Ругару

Ругару

(Беглый каторжник)

Роман

Посвящается моим друзьям: Ворошиловой Ларисе, Дроздову Игорю, Чехиной Ирине — тем, кто снова и снова убеждал писать, когда мэтры пинали меня ногами.

Особая благодарность безумно терпеливому консультанту, объяснявшему мне тонкости работы правоохранительных органов, — Павлу Ганже — http://samlib.ru/g/ganzha_p_a/

Все имена вымышлены, все совпадения — результат случайного вылета в астрал.

Даром что ли смерть приходит к людям,

Не такую старую и не такую злую?..

И. Калинников "Именины смерти" ("Високосный год")

Часть I. До кражи

Пролог

...— Они все равно меня убьют, ты же знаешь. Врагов не отпускают... — ее тоненькая, подростковая фигурка чуть светилась в темноте камеры. Эльфийка. Грязная, исхудавшая, голодная, но светится. - Ты ведь не такой, как они, правда? — она села рядом, а на матрасе, брошенном на жесткие доски нар, вмятины не появилось - настолько она легкая. Тонкие пальчики еле ощутимо дотронулись до его плеча. - Не такой? — настойчиво спрашивает Лаэртель.

Хотел бы он сказать, что нет! Только чем он отличается? Только тем, что протащил ее через страну, через заставы, то штурмуя милицейские посты, то ползком на брюхе меся грязь? Да ведь билось в нем только одно: какая она желанная, эта хрупкая девочка. У нее едва-едва грудь наметилась, а он думает, как ее под себя уложить. Даже сейчас думает, и от этого стыдно и жарко одновременно.

А она — наивное дитя — перебирает пальчиками и дотрагивается до щеки. Это не прикосновение. Это как ее легкое дыхание на задубевшей от ссадин коже.

Он вскакивает и уходит в дальний угол камеры, прижимается лбом к холодной бетонной стене.

— Что мне сделать для тебя? — глухо спрашивает он, справившись с собой. - Что я могу сделать?

Лаэртель в один миг оказывается рядом, тонкие руки на самом деле очень сильные, она легко разворачивает его к себе, смотрит в глаза.

"Отнеси камень моим братьям", — она не произносит это вслух — губы не дрогнули. Ее слова возникают в его мыслях, перетекают прямо из девушки в него.

"Как? Я тоже в тюрьме! Кто меня выпустит?" — точно так же отвечает он.

"Выпустят. Скажут, что ты жертва, что я тебя околдовала и выпустят. Под следствием будешь, но это же не тюрьма, и не... смерть..."

"Ты не можешь... не должна... умереть!"

Сердце заходится от боли, а Лаэртель вдруг прижимается к его губам — это благодарность за его переживание, которое она тоже почувствовала. Девушка снова пристально всматривается.

"Пожалуйста, отнеси им камень. Неужели моя смерть будет настолько бессмысленной?"

"Я даже не знаю, где он!" — в отчаянии восклицает он внутри себя.

"Здесь... — узкая ладонь прижимается к груди слева. — Но я отдам его тебе".

Он не понимает, а она уже стягивает с него майку. И прижимается всем телом. А когда его легкие будто протыкает раскаленным прутом, снова целует, вбирая в себя его крик...

Слежка

Зинаида остановилась возле киоска, где продавалось очень вкусное, почти домашнее молоко, и "полюбовалась" на отражение в витрине. Все как обычно: немолодая женщина с безумно усталым лицом в дешевой кофточке и слегка потертых брюках. Давно бы пора купить новые, но нет денег. Зарплаты хватает только чтобы заплатить за съемную квартиру и кое-как протянуть месяц. Сын — балбес двадцати двух лет — никак не желает ни работать, ни учиться, только тянет деньги, да покрикивает: "Опять дома ничего нет?"

"Ну не может же все время быть так плохо?! — с горечью воскликнула она про себя. — Сколько можно биться об лед?"

По правде говоря, она остановилась вовсе не полюбоваться на себя (на что там любоваться? Прямые, словно солома, волосы, невзрачная внешность). За последнюю неделю она перерыла кучу шпионских фильмов, и кое-чему научилась. Вглядываясь в витрину, она еще раз убедилась: за ней следят. Очень скоро Зинаида заметила девушку в элегантном белом сарафане, еле прикрывающем попу. Она появилась, как только Зина вышла из института. Девица сидела в дорогой иномарке, но едва женщина прошла мимо, тут же выпорхнула из машины и пошла следом. До самого базарчика слышался за спиной стук тонких каблучков. Зина встала — она встала. И явно сканирует ей спину, ждет, когда двинутся дальше.

Накатило отчаяние. Ну что же это такое? Мало того, что сын Богдан — балбес и хам. Мало того, что жилья нет, с мужем развелась двадцать лет назад и с тех пор ни одного по-настоящему стоящего ухажера так и не заимела. Мало того, что каждую копейку считать приходится, а зарплату задерживают постоянно (ни у кого не задерживают, а в их частном институте постоянно задерживают!). Так еще и эта слежка. Все один к одному!

