окутавший всю ее фигуру. Самая красивая женщина на свете походила сейчас на факел больше, чем на человека. Лэнэ зажмурился на секунду, но заставил себя все же смотреть.

— Надеюсь, — прошептала Враджэн сухими спекшимися губами, — городу твоему не жить.

шагнув назад, она скрылась под водой, только круги пошли по поверхности полыньи та зашуршало крошево льда. И маленькая радужная бабочка, упавшая с неба, беспокойно закружилась над водой.

— В песне все иначе, — тихо сказал Лэнэ. — что чаще врет, Кириана Ликарьска, песни или сны?

Кела молча пошла дальше сквозь метель.

— Как быстро у нас наступает зима, — пробормотал Лэнэ. — Теперь я многое понимаю.

он повернулся туда, где в темноте за метелью скрывалось озеро, хранящее на своем дне кости Враджэн, которую Серый род почитал жестокой ведьмой.

— Благодарю, госпожа, теперь я многое понимаю.

Нагнав Келу, Лэнэ схватил ее за локоть и повернул к себе. Она тоже была самой прекрасной из женщин мира.ю даже шрамы на щеке этого скрыть не могли. И глаза ее, слишком темные для здешних жителей, смотрели внимательно и холодно.

— Где ты? — спросил Лэнэ.

— Нам нужно спешить, — ответила Кела.

— Где ты, Кела?

— В безопасности.

— Где ты, Кела! — повысил голос Лэнэ.

— Я сижу у ворот Темьгорода, — ответила наконец Кела, опуская голову. — Здесь только я и пара давно умерших стражей.

— Уходи оттуда.

Кела вырвалась и пошла дальше.

— Уходи оттуда! — повторил Лэнэ. — Мы увидели только часть истории! Кто же проклял Темьгород, если обвиненная в этом ведьма утонула?

Кела даже не обернулась, продолжая упрямо идти вперед по присыпанной снегом тропе, уводящей вверх по холму.

— Коннардьё! человек, которого она любила! он — не простой человек. Кела! Кела! твоя кровь не поможет снять проклятье, потому что кровью за кровь не платят. но только я об этом знаю...

последние слова Лэнэ произнес еле слышно. потом он побежал, быстро нагнал Келу и развернул к себе. Губы ее были плотно сжаты, но под его поцелуем все же раскрылись. прижимая к себе женщину, Лэнэ забормотал, все еще касаясь губами ее губ:

— Уходи оттуда. спрячься в горах. я скоро найду туда и мы уедем.

— К изумрудным холмам? — ехидно спросила Кела.

— Куда угодно, — очень серьезно ответил Лэнэ.

и проснулся.

на губах все еще оставался вкус поцелуя, а руки еще ощущали тепло чужого тела. Лэнэ сел, чувствуя приятную бодрость. он полностью исцелился за эту ночь. приближался рассвет, горизонт уже посветлел едва заметно. спрыгнув на пол, Лэнэ на цыпочках подошел к двери и приоткрыл ее. стража. Четыре человека, двое из которых принадлежат к дружине Риттара. Гончие бесполезны, когда речь заходит об охране, но убийцы из них великолепные. так же тихо прикрыв дверь, Лэнэ аккуратно опустил задвижку и подошел к сундукам. они были полны бесполезных в горах парадных одежд. на самом дне молодой человек разыскал светлый шерстяной дублет и бархатный упелянд, отороченный куньим мехом; вещи, вызвавшие его улыбку. Его меч, показавшийся и Драконихе и гончим бесполезной игрушкой, был брошен на кресло. застегнув пряжку пояса, плетеного из полосок кожи, перевитых серебром, Лэнэ повесил на него клинок. Вытащив из-под кровати лютню, завернутую в холстину, молодой человек повесил ее на спину и направился к окну.

9.

Всё равно я умру, так зачем же тянуть

Не тревожь мои раны и не плачь обо мне

Мне уже всё равно, где закончится путь

Я уйду, чтоб погибнуть на войне.

Тэм Гринхилл

Первым делом Килья изучила пещеру, которую сама назвала превратной. Она была поистине огромна, но, как не странно, совсем не порождала эха. Пещера казалась немной, безмолвной, безъязыкой. Мертвой, как и весь город. Ничего не могло выжить возле проклятого Темьгорода, во имя которого, если догадка Кильи была верна, суждено было умереть. Пробродив по пещере несколько часов, Княгиня обнаружила множество боковых ходов, уводящих в самые темные провалы на свете. Самые страшные легенды рассказывались о горах в окрестностях Темьгорода. Если демоны и чудовища бродили по поверхности земли, что же тогда таилось в недрах гор!

