Пустой щелчок бойка — патроны в обойме закончились. Роман отбросил в сторону разряженный пистолет, повернулся чуть набок и вынул из нагрудного кармана последнее оружие — "лимонку". Немеющими от слабости пальцами выдернул чеку и затаился в своем укрытии за кустарником, выслушивая шаги приближающихся боевиков. Ни страха, ни боли в раненном плече не чувствовал, только желание захватить за свою жизнь как можно больше врага.

В эти последние секунды майор не думал о чем-то другом — о сегодняшнем задании с облетом на штурмовике позиций противника, вспышке взрыва в двигательном отсеке — похоже, попали стингером, — вообще о командировке в эту горячую точку, о семье — жене и дочери. Говорят, что в последние мгновения проносится все прожитое, с самого детства, но даже на них не мог отвлечься — все внимание отдал нужному моменту. И когда стало ясно, что боевики в считанных метров от него — бросил перед собой гранату и крикнул: — Это вам за пацанов!

Взметнувшаяся вверх земля, удар в голову и грудь, острая боль — последнее, что осталось в памяти Романа, а потом наступило спасительное небытие. Спустя мгновение или годы будто очнулся, но в каком-то странном, нереальном мире. Вокруг серая мгла как в густом тумане и абсолютная тишина — ни шороха, ни малейшего другого звука. Огляделся, чуть в стороне далеко-далеко заметил огонек, едва видимый, но он манил как путеводная звезда и душа потянула к нему. Еще миг и окунулся в волны света, а затем растаял в них.

Пробуждался как после долгого сна — постепенно стал слышать какие-то звуки, почувствовал запахи, дуновение ветерка, — а потом пришла боль. Она билась в висках как будто в них стучали молотком, даже двумя — с каждой стороны, причем в унисон, доставляя больше страдания. Роман не знал, сколько времени прошло, терпел эту боль изо всех сил, сжав зубы и волю. Наконец-то она стихла, стала не такой острой, ее уже можно было терпеть. Подождал еще немного, переводя дух, после медленно открыл глаза и понемногу осмотрелся, не поворачивая голову.

Первое, что увидел — серое небо над ним, почти сплошь затянутое облаками, нисколько не похожее на опаляющую зноем синеву в месте последнего боя. Да и явно ощущаемая прохлада подсказывала майору, что он отнюдь не в жаркой Сирии, а где-то намного севернее. Осторожно, боясь вызвать новую боль, повернул голову в сторону и заметил совсем рядом — в нескольких шагах, — текущую воду неширокой реки. За нею выстроившиеся вдоль берега невысокие, в два-три этажа, дома, но какие-то странные, отличавшиеся от привычных коробок многоэтажек. Что-то подобное Роман видел на старинных картинах — с разукрашенными куполами и башенками, оконными арками, колонами и всевозможной лепниной на них.

Огляделся в другую сторону — там такие же здания, разве что одно из них выделялось особой солидностью и роскошью, а также просторным парком вокруг него, простиравшимся до самого берега. Именно в нем и оказался Роман, совершенно неведомым для него образом, вызвавшим массу вопросов. Осмотрел еще себя и недоумение от того только возросло — вместо летного комбинезона и куртки на нем оказалась какая-то непонятная одежда из старинных времен. Да и руки непохожи были на его — худые и тонкие, они явно не знали физического труда и тренировок. Минуту-другую размышлял над случившимся, строил предположения и ничего вразумительного не мог придумать — слишком мало пока информации. Но ни на секунду не терял хладнокровия, принял как неизвестную данность, с которой обязательно разберется.

Неожиданно где-то рядом услышал чей-то голос, совсем еще детский, произнесенные им слова: — Ой, что со мной! Где же моя головушка, как мне было больно!

Роман в первую секунду растерялся — вроде никого вокруг не заметил, — еще раз огляделся — действительно, никого нет. Подумал: — Показалось, — и тут вновь раздался тот же голос: — Ой, кто это?

Слышал его прямо в своей голове, невольно пришла мысль: — Неужели галлюцинация, но это же бред! — а в ответ: — Кто тут, не надо, мне страшно!

