Тьма над Темьгородом

— Вы все-таки отправили гончих на поиски Ниолта, матушка? — спросил он.

Губы Княгини Каины дрогнули странным образом. Развернувшись, она молча покинула комнату. Служанки сбежали еще раньше, перепуганные. Лэнэ обессилено привалился к косяку. Он сам себе был страшен и противен. Какой был тон! Как там в песне? "Я тоже чародей", — ей отвечает Князь, "Умею путь плести и сумрак прясть".

Лэнэ повернулся к своей жене, все так же скорчившейся в кресле. Единственный, видный ему глаз, горел, но страха не было. Удивление, немного — злость, какая-то решимость, но не страх. Очень хотелось все же увидеть ее лицо, понять, что же она скрывает под покровом? Уродство? Ну не крива же Кириана Ликарьска на один глаз в самом деле!

Лэнэ не позволил себе прикоснуться к жене. Вчера он обещал ей, что ничего не сделает без ее согласия. Он плеснул вино в кубок, поднес ко рту, но только сумел смочить губы. Стремительно выпрямившись, Кириана — Кела — ударила по кубку, выбив его из рук Князя. Вино темной, кровяной лужей растеклось по старому истертому ковру. Сверкнул второй, столь же карий и шальной глаз, и лицо женщины вновь скрылось за покровом. Она стояла, опустив голову и тяжело дыша.

— П-простите меня, г-господин...

Лэнэ протянул руку и осторожно коснулся ее щеки. Что же это ты творишь, Кириана Ликарьска, странная господарьская дочь, у которой на пальцах отчего-то мозоли, да и рука тяжела.

— Мне показалось... — Кириана запнулась. — Мне показалось, что в вино что-то подмешено. Я понимаю, конечно, господин, что это был не яд. Но в вино что-то подмешали.

— Конечно, — сообразил Лэнэ, — знаменитый дар рода господаря Ликаря. Дар верных решений.

Князь поднес к лицу кувшин с вином и принюхался.

— С вдовствующей Княгини, — он нарочно избегал произносить "мать", — станется подлить в наше вино приворотное зелье.

Раскрыв окно, Лэнэ вылил содержимое кувшина в снег, потом подумал и сам кувшин выкинул туда же. Факелы уже потухли, и снег медленно скрывал вытоптанную площадку. К середине августа, когда в долине еще будет жаркое лето, Княжинску завалит сугробами так, что вокруг сложатся новые горы, соперничая с Льдинными. Лэнэ захлопнул окно, потом задернул тяжелую пыльную штору и обернулся. Кела стояла все так же неподвижно, смотря на него.

— Ложись спать, — сказал Серый Князь. — Я пойду, принесу еще дров.

4.

Давай уйдем на заре

На восход, на закат — все равно

Тэм Гринхилл

Сыпал снег — пушистые мягкие хлопья, нежно касающиеся ее лица. Килья протянула руку и поймала несколько снежинок на свою вязаную рукавицу, отороченную куньим мехом. У каждой из снежинок было по сотне лучиков, колючих и блестящих. Вдалеке завыли волки. Килья подняла голову. Мимо нее на полном скаку пронесся свадебный поезд. На переднем возке сидела, хлопая крыльями Дракониха, раздирающая когтями беспомощного Серого Князя. Килья хотела закричать, но потом поняла, что это не Лэнэ. Это был незнакомый совсем мужчина, скорее всего — Ниолт. Дракониха подняла голову и увидела Килью. По властному жесту вдовой Княгини поезд затормозил, взметая вверх облака колючего снега и крошево льда. Ниолт в когтях старухи извернулся и застонал:

"Помоги мне..."

Чем? — спросила Килья.

"Найди меня!" — простонал Ниолт. — "Найди меня прежде, чем это сделают гончие Риттара! Я еще жив! Я в горах! Найди меня, Килья Ликарска!"

Я не дочь Ликаря, — беспомощно сказала Килья.

— У тебя есть дар рода господаря Ликаря, — сказала метель голосом Лэнэ, мягким, нежным, созданным для песен, а не для деловых бесед, — дар верных решений.

Поезд сорвался с места и помчался вокруг Кильи с гиканьем и оглушительным перезвоном бубенцов. Девушка прижала ладони к лицу, пытаясь скрыться от снега, хохота и отвратительных рож козлоногих волков. Кажется, она закричала, но ее голос поглотила холодная ночь.

