Об этих планах стало известно руководству страны усилиями Тайной экспедицией, подкупивших доносчиков во дворах и коллегиях недружественных государств. Готовили ответные меры на суше и особенно на море — спешно приводили в порядок обветшавшие корабли, заменяли устаревшие орудия, учили экипажи морскому бою. Сложность представило то, что большую и лучшую часть северного флота уже отправили в Средиземное море против осман, а оставшиеся суда находились, если можно так сказать, не в лучшем виде. Императрица всеми силами старалась не допустить войны одновременно на юге и севере, зачастую не отвечала на провокации и бесчинства шведов, но теперь и ей и другим важным чинам страны стала понятна неизбежность боевых действий на Балтике и старались хоть как-то наверстать упущенное время.
В июне 1788 года шведы совершили провокацию — переодевшись в русскую форму, напали на приграничный финский город Пуума. Густав III воспользовался ею — предъявил России ультиматум, потребовал вернуть занятые прежде финские земли и Карелию, а также пойти на мир с Османской империей, отдав ей Крым. Разумеется, императрица ответила отказом, тогда шведский король объявил войну. Начались открытые боевые действия, войска короля, имевшие перевес как в численности, так и в выучке бойцов и экипажей, стали теснить русских. Правда, на суше далеко не прошли, застряли у крепости Нейшлот близ Выборга. На море же обстояло сложнее, шведский флот практически запер русские корабли в Финском заливе. И вот в такой обстановке экипаж шлюпа 'Надежда' получил от адмиралтейского начальства своеобразный карт-бланш на вольную охоту — мог ходить где ему угодно и выбирать себе любую цель, — лишь бы была польза от того, а врагу потеря.
Глава 11
Казалось бы, какой может быть прок от небольшого корабля, когда в море скопились огромные силы с обеих враждующих сторон — десятки огромных линейных кораблей, сотни фрегатов, а уж такой мелочи, как их судно, не счесть! Самое большее — перехватят на морских просторах и потопят два, в лучшем случае три вражеских борта из тех, что им по силам. Примерно так и намеревался поступить капитан, когда планировали первое свободное плавание. Лексея то никак не устраивало — считал слишком малым из возможного им, — уже ранее искал и продумывал самые разные варианты, даже, на первый взгляд, нереальные. Еще в первом в этом году походе, когда обнаружили в морских базах противника готовые к выходу многочисленные корабли, задумался о том, что они могут предпринять. После долгих и непростых размышлений выбрал лучший по его мнению план, о нем и высказал Сазонову:
— Корней Яковлевич, думаю, нам надо не уходить в открытое море, а идти навстречу шведскому флоту и охотиться на его большие корабли — предпочтительно линейные, можно фрегаты.
Прервался ненадолго, давая возможность обескураженному капитану хоть как-то понять сказанное, после продолжил:
— Для их поражения предлагаю применить плавучие пороховые бомбы с ударным механизмом — такие еще десять лет назад использовали Штаты против кораблей англичан. Правда, тогда им сопутствовал успех только раз и то, можно сказать, случайно — слишком уж малая вероятность того, что судно наткнется на бомбу. Мы же можем ставить ее точно по курсу цели и не одну, а связку. Схему снаряда я нарисовал, вот посмотрите, и смастерить его недолго — уж с бочками и порохом не должно быть сложностей, а механизм можно взять от кремневых ружей.
Лексей разложил на столе перед ошеломленным капитаном чертеж своей бомбы, тот все еще не понимающими глазами смотрел на него, потом, через долгую минуту, спросил недоверчиво: — А она сработает, ты точно знаешь?
Ответил без доли сомнения; — Сработает, а проверить не долго. Я уже приготовил для пробы небольшую бочку и кремневый замок. Осталось снарядить порохом и собрать, но это уж лучше на месте испытания — а то может случайно, от той же качки, рвануть!
Проверили макет бомбы в тот же день — капитан все же заинтересовался необычным снарядом и сам стал торопить. Отплыли подальше от города и встали в небольшой бухте, Лексей на глазах всего экипажа заложил пороховой заряд в просмоленную бочку, закрепил над ней механизм и закрыл плотной крышкой. С помощью матросов осторожно спустил ее в воду с борта, после, от греха подальше, отплыли на полста метров — насколько хватило длины каната, привязанной к бочке. По команде Лексея трое помощников резко рванули на себя канат — через секунду раздался взрыв, а на месте бомбы поднялся ввысь фонтан. Часть щепок долетела до судна, застучала по борту, а кому-то из любопытных попало в лоб, но обошлось без серьезной травмы. Конечно, зрелище впечатлило всех — никто не сомневался, что стал свидетелем рождения нового оружия!