Только сейчас к Роману пришла догадка, что слышит мысли того, кто живет в этом теле. А он сам, получается, вселился своим сознанием и напугал, насколько понял, ребенка. Нужно как-то успокоить его и найти общий язык, коль выпала такая доля — сосуществовать вдвоем. Постарался подобрать слова помягче, как прежде со своей дочерью, когда та капризничала:

— Не бойся, малыш, я тебя не обижу. Буду рядом с тобой и помогу во всем. Ты же веришь в добрых волшебников, вот меня и прислали к тебе. Можешь называть меня дядя Рома, а как тебя зовут?

Минуту длилось молчание — по-видимому, мальчик приходил в себя и осмысливал услышанное. Потом все же ответил с ноткой недоверия: — Я не малыш, мне уже тринадцать лет. И в волшебников не верю — это маленькие верят. Но если обещаешь помогать, то не буду на тебя ябедничать. А зовут меня Лексеем, по роду Бобринский — мне его маменька назвала.

Роман поспешил подтвердить: — Обещаю, Леша, — мальчик же поправил: — Не Леша, а Лексей — я не дворовый мальчик. Вот намедни меня взяли в кадетский корпус — выучусь, стану офицером, может быть и в гвардии. Нам воспитатель сказал — кто хорошо будет учиться, того возьмут в гвардию.

Бывший майор не замедлил заявить: — Конечно, станешь хорошим офицером — уж я тебе помогу, сам тоже офицер. Можно сначала послужить в строевом полку, а потом и в гвардию пойти.

Мальчик переспросил: — Дядя Рома, ты офицер? А в каком чине?

— Да, Лексей, офицер, майор.

— Здорово! Точно сможешь помочь.

Роман воспользовался благодушным настроем кадета, сам стал расспрашивать:

— Знаешь, Лексей, я пришел из далеких краев, о многом здесь мне не ведомо. Ты же расскажешь о том, что знаешь, тогда легче станет тебе помогать. Хорошо?

Так и узнал Роман от мальчика, что сейчас идет 1775 год, правит страной императрица Екатерина Вторая, она же — по большому секрету, никому не рассказывать! — его маменька. А отец — граф Григорий Орлов, но то негласно, на бумагах нигде не написано. Так что он не дворянского рода, хотя есть у него имение — село Бобрики, что в Тульской губернии. Оттуда получает денежное и другое довольствие, кроме того, что положено любому кадету. Учеба у мальчика идет трудно, отстает по многим предметам — он только в этом году попал в кадетский корпус, другие же с пяти лет здесь учатся. Его дразнят, называют неучем, вот он сбежал с урока латыни. Спрятался в парке у берега и нечаянно заснул, а потом вдруг сильно заболела голова. Больше ничего не помнит, очнулся перед встречей с Романом.

Сам майор историей особо не увлекался, но имел некоторое представление о правлении императрицы, прозванной Великой. Читал и о ее внебрачном сыне, его незавидной судьбе. Усердием тот не отличался, рос ленивым и слабовольным. После окончания кадетского корпуса в армии не служил, пустился в загул, проиграл в карты более миллиона рублей. Мать долго терпела выходки сына, после не выдержала — сослала его в Ревель (Таллинн), там он пробыл до кончины Екатерины. Лишь после воцарения Павла I ему разрешили вернуться в Санкт-Петербург, дали графский титул и воинское звание генерал-майора. Вот такой проблемный отрок достался попаданцу, теперь следовало приложить все усилия, чтобы поменять его.

Первое, что надо было решить — как им уживаться в одном теле. Конечно, основное право пользования, если так можно выразиться, за Лексеем и Роман не хотел лишать мальчика свободы, распоряжаться за него. Хотя чувствовал, что при желании мог подавить волю вынужденного сожителя, но то было бы против совести и справедливости — ведь он только гость, волею судьбы получивший вторую жизнь в чужом теле. Пока оставил за собой наблюдение за окружающим и самим мальчиком, возможно, при нужде будет подсказывать тому. Лишь при каких-то экстренных обстоятельствах или прямой угрозе примет на себя управление — так привычно сформулировал бывший летчик. Постарался доходчиво объяснить об этом Лексею, тот вроде понял, но все же переспросил:

— Дядя Рома, вот ты говоришь — я волен делать все, что мне угодно. А если тебе не понравится, то запретишь? И как будешь наказывать меня за провинность, если я что-нибудь натворю?