Тихо звенели струны под уверенными искусными руками, и голос негромко напевал незнакомую песню.

Сидит королева одна

У высоких окон

Сидит королева одна

Погруженная в сон

Сидит королева одна

Видит сон наяву

Как ветер над телом супруга колышет траву

Килья села, подтягивая к груди меховые одеяла и наброшенные поверх шкуры. Лэнэ сидел у огня на низенькой скамейке, обняв округлую лютню и не спеша перебирал струны.

И чья в том вина, королева

Что он далеко

И чья в том вина, королева

Высоких окон

И чья в том вина, королева

Что снова весна

И уже не до сна

Он действительно прекрасно пел. Килья осторожно спустила ноги на холодный пол и нашарила под кроватью меховые пантуфли, расшитые бисером. Они были красивы, но тепла и особого удобства от них ждать было бессмысленно. Завернувшись в одеяло так, чтобы лицо скрылось в темноте, Килья подошла к очагу и оперлась на спинку кресла. Лэнэ к ее досаде перестал играть и отложил свою лютню на пол.

— Я разбудил тебя, — спокойно сказал он.

Килья осторожно опустилась в кресло и протянула руки к огню. Казалось, на них еще был снег из ее сна. Еще одного мрачного вещего сна. Второй дар молчал, и Килья не знала, рассказывать или нет о словах Ниолта.

— Ваш брат жив, — пробормотала она.

Лэнэ привстал.

— Откуда?!...

Килья опустила глаза в пол. По вытертой волчьей шкуре скользили отблески пламени.

— Он сам мне это сказал. Во сне.

Серый Князь в мгновение ока оказался рядом и заставил Килью подняться. Глаза у него оказались вовсе не желтые, волчьи, как ей прежде почудилось, а серые. Словно небо, что цеплялось за шпили башен Княжински. Руки стискивали плечи Кильи, вызывая почти панический страх. Вот сейчас Князь сорвет с ее головы одеяло, и...

Руки разжались, и Лэнэ сделал шаг назад.

— Дар, верно? Вещий сон?

Юная Княгиня испуганно кивнула.

— "Найди меня прежде, чем это сделают гончие Риттара! Я еще жив! Я в горах!", вот, что сказал ваш брат.

Лэнэ отвернулся и прижался лбом к каминной полке, горячей, наверное, от жара. Руки его сжались в кулаки, ногти впились в ладони.

— Вот значит как...

Про свадебный поезд и Дракониху, терзающую тело Князя Ниолта Килья рассказывать не стала. Да, похоже, этого и не требовалось.

— Каина... — пробормотал Серый Князь с неожиданной ненавистью.

Оттолкнувшись от очага, он прошагал через всю комнату и распахнул сундуки. В основном они были полны дорогих нарядов, носить которые в Княжинске смысла не было. Парчовые плащи, подбитые куницей и горностаем были прекрасны, но грели слабо. Лежала в сундуках даже пара шелковых платьев. Наконец Князь вытащил и бросил на постель пару неказистых меховых курток и мешок, старый и затертый.

— Вы собрались уходить, господин? — спросила Килья.

Лэнэ обернулся и бросил на нее мрачный холодный взгляд. Глаза вновь блеснули желтым.

— Вы идете, чтобы разыскать своего брата сами, потому что не доверяете челяди, — уверенно сказала Килья. — Я с вами.

Лэнэ смерил ее медленным взглядом. Килья нервно переступила с ноги на ногу, совсем как те лошади во дворе сегодня днем.

— Снова дар? — сухо спросил Князь.

— Я боюсь оставаться с Дра... с вашей матерью, — честно сказала Килья.

Она действительно не могла бы с точностью сказать, что это верное решение. Отправляться в ночь в Льдинные горы, чтобы отыскать человека; что может быть глупее? Но одна мысль о том, чтобы остаться с Драконихой заставляла кровь стыть в жилах.

Лэнэ наконец отвел взгляд, за что Килья была ему благодарна: уж больно пристальны и холодны были глаза Серого Князя.

— Хорошо, — сказал Князь. — Только нужно подобрать тебе подходящую одежду. И, Кела, ты умеешь ездить на лошади?

