Доминика Грасс

От автора

В минуте восемьдесят секунд, в часе — восемьдесят минут, в сутках — восемнадцать часов. В году тринадцать месяцев, в неделе по восемь дней. Всё носит другие названия — секунда, час, неделя, год. Нет ни километров, ни килограммов. Компьютер носит имя первого изобретателя.

Если я буду рассказывать со всеми этими подробностями, вам каждый раз придётся притормаживать, чтобы подсчитать, переводя в привычную систему расстояние, вес, время. Станет легче воспринимать, если этот мир будет чужд в подобных мелочах?

Человек приспосабливается ко всему. Но вам там не жить.

Поэтому у них будет привычная для нас система исчислений и названий.

P.S.: Начав это писать, я ругалась страшно. Ибо все герои уходили "налево", но только Доминика — в самом начале. Более упёртого героя мне ещё не встречалось.

Анна Тьма

Доминика Грасс

Всем вам, поддержавшим автора в тяжёлый момент. Давшим надежду выцарапаться и выжить. Спасибо...

Пролог

Двое мужчин сидели на поваленном дереве и вели неторопливый разговор.

Один из них был человеком, другой им не был. Один выделялся на фоне дикой природы, другой казался частью пейзажа, гармонично вписываясь в окружающий мир. У человека в руках был блокнот и карандаш. Он быстро зарисовывал своего собеседника и делал малопонятные пометки на полях.

— Может, всё же расскажешь, что ты помнишь из прошлого?

Нелюдь склонил голову набок, искоса взглянул на того, кого мог назвать другом.

— Я же говорил, что немногое помню, Доминик. Да и в свете нового мира всё, что я тебе расскажу, будет похоже на бред.

— Я хочу услышать, Вэйл'Алн. Расскажи, друг мой.

Казавшийся юным, но от того не переставший быть древним мужчина уставился в никуда, вспоминая.

— Я помню, как меня держал на ладони Человек, — медленно произнёс нелюдь. — Я был болен и не мог стоять, утратил способность к полёту, которая так и не восстановилась... И Человек нёс меня в руках. Мы разговаривали как старший и младший братья. Нас прозвали Малым Народом потому, что самый крупный представитель Народов не превышал ростом пятилетнего ребёнка. А я был едва выше колена Человеку. Сейчас, я слышал, о них говорят только в легендах, называя титанами. Или атлантами?.. Поняв, что грядёт неизбежная катастрофа, Люди первым делом позаботились о нас. Мы были младшими братьями великой расы. Только представь, какой огромной силой Люди владели, если по сравнению с ними мы все казались детьми.

Я был молод. Люди скрывали от всего остального пространства куски реальности, в которых мы могли бы выжить. Я — Владыка, и моим долгом являлась защита тех, кто зависел от моих решений. Люди говорили, что активность солнца изменилась, став смертельно опасной, но я не слушал. Ветер стал ядовитым, всё менялось, выжить невозможно, я должен был уходить со своим народом, не дожидаясь окончания дела...

Я заболел, Доминик. Человек спас меня, поместив в... как это будет на современном языке... Стазис? Я даже не представляю, сколько сотен тысяч лет мы все спали, если мир так страшно изменился. Другими стали очертания материков. Даже созвездия изменились и стали неузнаваемы. Я проснулся под чужими небесами! Сутки и те изрядно укоротились во времени.

И ведь многие просыпались раньше, жили... А потомки Великих убивали нас как врагов, охотились как на зверей. Потомки тех, кто любил нас как старшие братья. И даже часть рас Народа выродилась под этим новым страшным небом, превратившись в уродов.

Вэйл'Алн замолчал и перестал двигаться. Когда он так замирал, то будто исчезал, сливаясь с природой. Человек смотрел на того, кто казался юным на фоне его пятидесяти лет, и пытался уложить в голове кучу неправдоподобных фактов, похожих на бред наркомана. Но древний король говорил правду. Сколько же ему на самом деле лет? Даже страшно представить... Он ведь всё потерял. От его великого народа остался крохотный клан. Как же выживал этот чуждый, странный разумный?