На удивление быстро — меньше, чем через неделю, — Адмиралтейская коллегия дала добро на снаряжение шлюпа двумя сотнями бомб, а потом проследила за скорейшим их изготовлением и поставкой на борт. По-видимому, морских чинов впечатлило натурное испытание — на настоящем судне, пусть и списанном, — нового снаряда, да и рады были любой возможности противостоять вражескому флоту. В начале июля шлюп вышел на первое боевое применение могучего оружия, отправился искать подходящую цель. Долго ее не пришлось искать — уже через день наткнулись на группу кораблей с двумя линкорами впереди. Повернули на ее курс и на безопасном удалении перед ней выложили связку из пяти бомб. Лексей сам руководил снаряжением снарядов, рассчитал место их установки — не столько исчислением, а по своему наитию, — чувствовал, что именно здесь пройдет караван.
Ушли вперед от места закладки за пределы видимости, здесь встали, ожидая исхода первого опыта. Где-то через час, который тянулся для экипажа бесконечно долго, наконец-то услышали череду взрывов. Хотя и не знали, насколько поврежден от их бомб вражеский корабль — все таки пробить борт того же линкора очень трудно, — но приняли успех как победу дружным 'Ура'! Операцию на этом не закончили, как только шведский караван продолжил движение после двухчасовой остановки — уточнили его курс и заложили новую партию снарядов. Также, как и в прошлый раз, ушли вперед, дождались следующей удачи. Правда, продолжения не последовало — к огорчению экипажа, увлекшегося такой охотой на большого зверя, — караван повернул обратно. По-видимому, шведы после повреждения своих лидеров — тем более, по непонятной для них причине, — не решились идти дальше к русским берегам.
Корабль после подрыва миной
Капитан решил воочию убедиться в результатах операции и отдал приказ догонять врага, что не представляло особой сложности — двигался тот намного медленнее, чем прежде. Вот тут Сазонов допустил оплошность — слишком близко приблизился и русский шлюп заметили. Шедшие позади пострадавших линкоров суда развернулись и пошли на перехват. Хотя капитан скоро спохватился и отдал команду уходить в подветренную сторону, но уже через час преследователи — два корвета, — нагнали и открыли огонь. Дважды их ядра накрыли русское судно, появились первые жертвы, казалось, спасения нет, а экипаж не сдается лишь из упорства и отчаяния. И вот в такую минуту Лексей, подменивший раненого капитана на мостике, дал команду рулевому повернуть к ближнему корвету, сам буквально слетел вниз в крюйт-камеру, схватил снаряженный порохом бочонок, вставил замок и выскочил обратно на палубу. Вражеский борт был почти рядом — в двух десятках метров, — могучим усилием перебросил в ту сторону пудовую бомбу.
Корвет буквально разорвало — от него во все стороны полетели обломки. Один из кусков ударил Лексея в плечо, но он в охватившем его кураже не чувствовал боли, крикнул рулевому: — Давай ко второму, — сам вновь помчался за новым снарядом. Когда же через минуту вернулся, увидел лишь корму удаляющегося противника — тот, по-видимому, после взрыва корвета и поворота к нему сумасшедших русских решил не искушать судьбу.
Последний бой доставил самые большие потери за два года службы Лексея на этом судне — погибло трое и пятеро ранено, среди них капитан. Из-за них пришлось возвращаться на базу прежде времени, да и шлюп требовал серьезного ремонта после попадания ядер. До самого вечера устраняли те повреждения, что смогли сами, на следующее утро взяли курс домой. Шли малым ходом, насколько позволяло состояние корабля, лишь через два дня добрались к своему причалу. Передали портовой службе раненых и тела погибших — их не стали хоронить в море, как повелось у европейских моряков, да и других при долгом плавании вдали от берегов, а решили предать земле по православным обычаям. У самого Лексея рана оказалась небольшой — судовой врач очистил ее от щепки, смазал и перевязал, этим и ограничился.
Отчет о первом походе с новым оружием в Адмиралтействе приняли если не с восхищением, то, по крайней мере, удивлением — меньше, чем за неделю, вывели из строя два линейных корабля и потопили корвет! Лексею, как исполняющему обязанности капитана, велели написать подробный рапорт для доклада императрице — пока еще никому не удавалось достичь такого успеха, даже флотским соединениям. Через два дня стоял перед родной матерью вместе с вице-президентом, слушал его дифирамбы в адрес экипажа и себя тоже. В заключении Чернышев высказал:
— Подвиги храбрых моряков достойны высших почестей. Своим приказом присвоил офицерам следующие по выслуге чины, лейтенанту Бобринскому досрочно присвоен чин капитана второго ранга, а также он утвержден капитаном шлюпа 'Надежда'. Ходатайствую перед Вашим Величеством о награждении офицеров экипажа орденом Святого Владимира четвертой степени, а капитана Бобринского — орденом Святого Георгия третьей степени за личное уничтожение корвета.
