Ругару

Лишь когда она звонила в третий раз, обратила внимание, что фоном к обычным уличным звукам постоянно идет песня "Who wants to live forever", которая звучала в сериале "Горец". Она нажала отбой. Снова вызов. Опять зазвучала песня. Очень медленно она пошла на звук к мусорным бакам. Мелодия звучала из-за них.

Она словно превратилась в кролика, загипнотизированного удавом. Оля нутром чувствовала, что именно найдет там, за баками. Внутри тоненько звенело: "Не ходи, позови кого-нибудь". Но она переступала ногами, будто идя на зов. Давно бы пора включиться автоответчику, но вместо этого песня звучала все громче. Она заглянула за баки. На куче мусора лежала гора мяса, когда-то бывшая фельдшером Ефимом. Это она по обрывкам защитного цвета ткани и запястью с шипастым браслетом определила. Сделала шаг назад, и тут же осела, сложилась на асфальт, словно карточный домик.

Труп

Сглазила Регина. И надо было ей столько раз повторять: передышка, дел нет. А теперь получай мерзопакостное дело, снова доказывай, что ты не дура, хотя и человек. Вот странные у них порядки. С одной стороны, в их веере миров человек — самая большая ценность. Только поэтому их структура никогда не расследует преступления, которые совершены людьми. Исключения, конечно, бывают, но очень редко. Действует общее правило: если человек убил человека, то пусть люди с этим и разбираются. А они наказывают других существ, которые покусились на человека. Ибо не смей. И если кому-то интересно, никто и никогда не посадит человека за то, что он убил оборотня или эльфа. Он имеет право убивать любого, особенно если не знает об истинном положении вещей. Потому что человек слаб, и другие расы априори представляют для него опасность. Таким образом, любое подобное убийство автоматически попадает под "самозащиту". Ну и потому, что человек — центр этого мира. Все от него исходит и к нему возвращается.

Но при этом дисгармония: человеку, попавшему в структуру, приходится несладко. Повсюду иронично-снисходительное отношение, как к клоуну, впервые выступающему на сцене. "Что за представление ты нам сегодня устроишь? Сумеешь повеселить?" Вот сегодня с утра позвонил Угрюмов, начальник следственного отдела. Начал осторожно:

— Заключенного убили. Возьмешь дело?

Регина по опыту знала, что если спрашивают, значит, есть какой-то подвох.

— А что с ним?

— Очень кровавое убийство, оперов наших с утра там наизнанку выворачивает.

Врет он все. Ребята только по виду балбесы, а так — не чета людям. Не будет их выворачивать, что бы они там ни увидели. Полковник напугать ее хочет. Но в то же время ей ведь позвонил. Не отдал дело Фролову, хотя он пока тоже скучает.

— Почему вы позвонили мне, Прохор Савельич? — прямо потребовала она.

В телефоне раздалось невнятное сопение: маг Угрюмов бурчал на то, что она умная да догадливая, но нельзя же вот так в лоб...

— Свидетельницей по делу проходит Ольга Чистякова, — наконец ошарашили ее.

— Оля? Она-то как в это вляпалась? — изумилась Регина.

— Вот это тебе и предстоит выяснить, — объяснил начальник. — Возьми, пожалуйста.

Она знала эту женщину: не ослепительная красавица, но симпатичная, со спокойными манерами, никогда не шепчет и не кричит, всегда уверена, что все держит под контролем и стабильность вокруг семьи создается исключительно ее усилиями. Она жутко раздражала свекровь и всех женщин в системе, которые иногда с ней общались. Раздражала тем, что представления не имела, кем работает ее муж, но вела себя так, будто знает и понимает больше всех.

Теперь все встало на свои места. С Ольгой надо будет работать очень аккуратно. Постараться вытянуть из нее все, при этом не насторожив необычными вопросами и не раскрыв истинное положение вещей. Убила бы Гришку.

— Возьму, Прохор Савельич, — согласилась она.

— Вот и хорошо, — голос повеселел. — А разработку по Лексу передай тогда Фролову. Пусть делом займется.

— Слушаюсь.