Килья неуверенно кивнула. Да, она умела ездить на лошади, как и все почти жители этих гор, в которых пешему делать нечего, да и конному в общем-то тоже делать нечего. Конный, правда, имеет шанс убежать от голодных волчьих стай.

— Отлично, — сказал в ответ на ее кивок Лэнэ. — Тогда выбери себе теплое платье, а я схожу на кухню. Выходим перед рассветом.

5.

Кто смерти искал, того боги стократ берегут

Бросая взамен на алтарь тех, кто выжить хотел

Тэм Гринхилл

Метель все же улеглась, и небо очистилось. Теперь оно было льдисто-голубым, и сливалось с отрогами гор, к которым и направились два отчаянных путника. К этому моменту Килье не казалось такой уж удачной идеей бегство из Княжински. Мороз изыскивал любые способы добраться до ее кожи, скрытой меховой маской, перчатками и толстой шубой на медвежьем меху. Да и напастей помимо бурана в Льдинных горах хватало. Пока Серый Князь уверенно выбирал дорогу по снегу, но вот Килья не могла бы сказать, где под этим ровным белым покрывалом скрыты коварные провалы и волчьи ямы, выдолбленные коротким летом, да так и не засыпанные. Лэнэ к тому же был погружен в мрачные раздумья, и его темная фигура пугала Килью больше, чем когда-либо.

— Сделаем привал, — решил Князь, когда, миновав относительно ровные снеговые поля, они поднялись на небольшое плато, поросшее низкими соснами.

Спешившись, Лэнэ аккуратно ссадил жену на землю и молча отправился за хворостом. Килья за ним не пошла, обернулась и стала смотреть на темно-серый силуэт Княжински на фоне голубого неба. А еще дальше в ясную погоду можно было разглядеть отблеск зеленой долины. В очень ясную погоду.

Запахнув плотнее куртку, Килья вытащила из седельной сумки котелок, захваченный на кухне, и отхватила ножом две рогатины — самых чахлых сосенки. К тому времени, когда Лэнэ вернулся со смолистыми дровами, девушка уже разыскала в сумках крупу и вяленое мясо. Котелок уже был плотно набит свежим чистым снегом — много чище, чем вода из пробуравленных с огромным трудом колодцев. На лице Лэнэ отразилось: "Надо же, она не белоручка...", и Килья едва сумела подавить рвущийся наружу смешок. Знал бы он настоящую Кириану Ликарьску, которая ничего тяжелее иглы в руках отродясь не держала. Да и с иглой у нее не очень хорошо выходило.

— Не стоит ли отойти подальше? — Килья кивнула в сторону громады замка, подавляющей даже с такого расстояния.

Князь легкомысленно отмахнулся, больше занятый костром, чем разговором.

— В это время года в горах полно охотников. Из замка нас примут за кого-нибудь из гоподарьских егерей, или за отряд Риттара.

Килья поежилась. Гончие Риттара беспокоили ее много больше, чем холод. У них были быстрые кони, у них были свирепые псы, больше похожие на матерых волков, и у них было отличное вооружение. Маленький арбалет, прихваченный Лэнэ из замка и сейчас болтающийся на луке седла, ни в какое сравнение не шел с трехзарядными усмахтскими самострелами людей Риттара. Килья знала об этих чудовищных орудиях потому, что господарь Ликарь неоднократно расхваливал достоинства своего приобретения, которое обошлось ему в два сундука песцовых шкурок. Единственная демонстрация мощи усмахтского самострела, на которой Килья присутствовала (все три болта попали в цель и разнесли соломенное чучело, плотно обмотанное бинтами и обмазанное смолой, в клочья) убедили ее на всю жизнь: не стоит подходить к человеку, вооруженному этой... штукой на расстояние выстрела. А лучше — на расстояние трех выстрелов. Кроме того, у гончих Риттара были короткие шипастые дубинки и мечи. Сталь ковали здесь же, в Льдинных горах, и была она препаршивой, но легче от этой мысли не становилось. Тем более что меч, который прицепил себе на пояс Серый Князь, был едва ли в локоть длинной, и больше походил на длинный кинжал: узкий, странной слегка волнистой формы, и блестящий, словно он был сделан из серебра. К тому же — Килья не удержалась и коснулась кромки клинка пальцами, стянув перчатку — меч был тупым.

