Волчица и пергамент. Том 8

Исуна Хасэкура

ВОЛЧИЦА И ПЕРГАМЕНТ

Том 8

Перевод с японского на китайский — У Сунъянь, перевод с китайского — GOOGLE

Интерпретация перевода — О.М.Г.

Иллюстратор: Дзю Аякура

ПРОЛОГ

Коул держал в руках отпечатанный перевод Священного писания, но не мог достаточно успокоиться, чтобы приступить к чтению. Возможно, сказывались последствия великолепного состязания в верховой езде с копьями или хлопоты по сбору всего необходимого для печати книги с последующими подготовительными работами. Но главная причина, пожалуй, была сейчас перед ним. Девушка, шуршавшая подрагивавшим хвостом рядом с ним и с упоением выводившая зажатым в руке гусиным пером строчки на бумаге.

— Миюри, приподними немного голову, — сказал Коул, потому что лицо девушки практически приклеилось к бумаге.

Но ему всё же пришлось самому протянуть руку и приподнять её лоб. Впрочем, ей не потребовалось много времени, чтобы её голова заняла прежнее положение. Состязания в верховой езде с копьями, завершившиеся всего несколько дней назад, для девушки-сорванца, с одержимостью писавшей роман об идеальном рыцаре, стали истинной сокровищницей для её творческой фантазии, полёт которой она не могла остановить ни на миг. Могло показаться, что взгляд, оторванный от бумаги, был для неё сродни предательству, будто она панически боялась, что это заставит потускнеть её счастливое воспоминание.

Тогда, в момент самого высокого накала состязаний она, забыв о своём платье святой, запрыгнула на ограждение площадки, где ей было отведено место, и дико замахала участникам руками, что вызвало невероятных шум среди зрителей. После чего она вздохнула и с редкостным достоинством воздела к небу руки, но сразу же свалилась с ограждения, и Коул отчётливо запомнил поднявшую из-за её падения пыль.

Впрочем, для девушки, одержимой романом об идеальном рыцаре, это было в порядке вещей.

Она писала, готовая чуть ли не впрыгнуть в страницу, и её прекрасные серебристые волосы почти ложились на бумагу с ещё не просохшими чернилами. Коул протянул руку, чтобы помочь ей, и невольно вздохнул, увидев верёвку, привязанному к его запястью. Верёвка натянулась, не дав ему завершить движение. Второй её конец был привязан к поясу Миюри.

Сначала она привязала верёвку к шее Коула, большие усилия потребовались, чтобы она согласилась на запястье. Ела ли она, спала или купалась, отвязывать верёвку она отказывалась. А сверх того, если её правая рука не держала гусиное перо или еду, она вцеплялась в край его рукава.

Глядя на сосредоточившееся на бумаге лицо Миюри, писавшей нелепую историю о рыцаре, Коул вспомнил, как она объяснила необходимось этой верёвки: "А вдруг я не замечу, что негодяи снова похищают моего брата?" Собственно, он сам придумал объяснение для своей младшей сестры, но отказаться от него сейчас было уже невозможно, пусть это стало результатом стечения обстоятельств и недоразумением, но Коула действительно похитили на постоялом дворе, что заставило Миюри изрядно перенервничать. Никто не рассказал Коулу толком, во что вылилось её беспокойство, подтверждая, насколько это было серьёзно для Миюри, все начинали говорить уклончиво, когда дело касалось подробностей. И потому Коул послушно позволил ей привязать его к себе, как бы неудобно это ни было.

Это имело для неё и символическое значение, когда они покинули горы Ньоххиры, Миюри принялась настойчиво говорить о желании стать невестой Коулу. И тут они вдруг действительно оказались связанными одной верёвкой. И Миюри, привязывая верёвку к своему поясу, выглядела очень довольной.

— Это невыносимо... — вырвалось у Коула, и он не знал, жаловался ли он на Миюри или на то, что отнёсся к этому с лишней лёгкостью.