— То, что ты рассказываешь... — мужчина прервался, справился с голосом и продолжил: — Это должны знать. Люди должны знать!..

— Даже не пытайся доказать что-либо, — отрицательно мотнул головой нелюдь. — Тебя убьют за это знание. Человечество уже не такое, каким было. Нынешние люди не примут знания прошлого. Вы уже придумали себе другую историю происхождения, и всё, что этому противоречит, называете мистификацией. Нынешнее человечество не сможет принять то, что вы — не венец творения, а только лишь выродившиеся потомки некогда величайшей расы...

Часть первая

Следы на линии прибоя

Здравствуй, чужая земля

Водяная пыль от бьющего в небо фонтана пропитала майку на спине, холодила руки, оседала в волосах крохотными капельками. И конденсировалась на красной корочке диплома.

Диплома, который жёг руки. Больше всего на свете сейчас хотелось швырнуть его в фонтан. Из-за того, как все одногруппники, да и часть преподавателей смотрели, когда я его получила. Будто красная корочка, это не моя заслуга, а всего лишь отблеск лучей славы моего отца. Учёного, исследователя, автора множества весьма скандальных статей и великолепных книг.

Кажется, когда после восьмого класса я решила пойти по папиным стопам, это оказалось какой-то незапланированной и странной ошибкой. Брали туда прямо из школы. И учили шесть лет. С первых дней на факультете ксенологов висело в воздухе: "Доминике Грасс удаётся всё потому, что она дочь Доминика Грасс. Ей всё спускают и всё прощают из-за славы и достижений её отца". Лучше бы учились, а не языками чесали! Пока они развлекались и пили горючку по выходным, я учила все дополнительные дисциплины, ходила на курсы медицины, лингвистики, психологии, спецподготовки, а в свободное время читала всё, о чём не говорили на лекциях. И занималась паркуром ради того, чтобы сбросить дикое напряжение.

Они не понимали, что с меня из-за отца требуют куда больше знаний и умений, чем с любого другого. Не понимали, что мне приходилось сложнее, чем всем им...

И уже вряд ли когда-нибудь поймут.

Учёба закончена. А вот то, что мне в ультимативном порядке, с угрозой никогда не получить желаемую работу, навязали ещё три года аспирантуры после шести лет учёбы — совершенно не радовало! Не радовало аж до припадка ярости в кабинете декана! В пустую потратить ещё три года жизни! Целых три года!

Впрочем, мне удалось выбить для себя практику именно там, где я хочу. Ну, почти. Во всяком случае, я буду рядом с нужными местами, и кто меня удержит от свободного передвижения? Пять месяцев практики... А там посмотрим. Как-нибудь отбрыкаюсь от аспирантуры. Ну не тратить же своё время в самом деле на такую чушь?

Стерев ладонью водяную пыль с красной корочки, я засунула диплом в небольшой рюкзачок цвета хаки. Спрыгнула с ограждения, встряхнулась и поплелась в сторону дома. Долгое время возле фонтана заставило промокнуть не только майку на спине, но и сделало влажными драные джинсы, и даже кеды. Ничего, на жаре всё быстро высохнет, и короткие волосы в том числе. А домой я пешком пройдусь. Надо бы бегом повторить новый маршрут через дворы и по крышам, а то недавно возникшая стройка мне всё спутала... Но лень. Просто прогуляюсь. Может, проедусь на маршрутке. Или такси вызову. Что-то мне этот последний скандал дорого стоил.

Навстречу шла современно одетая фея, а чуть дальше — ликан с огромным букетом роз и мечтательной улыбкой. Разве они не прекрасны?

Меньше столетья назад, после того, как порвалась ткань реальности, все сказочные народы, скрывавшиеся, спавшие в ловушках вечности, жившие в карманах реальности, вывернувшихся в нормальный мир, объявили о себе. Им пришлось. Потому что сопредельный, называемый раньше теневым или тайным мир слился с обычным. Перестал существовать, как складки в смятой, а потом разглаженной простыни. Кто и зачем эту "простынь" разгладил — пока что оставалось загадкой. Пока я всерьёз не взялась её разгадывать!