Зина заметила неладное две недели назад. Сначала уговаривала себя, что мерещится. Посмеивалась над собой: "Кому ты нужна, старая кошелка, следить за тобой? Детективов начиталась?"

Потом было нападение. После работы она ходила на массаж — позвоночник разболелся. За триста рублей десять сеансов — дешевле только даром и только потому, что клиника недавно открылась в тихом дворике, в полуподвальном помещении. Еще не раскрутились, не приобрели постоянных клиентов.

И вот она возвращалась с процедуры, умиротворенная и расслабленная, свернула в арку. А там какой-то мужик стоит, курит.

Курит и курит. Пускай себе. Это же не у нее дома сын дымит, так что буквально задыхаешься.

Но когда Зина поравнялась с мужчиной, он схватил ее за руку, швырнул об стену и зашипел:

— Деньги, украшения, быстро!

Первой реакцией было изумление: какие деньги? какие украшения? В кошельке десятка на проезд, она больше и не берет, чтобы не было искушения потратить. Золотые сережки понадобились? Да там грамм золота всего, только чтобы фианит оправить. Или он заподозрил, что это бриллианты? А шелковый шнурок на шее — так на таких обычно крестики носят, ему же не видно, что у нее под кофточкой круглый, похожий на пятирублевую монету медальон. Но даже если бы видел — это же не золото! Бронзовый сплав какой-то, единственное, что от отца досталось.

Пока она соображала, послышались шаги, и мужика точно ветром сдуло. Она растеряно стояла в арке и отправилась дальше только вместе с другой клиенткой, тоже спешащей на маршрутку.

Сообщить об этом в полицию? А что она скажет? Ничего не украли. Мужика толком не опишет — слишком была напугана. В общем, пришла домой, приняла успокоительное и легла спать.

Начались кошмары. Каждую ночь снилось что-то ужасное, кровавое, хотя утром она сны вспомнить не могла.

А днем постоянная слежка. То дед с бородой чуть ли не до пояса, то парень молодой, чем-то напоминающий ее сына, то пожилая женщина, с тройным подбородком и надменно поджатыми алыми губами, то, как сейчас, девица, будто сошедшая с обложки модного журнала.

Следили профессионально: стоило Зине заметить чье-то пристальное внимание, как человек исчезал и дальше ее вел уже другой.

Потом опять происшествие. Спешила на работу, только вышла из дома, тут Богдан на балкон выскочил, встрепанный со сна, и заорал на всю улицу:

— Мать, ты денег-то мне оставила?

Она притормозила, чтобы прошипеть еле слышно: "Какие деньги? У меня десятка на проезд!" Но не успела ничего сказать, в шаге от нее на землю брякнулся кирпич. Она, вытаращила глаза, сообразив, что не позови сын или не остановись она, чтобы ответить, — сейчас лежала бы с проломленной головой.

И снова слежка.

Это совершенно выбило Зинаиду из колеи. Она плохо спала, не могла нормально работать, а теперь и со всеми ссорилась. Следовало что-то предпринять. И сегодня она решилась на отчаянный поступок. Дотронувшись до папиного талисмана на счастье, она вышла с базарчика, не обращая внимания на топающую следом уже бабку, а не девицу, но свернула не направо, к остановке, а налево, в отделение полиции. Она предполагала, что сейчас будет выглядеть смешно и жалко, но другого выхода не нашла. А уж когда бабка, заметив, куда Зина направляется, воровато оглянулась и с необычайной резвостью рванула в кусты, и вовсе воспряла духом. "Напугалась, значит?" — женщина удовлетворенно дернула на себя дверь.

В отделении было необычно тихо. За стеклом скучал усталый дежурный, чем-то напоминавший ее саму, только в мужском варианте: такой же блеклый и безрадостный. Она вновь почувствовала себя глупо, но тем не менее склонилась к окошечку:

— Жалобу можно оставить?

— Какую жалобу? Заявление? — равнодушно спросил дежурный, не трогая ручки.

— Да-да, заявление. Я понимаю, что выгляжу дурой и, возможно, сумасшедшей, — сбивчиво начала женщина, — и я знаю, что у вас есть негласное правило "когда убьют, тогда приходите", но, возможно, меня и в самом деле скоро убьют. Не могли бы вы мое заявление в книгу номер два записать? Вам же легче расследовать будет...

— В какую еще книгу номер два? — сдвинул брови дежурный.

— Понимаете, — как можно вежливей объясняла Зинаида, чтобы полицейский не заключил, что она издевается или умничает, — я работаю в издательстве тут недалеко. Издательство при Институте экономики, социологии и права, ВИЭСП сокращенно. Вот тут, рядышком, в здании суда. И я постоянно редактирую статьи на юридическую тему. И недавно в одной такой прочла, что у вас должно быть две книги. В книгу номер два вы должны записывать заявления, которые поступают. Потом они должны проверяться, и те, которые подтвердились, должны вноситься в книгу номер один. Вот вы мое заявление запишите, пожалуйста, в книгу номер два.