— Ты боишься чего-то? — мягко спросил Лэнэ.

Килья стянула вторую перчатку и принялась ладонью отмерять крупу на кашу. Потом с той же сосредоточенностью принялась помешивать медленно разбухающее варево, грея руки в поднимающемся от котелка пару.

— С чего вы взяли, господин?

— Меня зовут Лэнэ, — Князь улыбнулся несколько раздраженно, — и я бы предпочел это. Не "господин" и уж конечно не "князь". Я никогда не хотел им быть, и если мы разыщем Ниолта, я им больше не буду.

Килья вновь натянула перчатки, поднялась и пошла к седельным сумкам за мисками.

— Как пожелаете, вэр* Лэнэ.

Это обращение Князю тоже чем-то не угодило, но он промолчал.

Выше в горах оказалось гораздо холоднее. Килья всегда это знала, многократно слышала на кухне, как вернувшиеся егеря господаря Ликаря судачат о чудовищных морозах, царящих в Льдинных горах выше обжитых мест. У одного из охотников будто бы нос превратился в сосульку и отвалился. Потом, правда, неведомым образом оказался на лице, хотя и был — чего греха таить — несколько кривоват. Охотник с жаром начинал спорить со всяким, кто указывал на эту деталь, и рассказывать еще более невероятные истории о горных духах. Ну да, ну да, — кивала кухонная челядь — а на берегу Белодраконьего моря расположены логовища драконов*. Оказалось, однако, что одно дело — знать о чудовищных морозах и буранах по рассказам егерей, больше похожим на нелепые сказки, и совсем другое — самой мерзнуть. К тому же, идти теперь приходилось пешком, ведя коней в поводу. Снег здесь был хоть и слежавшийся, покрытый коркой наста, но коварный: ноги лошадей то и дело проваливались в сугробы.

— Все, дальше пойдем сами, — Лэнэ обернулся через плечо и посмотрел на далекие огни Княжински. Темнело. — Придется понести наши пожитки.

Он снял седельные сумки и перекинул их через плечо, лютню отдал Килье. Потом стянул рукавицу и ею хлестнул лошадей по крупу.

— А они... — неуверенно начала Килья.

— Они разыщут дорогу домой. Волков в этих местах немного, — Серый Князь поморщился. — Кони будут только мешать нам здесь, задерживать. Идем скорее, Кела. До темноты мы должны добраться до пещер.

Темнело в Льдинных горах быстро. Небо вновь затянули тучи. С запада налетел первый порыв ветра, грозящий в скором времени превратиться в буран, и кинул в лица путникам колючий снег. А потом оттуда же, с запада, справа послышался протяжный вой. Волки.

— Проклятье!

Князь схватил Килью за руку и потянул за собой вверх по склону. Обронил самым мрачным тоном:

— Гончие.

Килья похолодела. Вот они, гончие Риттара и их псы-волки. Вот они, полторы дюжины усмахтских самострелов.

Бежать было очень тяжело: снег осыпался под ногами, то и дело Килья проваливалась в сугробы по колено. Вой звучал все ближе и ближе. Справа блеснули факелы. Послышались голоса, громкие, отчетливые. Лэнэ опрокинул Килью на снег и бросил сверху свой полушубок, вывернутый наизнанку. Лязгнула сталь. Князь обнажил свой короткий узкий меч и сделал шаг вперед.

— Беги, когда сможешь, — велел Князь.

Повернув голову, снизу вверх Килья с ужасом смотрела на тени, пляшущие в нервно трепещущем свете факелов. Гончих Риттера было не меньше полудюжины. Часть — трое или четверо — взводили свои самострелы, сам предводитель обнажил меч и выступил против князя. Они говорили о чем-то — Килья не слышала. В ушах стучала кровь, кружилась голова. Все звучало и звучало: беги, когда сможешь. Это было неверное решение, и дар напоминал об этом, все тем же головокружением, все тем же безумным стуком сердца. Тем не менее, Килья осторожно отползла, укрываясь под полушубком Лэнэ, потом встала на четвереньки, потом побежала. В наступившей темноте ее было не разглядеть, тем более, одетую в темно-синюю одежду. Но и ей самой ничего не было видно. Вот, оступившись, юная Княгиня и полетела в пропасть.