Полвека длилась страшная смута, геноциды, убийства, гонения. До сих пор в мире хватает ксенофобов, расистов и прочих... мракобесов. А ведь те, кого принято называть сказочными существами, фейри, участвовали в истории и жизни человечества от начала времён!

Нет, я не идиотка, конечно, и здраво понимаю, что многие из них опасны. Что не стоит бежать с распростёртыми объятьями к Дикой Своре, и айзем в современном городе — страшный зверь, не смотря на всю свою внешнюю безобидность, или что попав в общество китри надо прикидываться мальчиком, чтобы тебя воспринимали как разумное существо. Но сами по себе, безотносительно обстоятельств и социальных нюансов, каждый из них, когда на своём месте, в своём роде чудо. Особенно те, что добры, открыты или хотя бы вменяемы.

Необразованной толпе таких вещей не понять. Они готовы сжечь в одном костре как взбесившегося айзема, так и ни в чём неповинную агуну. Скорее бы уже уехать...

Через час я поднималась на шестнадцатый этаж дома в элитном районе, в качестве исключения на лифте, а не пешком. Вообще, лифтов, машин, самолётов, кораблей и поездов я боюсь. Но этот страх фоновый и в большинстве случаев не очень мешающий жить. Во всяком случае, не мешающий воспользоваться благами цивилизации, если от усталости ноги заплетаются.

На этом этаже всего две двери. Одна ведёт в нашу с мамой квартиру, другая пустует. Вообще, соседняя квартира принадлежит мне, и я туда в любой момент могу свалить, но на кой чёрт мне это надо? Как-то спокойней, когда мама на глазах.

Три замка, на которые в этот раз потрачено чуть-чуть больше времени... здравствуй, прохлада и полумрак моей прихожей. Теперь рюкзак в один угол, кеды — в другой. С кухни никаких вкусных запахов, значит, мама опять не готовила, а домработница сегодня не приходила. Ладно, могу и бутербродами перебиться, не впервой. Включить кофеварку, потом в ванную, смыть уличную пыль, и идти резать себе бутерброды, пока кофе готовится.

Через двадцать минут, когда всё было готово, не иначе как на запах, в кухню явилась мама.

Моя мать — Виктория Вэрбе. Как, вы о ней не слышали?! Вы вообще из какой неведомой глуши вылезли? А про марку одежды и аксессуаров "Вэрбе" — тоже не слышали? Ну, поясню для дикарей из леса. Одежда, которую создаёт моя мама — это мировой бренд, признанный во всём мире знак качества. Моя мама одна из пятёрки первых законодателей мод, светская львица...

В общем, очень известная женщина. И очень красивая. Если нас с ней поставить рядом, то сравнение будет отнюдь не в мою пользу. У мамы великолепная фигура, длинные ноги, тонкая талия, золотые волосы густым водопадом ниже пояса и грация хищной кошки. Мамины синие, бездонные и огромные глаза, в обрамлении густых, пушистых ресниц, достойны отдельной повести. А какой она умеет делать выразительный взгляд! И черты лица у неё тонкие, изящные. Аристократичный прямой нос, узкий, чуть заострённый подбородок, тонко очерченные красивые губы и чудесная улыбка. Ей нужно минимум косметики, чтобы подчеркнуть своё совершенство.

И я. Эдакое недоразумение на голову ниже мамы, с худосочной подростковой фигурой. Золота, как и густоты волос мне не досталось, они были бело-серыми, лишь летом выгорали до какого-то намёка на золотистость. У меня даже брови и ресницы бесцветные. Бледная как моль "дихлофосом" травлёная, с глазами непонятного цвета — то ли болотными, то ли серыми, то ли пятнистыми, как шкура уличной кошки. На бледной коже изредка, под ярким солнцем, проступали веснушки, которые меня просто бесили. Черты лица вовсе не такие совершенные, как мамины. У меня шире скулы и переносица, и подбородок не такой изящный, и косметика на мне смотрится по-дурацки и чужеродно, и улыбаться так красиво я не умею, и вообще... короче, я не она. Совсем никак.