— В КУСП, что ли? — недовольно уточнил он.

— Я не знаю, что такое КУСП, — призналась Зина. — У меня в статье было написано "книга N 2".

Дежурный вздохнул, взял все-таки ручку и достал журнал. Был ли там номер на обложке, она не заметила.

Ох, и ушлая бабенка. Никогда Пихлер не предполагал, что с ней будет столько возни. На вид тихоня и дура, обычная забитая жизнью тетка, которая умрет и сама не заметит. Но на деле... Или Радим ей все-таки рассказал что-то перед смертью? Да нет, не может быть. Не таскала бы она тогда ключ на шее. Ведь наверняка недоразумения у нее в жизни от этого ключа. Такие вещи надо запрятать подальше, в банковский сейф например, чтобы флюиды, так сказать, не долетали. Тогда, глядишь, прожила бы она долго и счастливо, и лет пятьдесят никто бы не догадался, куда же пропал ключ от цомтты.

Хотя, если честно, для тех, в ком нет магической искры, ключ не так и опасен. Максимум, что он сделал Зинаиде, — это усилил страх перемен, затуманил сознание, чтобы она не могла здраво оценить свои поступки... Вот если бы тетка магом была хоть чуть-чуть, тогда бы он сильнее ударил, вплоть до смерти владельца. Но магическую искру разглядеть легко — она сразу внимание привлекает. И чем сильнее человек привлекает внимание, тем сильнее в нем магический огонек. Так вот эта баба могла бы стать чемпионом по незаметности. Ее забудешь через пять минут после общения и второй раз столкнешься — не узнаешь, так что с магией ей не перепало, — ее счастье.

Но внимательности, хитрости — в избытке. Он следил за ней уже две недели и считал, что забрать ключ будет парой пустяков. Не тут-то было. Он менял внешность каждые полчаса, следуя за ней. И каждый раз Зинаида его отслеживала. Что это? Он совсем разучился работать или у нее нюх особый?

Пихлер Севастьян Шахович, которого, в зависимости от субординации, кто-то звал по фамилии, кто-то по отчеству, а кто-то Севой, тридцать лет нелегально проживал на каторге. Родной мир по классификации людей представлял опасность третьего класса. Люди сделали пограничный кордон, изо всех сил сдерживая натиск опасных для них существ. Да только проскользнуть все равно можно. Через любую границу можно проскользнуть, если умеючи. А поскольку Сева среди соотечественников не выделялся ни особой силой, ни умом, прямая дорога ему была в миры класса 1 или 2. О том, что удастся обосноваться на каторге, он даже и не помышлял. Но быстро убедился, что, как ни странно, это самое безопасное место.

С самого начала он облюбовал Волгоград. И теперь находился в зрелом возрасте — 52 года. Хорошо сохранившийся: поджарый мужчина с пышными усами типичной кавказской внешности, он пользовался успехом у женщин, но редко с ними сближался. В отличие от каторжан, его сущность не сдерживалась никакими магическими заклятиями и могла проявить себя в самый неподходящий момент. Поэтому он начал подумывать о том, что пора бы и на покой. Оставит дело на какого-нибудь сообразительного человечка, если уж никого другого достойного доверия не найдет, уедет на родину, женится там, заведет наконец потомство и будет пользоваться плодами трудов праведных. Или неправедных, тут кому как нравится.

И тут надо же — попалось ему это дело. Если он его провернет, денег привалит столько, что и внукам хватит. Цомтта — она же бесценна. Эйнхерии драться будут за право купить ее. Когда Сева в первый раз ступил на каторгу, он был одержим желанием отыскать ее. Двадцать пять лет назад он оказался в шаге от исполнения мечты, но прокололся. Радим Харин — тоже нелегал, но идейный — что-то заподозрил и быстренько цомтту продал. Продал тайно, без посредников. И пытки не помогли выведать у него хоть каплю информации. Сева был уверен, что он только потому и продал цомтту, что оставил при себе ключ, так что в любой момент смог бы вернуть артефакт. Но чутье у Харина было развито отменно: до того, как Шахович до него добрался, он припрятал и ключ. Перестраховался: цомтту в одно место, ключ в другое. А потом благополучно помер, так что Пихлер получил жалкие сто тысяч рублей. Тогда тоже сумма неплохая, но по сравнению с тем, что ему обещали эйнхерии, — крошки с господского стола. Однако они помогли ему укрепиться, создать сеть осведомителей и агентов и в конце концов стать некоронованным королем Поволжского региона каторги. Да еще и такого, которого никто и никогда не опознал бы. И даже сотрудники каторги до сих пор знать не знали, слухом не слыхивали, о том, что налажен здесь устойчивый бизнес по взлому официальных заклятий, установке новых, незаконной торговле и контрабанде артефактов, продаже гражданства таким же, как он, нелегалам и многого, многого другого.