Ничего не бойся, — толкнул Килью Дар. — Иди вперед.

И она пошла, выбрав коридор наугад. Он повышался, пока не вывел ее в еще одну пещеру, меньшую по размеру. здесь горел огонь в очаге, сложенном из обломков местной породы, и ворочался в забытьи на ложе из шкур человек. Переборов первый испуг, Килья приблизилась и заглянула в исхудалое лицо мужчины.

— Князь Ниолт.

Мужчина открыл глаза и необычайно цепким для израненного изможденного человека взглядом оглядел лицо девушки. Ни одна деталь не ускользнула от его взгляда, особенно задержавшегося на обезображенной щеке.

— Кто ты? — просипел Ниолт, еле шевеля непослушными губами.

— Меня зовут Кела. я... я супруга вашего брата Лэнэ.

Старший Князь вновь окинул ее взглядом, еще более цепким и едким.

— Кириана Ликарьска, значит ты услышала меня. Помоги мне сесть.

Кела подхватила мужчину и сунула ему под спину скрученные волчьи шкуры. Ниолт очень ослаб, раны воспалились. кроме того, он уже несколько дней ничего не ел. Кела порылась в сумке, которую все это время несла с собой, скорее по привычке: никто не отправляется в горы без такой вот сумки. На дне ее лежал маленький котелок, который Кела набила снегом и повесила на рогатине над огнем. в пояс ее были зашиты кое-какие лекарственные травы и две баночки с целебынми мазями. первым делом Кела промыла раны Старшего Князя и перевязала их полосами, оторванными от своей рубашки, пропитав эти бинты мазью. затем она заварила чай и вымочила в горячей воде сушеное мясо. Старший князь ел жадно, не сводя при этом глаз с невестки.

— Как вы оказались здесь, господин? — спросила Кела, когда Старший Князь насытился.

Ниолт вновь повалился на шкуры и прикрыл устало глаза.

— Гончие предателя Риттара гнали меня в горы. Я был поражен тремя стрелами, но сумел убежать и скрыться в этой пещере. Уверен, все подстроила старая ведьма Каина! Я отдам ее псам, когда вернусь.

кела вздрогнула и постаралась больше не встречаться со Старшим Князем взглядом: столько ненависти было в его голосе.

— Мы рядом с Темьгородом? — спросил Ниолт, не открывая глаз.

— Да, — ответила Кела.

— Это хорошо, невестка, — сказал Ниолт. — Следи, чтобы огонь не погас.

и он уснул.

Она бродила вдоль запертых ворот, черных и мрачных, туда обратно, словно перед невидимой преградой, которую не могла или не решалась пересечь. это был очень мучительный сон, именно потому, что ничего не происходило. Потом она услышала голос Лэнэ, созданный для песен, напевающий балладу, которой она прежде не знала:

— Сидит королева одна

У разбитых окон

Сидит королева одна

Погруженная в сон

Сидит королева одна

Видит сон наяву

Любимый лишь кости, и ветер колышет траву

А потом она увидела самого Лэнэ, обнимающего свою лютню, словно младенца, бережно завернутого в слои холстины. Лэнэ протянул руку, Кела тоже протянула руку, но вспомнила, что на ней ни маски, ни вуали. Лэнэ улыбнулся и попытался коснуться ее изуродованной щеки, но преграда между ними была пусть и незримой, но — непреодолимой. И Келе захотелось расплакаться от обиды.

— Уходи, Кела, — тихо попросил Лэнэ.

А потм она проснулась.

Ниолт быстро окреп. раны его едва затянулись, но Старший Князь упрямо поднялся с постели и велел Килье идти вниз, к воротам. Фальшивая господарьская дочь не стала спрашивать — зачем. Пошла вниз, куда вел ее и дар. впрочем, спуск в пещеру тядело дался Старшему Князю. Ниолт вновь повалился на шкуры в отдалении от пару мертвых стражей. Килья заварила еще чаю, к которому сама почти не притронулась. Выпив его и доев мясо, Ниолт опять погрузился в сон, наказав Килье следить за огнем.