Похоже, что у мальчика после зачисления в корпус появились комплексы — его доняли всякими запретами и страхом наказания. Поспешил успокоить: — Нет, Лексей, ни запрещать, ни наказывать не буду — ты в своем праве. Могу лишь подсказать или объяснить, а решать тебе самому.

Вот так два существа в одном теле пришли к согласию и направились к учебному корпусу. Он размещался в Меншиковском дворце на Васильевском острове, занимал основную — центральную часть здания. Правое крыло отводилось под спальни, а в левом находились столовая, танцевальный и гимнастический залы. Всего в кадетском корпусе насчитывалось около шестисот учащихся, их разбили на пять отделений по возрасту. Обучение проходило на протяжении пятнадцати лет, изучали общеобразовательные предметы, а также правила хорошего тона, музыку и танцы, в старшем отделении в основном занимались воинскими дисциплинами. Среди кадетов большинство составляли дворянские дети, но и немало таких, как Лексей — из служивого народа, купечества и даже мещан. Их еще называли гимназистами и готовили для гражданской службы.

Меншиковский дворец на Васильевском острове

Мальчик пошел не к центральному входу и парадную, а к неприметной двери сбоку — по-видимому, для хозяйственных нужд. Роман чувствовал его напряжение и без чтения мыслей было понятно — Лексей боялся встречи с кем-нибудь из начальства. Быстренько прошмыгнул через темный холл, тихо стал подниматься по лестнице на второй этаж, но вот незадача, навстречу вышел молодой еще мужчина лет тридцати в какой-то вычурной одежде — по крайней мере, так показалось Роману. Увидев его, мальчик застыл на полушаге, от испуга не мог сказать и слова, а в мыслях было только: — Попался! Самому воспитателю! Ой, что мне теперь будет!

Мужчина подошел ближе и строгим голосом спросил с заметным акцентом: — Бобринский, почему не на уроке, прогуливаешь?

Лексей издал какой-то всхлип, потом все же смог выговорить: — Нет, Осип Михайлович, не прогуливаю. Мне надо было, по нужде.

— Изволь объяснить, Бобринский, что за нужда такая, второй урок уже пропускаешь, — продолжил допрос ментор.

Мальчик потупил взгляд и молчал — по-видимому, запас отговорок у него исчерпался. Пришлось вмешаться Роману, дал ему команду: — Подними голову и смотри прямо в глаза, потом будешь повторять за мной.

Лексей послушался и стал под диктовку говорить:

— Виноват, Осип Михайлович! Готов понести заслуженное наказание. Обещаю, что такое больше не повторится!

И услышал в ответ, не веря своим ушам: — Вот как, признаешь свою вину, даже просишь наказание. Странно, Бобринский, что-то новенькое! Ладно, на этот раз прощаю, но если повторится, то не миновать тебе карцера! Все, иди на урок.

Курсантская заготовка Романа сработала, он не раз пользовался ею во время учебы в училище, да и потом, на службе. Начальство не любит, когда подчиненный юлит, ищет оправдание, но готово простить чистосердечно раскаявшегося! Так что получил заслуженную признательность от своего подопечного и оба довольные направились дальше. Правда, пришлось повторить такой подход с учителем географии в классе, тот милостиво разрешил пройти на свое место. Урок слушали вместе — Роман решил пройти все науки с Лексеем, подаст тем самым пример, да и самому они могут пригодиться. Еще присматривался к сидящим рядом ученикам, учителю — их манерам, речи, одежде, как ведут себя при общении.