В общем, мама безусловно куда красивей и выглядит на мои двадцать, а не на свои сорок. А я-то и на пятнадцать не очень тяну...

Родители разошлись, когда мне было семь лет. Я вообще до сих пор удивляюсь, как настолько разные люди могли найти что-то общее. Их сферы интересов вообще не совпадают. Не говоря уж о том, что папа на пятнадцать лет старше мамы. А шесть лет назад мой папа пропал. Его ищут до сих пор, но давно считают погибшим.

Мама подошла, обняла и поцеловала, из-за чего мой кофе чуть не расплескался.

— Ну как всё прошло? — с сочувствующей улыбкой спросила она.

— Со скандалом, — честно ответила я. И ткнула пальцем в сторону подоконника: — Тебе там чай зелёный заварен.

Мама не отказалась от чая, и даже утащила один бутерброд. Некоторое время царила идиллия. Пока мама, окинув меня очень знакомым взглядом, не поинтересовалась:

— Дочь! Почему, когда я создаю элегантную и практичную одежду, ты ходишь как беспризорница с улицы?

"Потому что в моей системе ценностей мода не занимает вообще никакого места. И в моём понимании мира то, что ты называешь высшим светом и сливками общества, является паразитарным слоем нашего ненормального социума..." — я позволила себе этот фырк только в мыслях, но мама, кажется, всё прочла по моему лицу. Потому что подняла руки вверх, демонстрируя мне открытые ладошки и растопыренные пальцы — жест поражения.

— Ладно, сдаюсь, — улыбнулась она. — Пойдём лучше наверх, покажу кое-что.

Отказываться бесполезно. А значит нужно вставать и идти вслед за уже упорхнувшей из кухни матерью, подниматься на второй этаж, в мансарду, где находилась мастерская, и смотреть на очередное творение "безумной дизайнерской мысли".

В просторной мастерской было красиво. Десятки разнообразно разряженных манекенов, кучки разбросанной бижутерии, обрывков и обрезков разнообразных тканей, швейных принадлежностей, шляпок, перьев, браслетов, лент и прочего. Жутковато, но всё равно красиво. В детстве мне нравилось играть здесь. Манекены всегда казались чем-то очень страшным, вроде окаменевших горгулий, или спящих вампиров. Поэтому я придумывала им имена и роли, чтобы они не казались такими пугающими. Главной достопримечательностью был потолок. Стеклянный. Будто небо над головой. Особенно красивое по ночам.

Детские воспоминание принесли лёгкую грусть. Мы играли здесь с папой, строили замки, леса, изображали разных созданий из маминых побрякушек и моих игрушек. Папа очень много рассказывал. До тех пор, пока не исчез. Даже когда они с мамой разошлись, каждый раз возвращаясь папа проводил всё свободное время со мной. И когда в мои четырнадцать лет его не стало... И ничего уже не вернуть... И даже своим детям я не смогу рассказать всего этого... Сжав зубы, я подавила тёмную волну, поднявшуюся из тех глубин, в которые я заглядываю только ночами в полном одиночестве. Ничего. У меня ведь ещё остался крёстный...

Огляделась. Остановила взгляд на центральном манекене, на котором обычно мама создавала свои новые шедевры.

Печально.

— Я это не надену.

Очередное мамино безумство заключалось в модификации костюма для сафари по джунглям. Как она считала, в наилучшую для юной девушки форму, способную подчеркнуть красоту и привлекательность, наиболее выгодно обрисовывая женскую фигуру. Потому что женщина всегда должна выглядеть эффектно и наилучшим образом, ведь прекрасный вид внушает уверенность, прекрасной женщине помогут с куда большей охотой, чем некрасивой!