Лекса отдавать было жаль. Очень уж интересный экземпляр. И когда он совершит преступление, тоже будет интересное расследование. Но следователю вообще-то не положено сидеть и ждать, когда преступление совершится. Опера должны этим заниматься.

Не прошло и минуты, как в дверь заглянул водитель — Федя с многозначительной фамилией Хороший. Он был орком, внешность и интеллект имел соответствующие. Но машину водил потрясающе. Только с ним можно мчаться по волгоградским дорогам и при этом совершенно не ощущать кочек.

— Регина Юрьевна, вы с нами или сами? — словно стесняясь небритости, он опустил огромный нос-картофелину в пол. Его уже можно считать коренным жителем каторги: уже шесть поколений его семьи обитало здесь и три поколения работали в системе. Природная агрессивность, якобы непременно свойственная оркам, развеялась точно дым. С эльфами они не дружили, но на то имелись вполне объективные причины. В конце концов, у сантехников редко в друзьях профессора бывают. Если только по службе — это пожалуйста.

— С вами, — она тут же поднялась из-за стола. — Моя опять чихает. Замучилась чинить.

— Так вы бы ее это... того... — Федор пыхтел сзади, топая следом по коридору и нависая темной глыбой. Иногда ее удивляло, как он до сержанта дослужился. Пока он формулировал мысль, Регина про себя предположила три варианта завершения фразы: "Отправили на свалку, переплавили, подарили врагу..." Но вариант Хорошего оказался проще: — Продали... — предложил он после долгой паузы.

— Не могу, — вздохнула женщина, толкая вертушку. — Привыкла ездить, а на другую денег нет.

В машине ее ожидал медик Эмиль Царевский. У него во внешности что-то неуловимо восточное, и всегда такой величественно-загадочный вид, будто он по меньшей мере бек. А на самом деле — гуль. Оборотень, поедающий свежие трупы. Хорошо, что при наличии холодильников это перестало быть проблемой. Еще в начале двадцатого века его соплеменникам приходилось непременно убивать, чтобы пообедать. Некоторые и сейчас убивают. И те, кто не влился в систему, став исполнителем наказаний, мотают срок на каторге. Если их не убили при задержании. Поговаривали, что Эмиль тоже хочет уйти на повышение. Вроде бы в Астрахани освобождается место. Пока же ему позволялось есть бесхозные трупы. Регина старалась не думать об этом.

Кроме него на заднем сидении примостился Осип Яковлевич Жиганов. Фамилия у него неподходящая для эксперта-криминалиста. Да и внешность тоже: лысеющий мужчина, предпенсионного возраста, очень доброе лицо, вежливая улыбка, доброжелательный взгляд. Едва он появлялся, на душе становилось спокойней. Что, впрочем, и не удивительно. С цуру всегда так. Неспроста он с ними едет. Нервы ей успокоит, когда она труп будет рассматривать.

Ехали недолго — метров двести вниз по дороге, и они на месте. Чистяковы живут чуть выше. Интересно, Гриша в курсе того, что произошло, или его решили не беспокоить?

Возле мусорки крутился Захар, совершавший какие-то магические примочки, и Илья, высматривавший следы с видом аиста, ловящего лягушек на болоте. На ее немой вопрос Захар отчитался:

— Тарас и Матвей опрашивают работников скорой помощи. Сначала тех, кто присутствует, потом поедут по остальным. Но пока глухо. То, что Ефим уходил, многие видели, а больше ничего.

— Кто такой вообще? — Регина не рискнула подходить ближе к трупу. Достала бланк протокола, приткнула папку к животу, приготовилась писать.

— Ефим Шило, по прозвищу Шило, — заметил, что Регина злится и заторопился. — Я не шучу! У есхотов фамилий же не бывает, вот прибыл он к нам с именем Есвир и прозвищем Шило. Имя дали другое, чтобы не выделялся, а кличку сделали фамилией, не мудрствуя лукаво.

— А где маг-надзиратель? — тут же поинтересовалась она, понимая, что тот, пожалуй, расскажет ей о каторжанине больше.

— Он пока подопечных обходит, мало ли что. Как закончит, подъедет в управление.

— Спохватился! Ладно, тогда биографию его не надо. Скажи лучше, как Ольга Чистякова оказалась замешана.