Несколькими днями позже, когда Лексей принимал из ремонта свой корабль, узнал от руководства верфи весть о только что состоявшемся сражении в Финском заливе у острова Гогланд между шведской и российской эскадрами. Оно продолжалось едва ли не сутки, не прерываясь даже ночью — впрочем, в эту пору представлявшей лишь сумерки, — почти сразу после начала боя ряды перемешались, пошла настоящая свалка. Шведы имели полуторное превосходство в кораблях и орудиях, но русские моряки под командованием адмирала Грейга не отступили, бились на равных, даже в какой-то мере превзошли, захватив в плен флагманский линкор неприятеля. Правда, и тому в свою очередь удалось пленить корабль, так что в конечном итоге счет в битве оказался ничейным, но главное — шведы ушли из Финского залива, их план разгрома русского флота и захвата столицы провалился.
Гогландское сражение
Лексея от этой новости охватили противоречивые чувства — радость за стойкость русского духа и сожаление, что не принял участие в значимом для России сражении. Хотя и осознавал — вряд ли его корабль мог повлиять на битву титанов, превосходство лишь в скрытых атаках на коммуникациях неприятеля. Так что нет повода расстраиваться, на его долю хватит с избытком достойных охоты вражеских объектов — ведь в той баталии участвовала лишь малая часть шведского флота, — да и нужно еще учиться многому, чтобы бить их наилучшим образом. Первый опыт выдался удачным, но все же некоторое недовольство осталось, как в тактике ведения таких операций — от поиска целей до контроля их поражения, — так и выучке экипажа в боевой обстановке, особенно с новым оружием. С такими мыслями готовился к новому походу — занимался снаряжением судна, набором матросов и офицеров вместо выбывших, учениями в тренировочных выходах.
В конце июля вышли в море перехватывать все крупные и средние суда противника — от линкоров до корветов. Одиночный корабль или в составе группы — не имело значения, главное, что могли встать на его курс и поставить минную закладку. Экипаж научился действовать четко и быстро, ставили ловушки даже на ходу перед самым носом противника, а потом бегством заманивали его на нужное место. Вели охоту на 'зверя' нередко на грани разумного риска, но при том эффективность выросла кратно. Потопили почти два десятка кораблей, среди них даже три фрегата, повредили вдвое больше, навели ужас на морских коммуникациях вблизи шведского побережья. Несколько раз на русское судно устраивали облавы, но оно уходило как юркая рыба из сети, оставляя за собой лишь ловушки, на которых подрывались загонщики. Наверное, в том, что флот противника не отправился снова к российским берегам в этом году, сказался в какой-то мере промысел шлюпа на чужой стороне.
Закончили охоту в октябре перед сезоном зимних штормов — добыча ушла на свои базы, так что не было смысла оставаться здесь дальше. Прошлись еще вдоль южного побережья, но шведских судов здесь не нашли, впрочем, как и других — все попрятались по гаваням от грядущего буйства стихии. Не стали искушать больше судьбу и поторопились идти в родную сторону. Правда, краешком их зацепило — помотало пару дней вблизи Рижского залива, — но обошлось небольшим повреждением парусного вооружения, вернулись в родной порт благополучно. Пришло время подводить итоги за этот год и не менее важным, чем счет вражеских потерь, Лексей принимал то, что за все плавание судна под его командованием не погиб ни один матрос. Да и раненых почти нет, раз-два и обчелся, причем произошло с ними в самом начале, от случайного взрыва бомбы неподалеку от них. С тех пор вели себя с опасными снарядами аккуратнее, не теряя при том времени — ведь враг уже близко, — так и проходила наука экипажа боевому делу, давшая столь редкий результат с чужими и своими потерями.
За выдающиеся заслуги перед отечеством капитану шлюпа 'Надежда' был присвоен указом императрицы потомственный титул графа с поместьем в Ревельской губернии и подворьем в губернском городе. Всех офицеров вместе с капитаном наградили Владимиром третьей степени, а экипаж получил солидную денежную премию. На приеме в честь награждения героев орденами государыня заявила со смехом о переданном ей английским послом требовании шведского короля унять бесчинствующее у берегов его государства судно, нарушающее все цивилизованные нормы и правила. А после добавила: — Бейте шведов крепче, господа офицеры, и не стесняйтесь обидеть Густава. На войне правило одно — кто сильнее, тот и прав.
Адмиралтейство еще пожаловало отпусками, Лексею дали почти полгода на решение хозяйственных дел в новом и прежнем имениях. Сдав дела по службе своему старпому, в начале декабря по первозимку выехал в Тверь. Вначале были сомнения — боль от утраты любимой жены все еще бередила душу, но долг перед памятью к ней перевесил — посчитал нужным навестить ее могилу, — да и следовало решить на месте, кого оставить приглядывать за поместьем. Об оставшейся там Надежде подумал лишь вскользь — что ей там делать без Маши, наверняка уже вернулась в родительский дом. Переписку с ней не вел, после того письма о смерти жены лишь перевел деньги на нужды усадебного хозяйства и то только до осени.
Нетрудно представить то удивление, которое испытал Лексей две недели спустя, войдя в свой усадебный дом — увидел здесь Надежду, да не одну, а с дитем на руках, кормящую грудью.