Она стояла перед воротами, распахнутыми настеж. Внутри был пир, но веселья не чувствовалось. Это больше походило на тризну. Килья вступила в ворота и прошла главной удицей Темьгорода прямо к княжескому терему, сложенному из серых камней. крыльцо было украшено двумя каменными волками, поверх которых были наброшенны самые настоящие шкуры. Глаза каменных стражей мерцали желтым из-за вставленных в глубокие глазницы драгоценных камней. В высоком кресле восседал сам Серый Князь, к облегчению Келы похожий на Ниолта, а не на Лэнэ. Но и Лэнэ здесь был: сидел у ног господина, обняв свою лютню. Он посмотрел на Килью и приложил палец к губам, призывая к тишине, а потом указал куда-то за ее спину. Княгиня обернулась.

Город был сер и угрюм, под стать своему мрачному повелителю. Город был так мерзок, что Килья искренне радовалась его исчезновению с лица земли, нависшему над Темьгородом проклятью. И вот через хмарь летела бабочка, обладательница радужных крыльев, рассыпающая вокруг себя разноцветную пыльцу. Повернув голову, Килья увидела ужас на лице Серого Князя. Поднявшись с кресла, повелитель Темьгорода схватился за меч. Бабочка замерла, трепеща крыльями. А потом Килья услышала голос, глубокий и мягкий, полный сожаления.

— Ты совершил слишком много преступлений, Серый Князь. Ты совершил слишком много убийств. Я все бы тебе простил, ты не волновал меня. Но ты убил Враджэн, и поплатишься за это.

— Я убил тебя, Коннардьё! — выплюнул Серый Князь самое странное имя на свете.

— Ты всего лишь убил меня, Серый Князь, — печально ответила бабочка. — Ты же вместе со своим городом и всем твоим родом погрузишься во тьму. И так будет до тех пор, пока кровь сердца не искупит твою вину.

Серый Князь ударил, и бабочка, рассеченная на две половинки, упала на серые плиты двора. но было уже поздно — тьма скрыла город.

В темноте Лэнэ нащупал руку Кильи и шепнул ей в ухо, касаясь кожи теплыми губами:

— Уходи. Уходи, Кела. Твоя кровь не сможет снять проклятье, потому что кровью кровь не смыть, но только я об этом знаю.

— Бабочка сказала о крови из сердца, — возразила Килья темноте.

Лэнэ неожиданно обнял ее и прижал к себе и что-то жарко зашептал. Килья смогла только различить: "Мы уйдем, уйдем далеко-далеко".

— Если моя кровь не может спасти город, — тихо произнесла Килья, — значит дар, приведший меня сюда врет. Что врет, Лэнэ, сон или дар?

Лэнэ обнял ее еще крепче и поцеловал.

Килья пробудилась, еще ощущая вкус его губ.

Поднявшись, она подошла к воротам, где Ниолт изучал надпись. В руках у Старшего Князя был длинный кинжал. Килья обошла его и прижалась спиной к черной створке. Сердце в груди билось слишком ровно для магического предмета, способного снять проклятие с целого города.

10.

Кто назовёт в ночи

Имя — защиты знак?

Но тишина молчит

И обнимает мрак.

Тэм Гринхилл

В этот раз Лэнэ отправился в горы пешком. Тот, к кому требовалось обратиться сейчас, лошадей отчего-то не выносил. Зато любил серебро и драгоценные камни, которыми была украшена рукоять прихваченного Лэнэ кинжала, а еще любил вино. Молодой человек наведался в кладовую и перелил во флягу яарвейн*, густой и сладкий, как смертный грех. Рассвет он встретил уже на склонах льдинных гор. Ветер забирался под упелянд, сковывая тело холодом. Одежда была совершенно не предназначена для долгого путешествия сквозь зиму, и тем не менее Лэнэ упрямо шел вперед. Он шагнул в темное узкое ушелье, где стены покрыты изморозью, а кое-где толстой коркой льда, полированного, как серебряное зеркало. Земля то и дело уходила из-под ног, и меньше, чем за час Лэнэ совсем выбился из сил и повалился на снег.

— Замерзнешь, — ехидно сообщил голос откуда-то сверху.

Лэнэ повернул голову. Незнакомец — маленького роста, коренастый, с клочковатой рыжей бородой с проседью — приземлился совсем рядом и взметнул в воздух крошево мелких льдинок. Лицо Лэнэ закололо и обожгло холодом. Присев на корточки, мужчина наклонил голову и стал смотреть на распростертого на снегу молодого человека если и не приветливо, то по крайней мере не враждебно, с определенным интересом. Сейчас следовало встать, поклониться и протянуть Хозяину Гор подарки, но тело Лэнэ совершенно закоченело. Он попытался подняться, но только снова повалился на землю. Хозяин Гор с неожиданной для столь низенького человечка силой закинул тело молодого Князя к себе на плечо и трижды постучал по стене ущелья. Распахнулась невидимая до того времени, а скорее всего и не существующая дверь, из проема пахнуло теплом и запахом еды. Лэнэ изумленно выдохнул.