— А кто его знает, — развел руками опер. — Она примчалась с утра пораньше, была немного не в себе. Искала Ефима, вроде даже фамилию его не знала. Добыла номер его телефона, страшно обрадовалась и поспешила звонить. Ну и по звонку наткнулась на него здесь. И от такого зрелища в обморок грохнулась. Нашли ее тут, возле мусорки. Она в больнице, ее пробуждение караулит Хорь. Ерохин то есть. Ну и Борику позвонили, конечно.

— Ему-то зачем? — изумилась Регина.

— Ну, он вроде как друг семьи...

— Неужели? — деланно удивилась Регина. — Забавно. Ладно. Ты что нарыл?

— Немного, — смутился Захар. — Вот последние слова убитого. "Это был ребенок! — голос его тут же изменился, стал выше, тише, чувствовались нотки паники. Незнающий бы заключил, что парнишка отличный имитатор. Но с помощью магии он буквально воспроизвел слова и голос Ефима. — Скажите спасибо, что я не доложил".

— Очень интересно, — заметила женщина, когда Захар вышел из транса. — Ребенок? Елисей Чистяков? Ну-ка проверьте, вызывала ли Оля скорую на дом.

Во взгляде опера мелькнуло уважение, он умчался в здание скорой помощи, а Регина подала знак Эмилю. Тот с хорошей дикцией надиктовал то, что смог определить по трупу на месте. Убит около полуночи, плюс-минус час. (Нарутовой почему-то казалось, что самое точное время — примерно час ночи. Достаточно темно и тихо, чтобы не образовалось случайных свидетелей.) Причина смерти — проломленная грудина, удар разорвал сердце. До этого ему нанесли множественные удары по всему телу, следствием которых стали столь же многочисленные переломы. После смерти его продолжали бить. То ли не заметил преступник смерти жертвы, то ли гнев не весь вышел, то ли хотел напугать кого-то другого.

Все шло своим чередом, хотя Регина не удержалась и надавала заданий операм. Пока теплилась надежда, что Оля, может быть, что-то знает, хотя сама не подозревает, что именно. Самая трудная работа. Хорошо бы Борик помог, раз уж он друг семьи.

Осип Яковлевич фотографировал, Эмиль вещал свои наблюдения, Регина записывала его слова, параллельно выдвигая про себя версии. Она не знала, какая из них окажется верной. Одно она могла сказать точно: и этот прямой удар в грудь, и прочие повреждения и переломы нанесены не битой, не металлическим прутом, а чем-то более... органическим. В смерти Ефима виноват кто-то из каторжан, ссыльных или, еще хуже, нелегалов. Она поняла это не благодаря собственной внимательности, подсказкам Захара или медицинским терминам Царевского. Это была интуиция, которая ни разу не подводила.

Каторга

Оля с надрывом всхлипнула и села на кровати. Борик, занявший половину небольшой комнаты, тут же просиял:

— Ну вот и очнулась! Ну вот и славненько... Ты как, Оль?

Она была так рада увидеть эту небритую лохматую морду, что чуть не расплакалась от умиления. Но тут же оглянулась: где это она? Стены, обитые белым пластиком, казенный шкафчик, небольшой стол. Покрывало невнятного цвета... Больница? И тут же паника скрутила так, что ее затошнило, она вцепилась в Бориса:

— Где Елисей, Борик? Где мой сын? Он же там дома один. Он же болеет!

— Оленька, да что с тобой, солнышко? — Борик встревожился. — Все нормально с Елисеем. Бабушка к нему поехала, врача опять вызвали. Все в порядке. Ты лучше расскажи, что с тобой случилось.

То, что свекровь забрала Елисея, нисколько Ольгу не утешило, она закрыла лицо и зарыдала, раскачиваясь:

— Они заберут его да? Меня отправили в больницу, а его отберут? Они не дадут мне Елисея? — бессвязно сыпала она вопросами.

— Оля, Оля, Оля! — теперь Борик испугался. — Да что с тобой? Возьми себя в руки! Никто не собирается у тебя отбирать сына.