На следующем уроке помог ответить на вопрос учителя математики, так что вдвоем заработали честную тройку, вернее, посредственно — оценку цифрами еще не ставили. Перед обеденным перерывом произошел конфликт с одним из одноклассников — тот поистине с барской замашкой потребовал от Лексея взять ему пару кренделей в буфете, причем за свои деньги. Он было промолчал, но Роман велел дать отпор, иначе и дальше будут помыкать им. Так вместе ответили пришедшей к слову поговоркой: — Хлеб за брюхом не ходит, — добавили еще: — Тебе надо, сам и бери, а холопов здесь нет.

Барчук сначала оторопел — наверное, не ожидал подобной отповеди от безродного новичка, — а потом взбеленился: — Да ты знаешь, что я с тобой сделаю? Скажу батюшке — завтра же вылетишь из корпуса с волчьим билетом, будешь мыкаться, как бездомная собака!

Пока дворянский отпрыск распинался в будущих карах, Роман вызнал о нем у подопечного:

— Ты знаешь этого нахала и кто его отец?

— Да, знаю, это Иван, а отец у него граф Апраксин, служит в сенате помощником самого обер-прокурора — о том бахвалялся на днях.

— Не бойся, Лексей, мама тебя в обиду не даст.

— Она может заругать, дядя Рома. Маменька наказала мне вести смирно, ссоры не затевать. Да и не кичиться родством — о том никому не надобно знать.

— Так и надо, Лексей, мама твоя права. Но и давать себя в обиду тоже нельзя. Как думаешь, что скажет государыня, если узнает — ее сын на посылках у какого-то хама, пусть и родовитого? Вот то-то, так что не робей, держи хвост пистолетом!

— Какой хвост, причем пистолет?

— Это военные так говорят, а означает — не тужить, держаться бодро.

Тем временем барчук не унимался, напротив, видя, что оппонент не трусит — похоже, высказанные угрозы того не впечатлили, — распалился и перешел на прямое оскорбление: — Да что говорить остолопу и неучу подлого звания! Драть тебя надо, как сидорову козу, плебей, чтобы знал о вежестве и почитании к высокородному дворянину!

Неизвестно, чем бы закончилась эта стычка, если не вмешательство воспитателя. Когда дело доходило до унижения чести и достоинства, особенно среди причастных из благородного сословия, то смывали позор кровью. Даже в правление Петра Первого нередко происходили дуэли, несмотря на строгий запрет и наказание ослушавшихся. А при Екатерине они стали обыденностью, сама императрица однажды прибегала к такой кардинальной мере. Среди кадетов тоже случались, правда, тех, кто постарше, младшие же устраивали драки, иногда ябедничали своим родителям. Начальство старалось не допускать подобных конфликтов, придерживалось уложения, что в корпусе все равны независимо от сословия и знатности. Зачастую же оно нарушалось, даже малые дети из благородных семей кичились своим происхождением.

— Апраксин, что за речь ты ведешь, постыдись! — гневно произнес Осип Михайлович, входя в класс. Кадеты, сидевшие в нем после урока в ожидании приглашения на обед, замерли, лишь растерянно переводили взгляды между участниками произошедшей на их глазах ссоры и воспитателем. Таким рассерженным прежде его не видели, не знали, что он сейчас предпримет. Всем было ясно, что барчук зарвался и вряд ли добром закончится для него происшедшее — могли и отчислить с позором из корпуса, такое уже случалось.

— Собирай свои вещи, пойдешь со мной к Главному директору, — строго высказался воспитатель, немного отходя от первого гнева и злости. Хосе де Рибас или Осип Михайлович Дерибас, испанец по происхождению, был принят императрицей на службу по представлению графа Орлова. Выполнял разные деликатные поручения, последним стал надзор за их внебрачным сыном в кадетском корпусе. Случившееся в классе происшествие могло серьезно испортить карьеру испанца, в том ведь немалая его вина — не проследил, допустил публичное оскорбление подопечного. Теперь придется доложить как главе корпуса Бецкому — тот знал о происхождении мальчика, — так и самой императрице.

123 ... 535455

↓ Содержание ↓