— Долго ли умеючи, — хихикнул Хозяин Гор. — Как любит говаривать мой горжанский кузен, долго ли умеючи. Он говорит, что умеючи можно и из соломы прясть. Садись, давай, к очагу, согрейся.

Лэнэ, окончательно позабыв про все наставления и правила, привалился к теплым камням и прикрыл глаза. Хозяин Гор где-то там за смеженными веками звенел посудой и ворчал что-то себе под нос. Лэнэ сумел разобрать только: вздумал тоже, в этакой тряпочке по горам шастать.

— Я увидел этот костюм во сне, — тихо сказал Лэнэ, открывая глаза.

Хозяин Гор протянул ему миску с дымящимся мясом в подливе и хмыкнул.

— Какая дурацкая причина, прямо слово.

— На самом деле, другой одежды не нашлось, — ответил Лэнэн и взялся за ложку.

Хозяин Гор уселся напротив, отправил в рот кусок мяса, прожевал старательно, облизнул ложку и спросил:

— Зачем же ты искал меня, мальчик из Серого рода?

Лэнэ слегка порозовел. Боже! он же совсем позабыл, что следует сделать при встрече с Господином! Лэнэ дернулся, но Хозяин Гор остановил его взмахом руки.

— Говори, с чем пришел.

— Мне нужно найти Темьгород.

— Зачем?

— Там моя жена, и она в опасности.

Хозяин Гор поднялся и бесцеремонно вытряхнул сумку Лэнэ. Кинжал, украшенный серебром и драгоценными камнями, горный дух отшвырнул на гору сокровищ, высящуюся в углу и изрядно захламляющую комнату, после чего вытащил пробку из фляги и разлил яарвейн по кубкам. Сделав глоток, он почмокал довольно губами, окрасившимися в темно-вишневый.

— Как же, как же. Килья Ликарьска, чей дар так ценен для Господаря Ликаря, что еще в младенчестве ее подменили с кухаркиной дочерью. Господарь надеялся, что таким образом его дочь никак не попадет в руки Серого рода, но от судьбы не уйдешь... Я принял твои дары, мальчик их Серого рода, я помогу тебе. Но правила ты знаешь. Подарков мало.

Лэнэ с трудом выдержал строгий взгляд сапфирово-синих глаз.

— Я должен назвать ваше имя. Но я его не знаю.

Хозяин Гор отставил в сторону кубок и поднялся на ноги.

— Ты мне нравишься. Назови то имя, которым вы меня зовете, и я помогу тебе. Скажи только, что ты намерян сделать со своей вотчиной?

— Я хочу уничтожить Темьгород, Рюбецаль. От него только зло.

— Как же, мальчик из Серого рода? — усмехнулся Хозяин Гор.

— Если бы у меня были порошки, взрывающие горы... — робко предположил Лэнэ.

Рюбецаль хохотнул басом.

— А ты мне нравишься, мальчик-певец из Серого рода! Согрелся? ну, тогда пошли.

Лэнэн поднялся и последовал за Хозяином Гор через целую вереницу коридоров и комнат. Часть из них была выдолблена водой, все еще сочащейся с потолка, а часть — руками людей. Везде видны были рисунки, сделанные красной, черной и белой краской, изображающие животных и охотников; рисунки, похожие на неумелые детские "ручка-ножка-огуречек" и почти совершенные.

— Здесь жили люди, — сказал Рюбецаль. — Они охотились в горах и изображали свою охоту на стенах и посвещали это мне.

Хозяин Гор указал на жутковатый рисунок: косматую угольно-черную фигуру с красным лицом и белыми оленьими рогами.

— Они хорошо молились мне и вскоре стали править Льдинными горами.

— А там? — Лэнэ указал на черные провалы пещер, из которых веяло холодом и ужасом.

— Там жили дурные люди. Они варили в чанах колдовские отвары, молились колодцам, убивали людей и посвящали это мне.

Хозяин Гор указал на плохо сохранившийся рисунок, волка с козлиными копытами, с красным лицом и белыми крыльями.

— Они все исчезли? — предположил Лэнэ, спеша поскорее удалиться от пугающих его провалов.