По крайней мере, её лицо действительно было слишком близко к бумаге, и он снова отодвинул пальцем её голову.

Глава первая

Когда речь идёт о литье металлов, люди обычно представляют себе высокие печи, набитые кучей дров или древесного угля, сильных мужчин, работающих в поте лица. Однако это справедливо при изготовлении посуды или разных скобяных изделий, а изготовление изделий из мягкого и легкоплавкого свинца — дело другое. Наспех устроенная во временной мастерской печь не была похожа и на печи для выпечки хлеба, она больше напоминала ящик без крышки, вроде тех, в которых целиком запекают свинью.

Миюри, которой всё было интересно, внимательно рассмотрела тигель, стоявший на плите и простое устройство для наддува воздуха из бычьего пузыря. Она в этой мастерской, наконец, отвязала Коула, предупредив много раз не исчезать никуда из виду. И поэтому, наблюдая за плавлением свинца, за выбрасываемыми при этом искрами, она то и дело поворачивала к Коулу сиявшее лицо — "видел это?" Юность всегда любопытна, Коул же пытался понять, насколько серьёзным было её предупреждение не исчезать с её глаз.

Между тем Жан, ремесленник, которого разыскивала Церковь, и другие ремесленники, слаженно работая, приступили к отливке букв. Они расплавили свинец и залили в формы, вырезанные мастерами тонкой резьбы, обычно работавшими с золотом и серебром, после чего очистили буквы первого слова Священного писания. Тщательно осмотрев результат, они осторожно обмакнули их в краску.

Потом набранное слово под пристальными взглядами всех в мастерской приложили к бумаге, оставив неровно отпечатавшееся слово. Коул прекрасно осознавал, что никакого волшебства в произошедшем не было, просто случилось то, что заставляло думать о наступлении новой эпохи.

— Брат, братик, я пишу красивее, верно? — только и шепнула Коулу на ухо Миюри, которую не страшили ни силы небесные, ни земные.

То, что подготовка к печати пошла по-настоящему, заставило Коула волноваться сильнее, чем когда-либо, когда он просматривал текст перевода Священного писания. Ведь любая пропущенная ошибка будет добросовестно внесена и размножена бессчётное число раз.

Кроме того, хотя шрифту досталась от Миюри не слишком лестная оценка, но девушку явно продолжало волновать рождение новой, не имевшей себя равных, возможности. Великолепие прошедшего состязания, разговоры с рыцарями и эта новая возможность, способная поспорить с Божьими чудесами, всё это стало для неё непреодолимым соблазном, и Миюри принялась писать большую приключенческую историю.

  В результате Коул и Миюри сидели за столом, увлечённые каждый своим делом и не способные напомнить друг другу о чём-то ещё. Это было по-настоящему серьёзной оплошностью, потому что у Коула из головы напрочь вылетело, что они двое остались и для того, чтобы позаботиться о монастыре, поскольку организаторы состязаний уехали в Раусборн решать различные вопросы.

Было хорошо известно о разногласиях принца Клевенда и принцессы Хайленд, теперь, когда прошлые подозрения и обвинения были сняты, об этом всему свету должен был поведать устраиваемый королём большой обед, и Хайленд должна была в Раусборне помочь с его организацией. Кларк, будущий настоятель монастыря, в своём новом качестве также должен был присутствовать на этом событии.

Ханаан, молодой человек, служивший при святом престоле и прибывший с предложением печатать Священное писание с помощью запрещённого способа, увидел, что его почти невозможный план стал осуществляться, и отправился обратно обрадовать своих единомышленников. Сейчас он должен был уже плыть по морю на корабле.

Книготорговец Ле Руа Хотел обсудить какие-то дела с аристократами, приезжавшими на состязания и ещё не покинувшими Раусборна, заодно он собирался разузнать для Коула с Миюри насчёт новой земли.