Она посмотрела на него сквозь слезы. Борик протянул ей сразу пачку бумажных носовых платков. Ольга вытирала их, комкала, бросала на пол — никогда раньше так себя не вела. Наконец высморкалась, выдавила устало:

— Правда?

— Конечно, правда, — очень искренно заверил Борик. — Почему это у тебя должны отбирать сына? Успокойся, пожалуйста. Я представляю: труп, нервы, но...

— Ты не понимаешь, Борь, — она немного пришла в себя. — Ты ничего не понимаешь. Какое сегодня число?

— Пятнадцатое июня, — недоуменно отозвался он и нервно одернул кожаную куртку.

— Елисей заболел вечером тринадцатого. Посчитал? Еще двух суток не прошло, а у меня такое ощущение, что я месяц в аду. Я сама не знаю, что происходит. Мне очень страшно, Борик.

— Оленька, — перебил он. — Ты можешь обо всем по порядку рассказать?

— О чем? — она подтянула к себе колени под покрывалом, запустила пальцы в волосы.

— О твоем аде. Ты же знаешь, я всегда на твоей стороне. Расскажи мне все.

Оля не хотела. Если они оставили сына с ней, значит, пока никто не подозревает, что она сходит с ума. А вдруг все наладится? Если другие узнают, за ней будут следить, подозревать, прежней жизни уже не будет. А если Гриша с ней разведется? Но тут она встретилась с внезапно потемневшим взглядом Борика, и язык развязался сам собой.

Она, захлебываясь в словах, подробно описывала, как заболел Елисей, как пришел Ефим, как он предложил позвонить мужу, а она не позвонила. Как ее мучили кошмары, и она чуть не погибла по собственной невнимательности, потому что не выспалась. А Елисею снова стало плохо, и она отправилась за Ефимом...

Борик не перебивал, слушал очень серьезно, и когда она умолкла, вздрагивая всем телом от еле сдерживаемых рыданий, он задал один вопрос:

— Оль, ты мне одно растолкуй, почему ты ни Гришке, ни мне не позвонила? Все ведь могло и вправду плохо закончиться.

Оля растерялась.

— Я не... знаю, — теперь она по-настоящему успокоилась. Боря ей поверил. Он не считает ее сумасшедшей. Или только так кажется? Она с вызовом взглянула на сидящую рядом громадину в кожаной куртке. — А на что бы я пожаловалась? Что мне плохие сны снятся? И чем мне Гриша поможет? Снотворное пришлет?

— Да-а-а... — Борик был в растерянности. — Знаешь, Елисею полегче стало, и когда его спросили, почему он не позвонил отцу, не пожаловался, что заболел, знаешь, что он сказал? — он выдержал паузу. — Он сказал: не знаю. Так же, как и ты. А это, Оля, плохо. Очень плохо. Хорошо, что мы все это обнаружили вовремя, потому что вы оба определенно не в себе. А просто так подобное не случается.

— А почему случается? — поинтересовалась она.

— Хороший вопрос... — он поскреб щеку.

Тут в кармане у него сначала зазудело, а потом раздалась мелодия: "Кондуктор, не спешит..." Оля никогда не понимала, откуда в Борике такая безумная любовь к шансону. Он быстро глянул на экран и подмигнул ей:

— О! Чувствует, зараза, — и нажал кнопочку. — Да, Гриша, здравствуй, золотце. Да, правильно ерзаешь, матюгаю тут тебя. Про себя, конечно. Потому как напротив меня сидит твоя очаровательная Белоснежка. Да, точно напротив меня на больничной койке. Нет, Гриш, я не выйду за дверь, я буду при ней говорить. Ага. Ага. Поспорь еще. Гриш, ты мне зубы не заговаривай, но прямо сейчас скажи: да или нет. И если ты выберешь не так, то в августе ты запросто можешь приехать в пустую квартиру. Ага. Гриш, ты ж меня знаешь, я не пугаю. Не люблю пугать. Я говорю, как есть. То, что вижу, то и говорю. Так что только одно слово: да или нет. Нет, я не передам ей трубочку, пока ты мне не скажешь это простое слово. Вот как? Отлично. Нет, я все равно не передам ей трубочку, потому что теперь нам предстоит долгая и обстоятельная беседа. Она сама потом тебе перезвонит.