— Нет, — покачал головой Рюбецаль. — Увы, но они правят Льдинными горами сейчас. Там жили твои предки, мальчик-певец из Серого рода. Певцов они скидывали в самые глубокие колодцы.

Лэнэн поежился и прибавил шагу.

Дальше пошли пещеры, заполненные сокровищами, от которых у любого человека загорелись бы глаза. И у Лэнэ бы загорелись, если бы его не мучили мысли о Килье Ликарьске, его Келе, как бы ее на самом деле не звали. Хозяин Гор также выказал сокровищам полное пренебрежение. Наконец они вышли в маленькую комнату, где стояли семь деревянных ящиков, окованных железом.

— Здесь храниться порох, — сказал Рюбецаль. — Чувствуешь, как здесь сухо? Этот порох так же сух, и одного ящика хватит, чтобы взорвать пещеру с черными воротами в Темьгород. Ты не передумал?

— Нет, — покачал головой Лэнэ.

— Тогда бери, — сказал Рюбецаль.

Лэнэн с трудом взвалил ящик себе на спину. Жалобно звякнула лютня.

— Отдай ее мне, — сказал Рюбецаль. — Я сохраню ее. Когда ты закончишь дела, иди вместе со своей женой к охотничей сторожке у семи сосен. Там я буду ждать тебя. Иди по этому коридору, он приведет тебя к черным воротам Темьгорода.

Лэнэ с поклоном передал Хозяину Гор свою лютню и ушел в указанном направлении.

11.

Не узнать никому, как я мёртвую нес на руках

Потому, что об этом я песню не смею сложить.

Тэм Гринхилл

Коридор то спускался, то шел вверх, петлял, извивался и завязывался хитрым узлом. Лэнэ шел, сгибаясь под тяжестью ящика с порохом и морщась от забирающегося под одежду холода. Потом коридор начал сужаться, пока не стал почти совсем не проходимым. Лэнэн уже начал сомневаться в выбраном направлении и в помощи Хозяина Гор, когда лаз привел его наконец в пещеру. До сих пор молодому человеку не доводилось видеть таких огромных пещер: потолок ее терялся в вышине и слабо мерцал, огни отражались в ледяном полу, похожем на полированное зеркало. Прямо напротив возвышались огромные черные ворота, от которых веяло могильным холодом, как от тех страшных тоннелей внизу. По обеим сторонам от ворот стояли стражники с копьями, но приблизившись Лэнэн понял, что стражи Темьгорода давно уже истлели, и только доспехи, украшенные бляшками с волчьими мордами не дают им упасть. Сами ворота были приоткрыты и за ними клубилась темнота. Келы нигде не было. Наклонившись, Лэнэ изучил землю. Ворота до последнего момента были закрыты. Значит, Кела в городе?

Первым делом Лэнэ рассыпал на земле порох и приладил наполовину опустевший ящик у намертво застрявшей левой створке. Потом, положив руку на эфес своего меча, он шагнул в темноту, к которой глаза привыкли очень быстро. Здесь было не темно — сумрачно. Сам Темьгород был сумрачен, и очень походил на холодную каменную твердыню Княжински. По обеим сторонам улицы высились дома, сложенные из крупных серых блоков, с маленькими окнами, прикрытыми ставнями. Кое-где дерево совсем сгнило, и только заржавевшие скобы покачивались перед черными слепыми провалами. Лэнэ вспомнил песню. может, она и врала во многом, но в одном оказалась права: Темьгород был угрюм. подняв повыше факел, Лэнэн пошел вперед к громаде княжеского терема.

"Мой бедный Князь..." — улыбка на лице

"Мой глупый князь..." — и ведьма на крыльце

"Мой Серый Князь, я никогда не вру

Умру, но и тебя с собою заберу"

Крыльцо было огромным, по обе стороны от лестницы стояли каменные волки со светящимися глазами: огонь факела отразился в осколках желтого льда*, вставленных в глазницы. В высоком кресле, украшенном резьбой, сидел Серый Князь, тяжело глядя на вошедшего. Заставив себя присмотреться, Лэнэ сообразил, что это Ниолт, и выглядит он не лучшим образом. Отбросив факел, Лэнэн взбежал по ступеням.

— Брат!

И споткнулся о безжизненное тело. Опустив глаза, Лэнэ посмотрел на обезображенное ожегом серое лицо, сходное по цвету с камнем.

— Почему? — спросил устало Ниолт. — Почему ее кровь не сняла проклятье. Она ведь в точности, как сказано в легенде : ведьма с жуткой меткой на лице.