Шарон, воплощение орлицы, быстро завершив работы, связанные с окончанием состязаний, также отправилась в Раусборн, чтобы собрать большое количество материалов и набрать достаточно рабочих для организации временных мастерских в монастыре, для ремонта зданий и организации ночлега для рабочих. Заказы там же в Раусборне она оставляла у Ив, хозяйки торгового дома.

В итоге учёному теологу, плохому помощнику в практических вопросах, и девушке, писавшей историю о гордом рыцаре, размахивавшего мечом налево и направо, пришлось присматривать за временной мастерской, территорией монастыря и его воротами. И когда спустя довольно много дней Шарон вернулась, по её лицу Коул понял, что он с Миюри годятся на роль сторожей хуже, чем ему представлялось.

— Как бы то ни было, вам надо сначала умыться, — сказала Шарон сразу от двери.

Она доставила сюда целую вереницу гружёных повозок и сама была навьючена, как странствующий торговец.

Коул посмотрел на Миюри, её лицо было выпачкано чернилами. Сама она, потянувшись, понюхала живот Коула и весьма невежливым жестом зажала нос. Коул мельком подумал, что если от него воняет, то в этом наполовину виновна Миюри, любившая спать, прижавшись к Коулу.

Миюри, конечно, сразу побежала к колодцу, Коул, смутившись, хотел последовать за ней, но был остановлен укоризненным вопросом:

— У тебя осталась какая-то еда?

— Должна была... наверное?.. — после долгой паузы пробормотал Коул, так и не вспомнив, что он ел.

Шарон вздохнула и повернула голову в сторону источника.

— До вас я заглянула в мастерскую посмотреть, как там дела. Эти ремесленники похожи на тебя, так увлечены, что забывают всё на свете... Сходи к ним и скажи, что я приготовлю что-нибудь поесть.

После такого урока умной Шарон Коулу осталось только опустить голову и послушно поклониться.

Шарон на первый взгляд казалась ожесточившейся и не слишком доброй, однако в действительности она очень заботливо относилась к детям-сиротам в приюте, да и о других людях достаточно много беспокоилась. Скорее всего, она была готова к такому состоянию оставшихся в монастыре людей и потому привезла с собой несколько детей из Расборна и поручила им приготовить еды на несколько человек. Она была похожа на образцовую монахиню из монастыря.

Когда Коул и Миюри закончили мыться у колодца, недавно вырытого ремесленниками, монастырский двор стал похож на кухню под открытым небом.

— Ха-ха-ха, как все обросли, — рассмеялась Миюри при виде ремесленников, печатавших в мастерской Священное писание и выглядевших так же, как и Коул, они походили на лесных разбойников, давно не евших, как следует, и потому уписывавших всё подряд. — Старший брат не слишком часто принимается отращивать бороду.

Растительность на лице Коула немного отрастала, когда ему иногда не удавалось о себе позаботиться, но Миюри всегда хотелось увидеть его с длинной бородой. Когда он достал нож, чтобы уничтожить отросшую щетину, она накричала на него, недовольная, что он не желает воспользоваться представившейся возможностью сохранить бороду подольше.

— Вообще-то я бы тоже хотел как-нибудь посидеть в размышлении, накручивая колечки на своей бороде.

— Тебе надо будет заплести для меня бороду в косички, когда отрастишь её, — радостно отозвалась Миюри.

И Коул тут же перехотел оставлять бороду.

Предусмотрительная Шарон закупила в Раусборне много хлеба и баранины, она героически водрузила котёл на плиту для плавления свинца, обеспечив вскоре всех бараниной с чесноком, уложенной между ломтями хлеба. Когда Коул наполнил желудок и выпил немного вина, чтобы промочить горло, его тело как-то разом лишилось сил. Он тогда осознал, насколько устал, а что же о Миюри, то она к этому моменту уже улеглась в углу комнаты и спала, как и ремесленники.

— Кларк в нашем семействе довольно небрежен, но, если ты не будешь следить за собой, от тебя останутся кожа да кости, и ты умрёшь где-нибудь посреди своего пути.