Лэнэ медленно опустился на колени и коснулся руки Келы. та была совсем ледяной, уже начала коченеть. Кровь на груди запеклась жуткой коркой. Лэнэ бережной отвел с лица женщины пряди волос, а потом аккуратно повернул ее голову так, чтобы скрыть рубцы. Кела всегда делала это при жизни.

— Кровью нельзя отплатить за кровь, — сухо сказал Младший Князь.

Он поднял тело жены и медленно пошел в темноту, оставив факел тлеть на ступенях. Ниолт, несмотря на то, что прихрамывал и сипло дышал, быстро его нагнал.

— Ты должен оставить ее здесь. Ты знаешь наши обычаи.

Лэнэ упрямо пошел дальше, не обращая ни малейшего внимания на слова брата. Ниолт коснулся его плеча. Лэнэ брезгливо сбросил руку. Больше всего ему хотелось сейчас вонзить в сердце старшего брата свой узкий слегка волнистый клинок, выкованный горными духами и закаленный в крови из драконьего сердца. Но Лэнэ не стал этого делать. Только сейчас он сообразил, что именно этот клинок в ножнах из странной переливчатой кожи висел на поясе у Коннардьё. Как же тогда он попал к Серому роду? Нет, в этом городе и без того было пролито предостаточно крови.

Лэнэн уже перешагнул порог Темьгородских ворот, когда в спину ему уткнулся клинок. Ниолт проткнул упелянд и дублет, но сильнее надавливать не стал.

— Мы оставим ее здесь, в городе, и вернемся домой, — сказал Старший Князь.

Лэнэ сделал еще один шаг вперед и осторожно опустил безжизненное тело Келы на пол. Ну, что ты будешь делать, мальчик-певец из Серого рода? Лэнэн потянул свой меч из ножен. серебристый металл довольно запел. Если молодому князю не хотелось проливать кровь, то сам меч ничего против убийства не имел. больше того, меч просто жаждал крови Серого рода, так радостно он выскользнул из ножен и нанес удар. Лэнэ едва не вывихнул запястье. От неожиданности Ниолт едва успел поставить блок. Меч снова нанес удар, потянув руку Лэнэ за собой. Клинок фехтовал много искуснее молодого человека и жаждал убийства своего врага. Лэнэн много усилий пралагал к тому, чтобы сдерживать его ярость. Клинок фехтовал даже лучше, чем Ниолт, много лет потративший на тренировки. Старший Князь быстро выдохся, и мог уже только защищаться. Меч нанес ему еще две раны — в бедро и в плечо.

— Я не хочу убивать брата! — взмолился Лэнэ. — Я вообще никого не хочу убивать. Остановись!

Меч не слушал его, нанося удар за ударом. Ниолт оказался прижат к стене. блоки его почти не сдерживали яростных атак. Старший Князь так выдохся, что даже говорить не мог.

— Я не хочу убивать его! — взмолился Лэнэ. — Рюбецаль сказал, что таких, как я жители темных пещер скидывали в самые глубокие колодцы. Я лучше окажусь на дне колодца, чем стану таким же, как весь мой род. Я не буду его убивать!

С усилием совладав наконец с мечом, Лэнэ засунул его в ножны и посмотрел сверху вниз на сползшего на землю брата.

— Возвращайся домой, Ниолт, и делай что хочешь. Свою жену я заберу с собой.

Сначала Лэнэ выволок через короткий коридор, выводящий на склон горы, Ниолта и бросил его возле деревьев. Затем вынес на руках тело Келы. Вернувшись в пещеру, молодой человек поднял ящик с порохом, взвалил его на плечо и пошел по главной улице к терему. Дорожка черного порошка кончилась на верхней ступени, ящик Лэнэ запихнул под трон. Выйдя за ворота, молодой Князь поклонился стражам, верну несущим свою службу все эти столетия, после чего чиркнул огнивом. Порох занялся мгновенно, огонь, шипя и рассыпая искры, побежал вдаль по улице, освещая неприветливые дома. Лэнэн побежал в противоположную сторону. Он уже выбрался из коридора на свет, когда гору сотряс взрыв. Не удержавшись на ногах, Лэнэ повалился на расцвеченный алым закатным солнцем снег. Раздался еще один взрыв, а за ним такой скрежет, словно целая гора обвалилась внутрь себя. Приподнявшись на локте, Лэнэн обернулся. Гора стояла, только снег облетел с низких сосен. Где-то вдалеке начался обвал, и, наверное, не одно ущелье скрылось сегодня под толщей снега. Лэнэ коснулся лбом наста и попросил у Хозяина Гор прощения за беспорядок. Затем он поднялся на ноги и поднял уже закоченевшее тело Келы. Ниолт тяжело посмотрел на младшего брата из-под нахмуренных бровей.

— Ты хоть понимаешь, щенок, что ты навторил?! я бы убил тебя, если бы мои раны не воспалились! И я еще убью тебя!

— Теперь я уверен, — спокойно ответиул Лэнэ, — что ты благополучно доберешься до дома. Прощай, Серый Князь.

И не оглядываясь больше ни на брата, ни на гору, похоронившую Темьгород, Лэнэ пошел вниз, в сторону заповедной рощи.

Рюбецаль сидел на крыльце охотничьего домика и курил короткую трубку-носогрейку, попыхивая дымом. Увидев тело на руках Лэнэ, Хозяин Гор покачал головой.

— Тебе следовало оставить ее там, мальчик-певец.

Лэнэ упрямо покачал головой.

— Мы даже не можем похоронить ее как подобает, ведь зима наступила. Ты хочешь, чтобы она призраком преследовала тебя.

Лэнэ упрямо покачал головой.

— Я могу многое, но я не могу оживлять людей.

Рюбецаль поднялся и сжал подбородок Лэнэ, не дав ему качнуть головой еще раз.

— Я оставлю ее тело в самом глубоком ущелье, среди голубых и белых камней, среди залежей желтого льда. Ты на ночь останешься в этой хижине и будешь пить вино и есть хлеб с солью. Запомни: брось три шепотки соли в окно, тогда призрак, который ночью придет за тобой не сможет их переступить. Еще: вылей три капли вина на порог, тогда пожирательница плоти, которая придет за тобой не сможет войти. И еще: когда твоя жена начнет звать тебя, трижды, по имени, обращаясь самыми ласковыми словами, не открывай. Мертвые умеют обманывать, и нужно им только одно: забрать живых за собой в могилу.

Забрав из рук слабо сопротивляющегося Лэнэ мертвое тело, Хозяин Гор начал спускаться с крыльца. Лэнэ удержал его дрожащшей рукой и снял с пояса меч. Рюбецаль покачал головой.

— Э-э-э, нет, мальчик-певец из Серого Рода. Думаю, отправившись в странствия, ты еще встретишь наследника Коннардьё. Отдашь меч ему. И еще...

Хозяин Гор повернулся и посмотрел прямо в глаза молодому человеку своими сапфирово-синими холодными глазами.

— Мое настоящее имя — Адальбьёрг, что значит "Бескорыстная помощь".

На горы медленно опустилась ночь, сковав все темнотой и холодом. Лэнэ — больше машинально, не думая, исполнил советы Хозяина Гор: высыпал соль и разлил вино. Сидя на жестком табурете возле очага, он бездумно перебирал струны. Ни одна песня не приходила на ум. Луна уже зашла, когда за окном мелькнула бледная тень. В дверь тихо, робко постучали. Тихий печальный голос позвал:

— Лэнэ...

Молодой певец неловко задел струну, и лютня отозвалась протяжным стоном.

В окне показалось лицо, знакомое прекрасное лицо со шрамами на щеке. Лэнэ погладил дрожащими пальцами корпус дрожащей лютни, коснулся струн и запел:

— Горит очаг, и пенится вино

И вновь беда обходит стороной

и искры пляшут, пляшут у лица

Сверкают камни княжьего венца

"Я слышал, Князь", — тут Егерь говорит

"Есть девушка, прекрасная на вид

Все совершенство тела и лица

и Дар, достойный княжьего дворца..."

В дверь постучали. Голос мягко и печально позвал:

— Лэнэ.

Молодой певец закашлялся. Лицо прижалось к стеклу, по щекам потекли слезы. Лопнула струна, ей отозвался стук в дверь.

— "Враджэн из рода приозерных фей"

И Князь велит: "Ты в барабаны бей

И сватов шли, и дивные дары

Настало время нам закатывать пиры"

Вернулся Егерь, главу опустив

И зная, Князь провала не простит

"Враджэн на сватовство сказала — нет

и не изменит свой ответ..."

— Лэнэ, — тихо и печально позвал голос.

0.

Я буду странником Света, ты будешь странником Тьмы

Мы будем брести сквозь лето до звонких ворот зимы

Мне быть бы героем саги, а ты можешь стать мудрецом

Ты будешь бродячим магом, я — бродячим певцом

Тэм Гринхилл

Менестрель умолк и прислушался.