Для Шарон тема недоедания и недостатка сна была очень острой, и Коул виновато опустил голову.

— Мне, в самом деле, неловко... Замечательно, что ты смогла вернуться так скоро.

Шарон, наблюдавшая, как дети собирали посуду, фыркнула:

— Да уж, известный всем Предрассветный кардинал, он пока ещё дитя, которое ходит под себя, — она проследила, как трое детей, объединив силы, сняли котёл с бараниной с плиты и, наконец, повернулась к Коулу. — В Раусборне тебя почитают, как Спасителя.

На её лице заиграла сердитая усмешка, правду ли она сказала или солгала, представить это себе было нетрудно.

— Ещё говорят, что примирение противостоявших друг другу принца и принцессы стало возможным, потому что Предрассветный кардинал внял воле Божьей и восстановил их отношения на рыцарских верховых состязаниях с копьями, — и Шарон довольно улыбнулась, заставив Коула вздохнуть.

— Ты же знаешь, что это хорошо только звучит, в действительности я боялся, что Миюри, разозлится из-за моего похищения и разорвёт принцу Клевенду глотку, отчаянно пытаясь что-то сделать.

Похищение Коула было недоразумением, а сам принц оказался не таким плохим человеком. Коулу пришлось напрягать голову не ради себя, а чтобы уберечь принца от боли и отчаяния Миюри, способной с волчьим оскалом разорвать его на куски, чтобы отомстить за пленника. Но люди об этом не знали. Они увидели, что второй принц, по общему мнению, бунтарь, боровшийся за трон, и главный наследник трона пожали друг другу руку на конных рыцарских состязаниях. Люди уверовали, что это было чудом из ряда тех, что случаются раз в сто лет.

Сам Коул, конечно, не намеревался приписывать заслугу себе, принц и его сподвижники тоже не распространялись на эту тему, но поскольку Хайленд была посредницей этого примирения и занимала место для высокопоставленных зрителей состязания, люди решили, что это дело рук её сподвижника Предрассветного кардинала.

— Хайленд ведь сказала тебе не появляться на торжественном обеде в честь примирения? Весьма проницательно с её стороны. Узнали бы люди, что ты появился в Раусборне, за тобой бы везде бегали бы толпами, пока где-нибудь не раздавили бы в пылу восторга, — продолжила Шарон со столь счастливой улыбкой, что у Коула подкосились ноги.

Да, он покинул Ньоххиру, снедаемый честолюбивым желанием исправить недостатки Церкви и вывести людей из смуты путём, указанным Священным писанием, всё это правда, но сейчас его слава всё росла и росла, и Коул чувствовал её тяжесть, от которой было не продохнуть.

Дошло до того, что Ханаан спросил, не хочет ли Коул стать святым, что его испугало до полусмерти. Он чувствовал, что в звании святого ему уже не видать душевного спокойствия никогда.

Доведя Коула до состояния уныния, Шарон вдруг сменила тему:

— Между прочим, у меня для тебя кое-что есть.

Она вышла во двор, взяла из всего того груза, что она привезла в монастырь, большую кожаную сумку и вернулась с ней. Впрочем, эту большую сумку она несла легко. Заглянув внутрь, Коул понял, что там было, но не понял, что это значит.

— Письма? Почему так много?

Как бы Хайленд ни беспокоилась за него, так много писем она писать бы не стала, кроме того, многие письма были красиво оформленными.

— Ты не готов принять свою столь высокую репутацию, однако репутацию этой глупой собаки преувеличили намного больше.

Произнося это Шарон, сначала указала подбородком на свернувшуюся калачиком Миюри, а потом задрала его вверх, словно показывая степень преувеличения. Коул неловко достал одно из писем. Это был свёрнутый лист прекрасного выбеленного пергамента, перевязанного волосом из конской гривы с родовой печатью из ярко-красного воска, вид послания был очень внушительным.