— Кажется, метель кончилась.

— Ваша правда, господин певец, — усмехнулся трактирщик, разливая остатки вина. — Метели в это время хоть и лютые, но недолгие.

— Ваша правда, господин Адальбьёрг, — улыбнулся певец и залпом допил свой кубок.

— А что же было дальше? — спросила Агнешка. — Что сделал Лэнэ? Открыл?

— Ясное дело, — фыркнул Степняк. — Открыл, и девка его сожрала.

Менестрель негромко рассмеялся, и рассмеялся его спутник, все так же седящий у очага.

— Не могла она любимого мужа съесть! — уверенно сказала Немила, и подруга с ней согласилась.

— Эту историю можно рассказывать всякий раз по разному, — пожал плечами менестрель. — Как вам больше нравится, прекрасная госпожа.

Донельзя довольная Немила хихикнула.

— А меч? — спросили одновременно Степняк и Сильян. — Лэнэ встретил наследника этого Коннардьё?

— О да, — кивнул менестрель. — Конечно. Меч сейчас там, где ему и надлежит быть. Клинок, закаленный в сердце дракона, слишком опасная штка, чтобы им могли пользоваться люди. Но, сдается мне, раз метель улеглась, пора в путь. Пока она не началась снова.

Менестрель поднялся, следом за ним поднялся и спутник.

— Куда ты направляешься, господин певец? — спросил трактирщик, протягивая музыканту флягу с вином.

— В Город Песен. говорят, там будет состязание бардов.

— Передавай привет моему родичу, — сказал трактирщик и вернулся за стойку.

— Непременно, Адальбьёрг, — кивнул менестерль. — Прощайте, господа.

Дверь за ними закрылась. Затем стали собираться в путь и остальные путешественники. Получасом спустя купец, взявшийся сопроводить на ярмарку и двух девушек, погнял свой обоз в сторону Угрюмгорода. Леценциат же направился по едва заметным следам. Когда, миновав семь сосен, он обернулся, то трактира не увидел. Только полуразрушенную хижину и взрытый снег.

05.06. 2008 — 23. 09. 2008

* Карра — струнный смычковый музыкальный инструмент

* Менестрелями в окрестностях Льдинных гор называют странствующих музыкантов, чаще всего карристов и арфистов. Бард — музыкант-маг, владеющий искусством плести заклинания

* Княжинска — замок, со времен падения Темьгорода служивший Серым Князьям резиденцией; неприступная крепость, построенная на юных склонах Льдинных гор. Через него проходила дорога от торгового Угрюмгорода в долину

* Господарь — непосредственный вассал князя

* Мартиг (мартиган) — материал, по виду и химическому составу напоминающий горный хрусталь. Из него принято вытачивать обручальные кольца. Считается, что если один из супругов изменит, то кольцо сразу же почернеет

* Серый звон — т.е. похоронный

* Ликарьска — т.е. дочь Ликаря.

* В начале святочной недели принято класть в камин небольшое бревно; когда оно догорало, по форме углей судили о наступающем годе

* Оба имени — и Кириана и Килья — в Льдинных горах традиционно сокращаются до Келы

* Вэр — господин, вэрэ — госпожа; обращение к равному по положению среди знати

* Белодраконье море (вернее, Море Белых Драконов, бывшее когда-то "Великим морем семидесяти семи белых драконов") расположено на севере Изумрудной долины, также омывает Белые скалы (приморская часть Горжанских гор) и восточную часть Куриты. Название свое получило из-за найденных в больших количествах на известняковых берегах скелетов гигантских крылатых ящеров. Там же по легенде расположены и Логовища, на самом деле просто разветвленная и мало исследованная сеть пещер, частично рукотворных, в известняковых и песчаниковых скалах. Несмотря на то, что поговорка — "а на берегу Белодраконьего моря расположены логовища драконов" имеет более, чем иронический смысл, драконы на море действительно водятся. Честно-честно! (из путеводителя по приморской части Изумрудной долины, составленного господином Дарьеном из Ольге)

* Яарвейн — густое сладкое десертное вино, производимое из сортов винограда, произрастающих на левом берегу реки Яарвэ

* Желтый лед — местное название хризоберилла. В Изумрудной долине его называют "камень мед-и-сахар", в горжанных горах "лунным сахаром", в Курите "осенним кварцем". Собственно, название "хризоберилл" употребляется только в Усмахтском университете