Волчица и пергамент. Том 8

Маленький снежок, покатившись с вершины горы, может наделать чёрных дел, и Коул не мог не относиться к этому с опаской.

— Миюри, пожалуйста, — строгим голосом сказал он, и девушка-волчица застыла, даже перестав плакать.

У неё был взгляд испуганной до глубины души девочки, и Коулу не хотелось быть с ней строгим, но он постарался придать суровости своему лицу.

— Я же объяснил тебе насчёт Вселенского собора?

Конечно, её слёзы остановились только из-за испуга, они вскоре снова будут безостановочно литься. И Коулу пришлось собрать свою волю, чтобы продолжить.

— Из того, что сказал преподобный Ханаан, вытекает, что Церковь решила созвать Вселенский собор, потому что она вынуждена поторопиться с какими-либо действиями. И если мы хорошо подготовимся, нет ничего невозможного в том, чтобы Церковь приняла наши требования. Иначе говоря, станет возможным положить конец противостоянию Церкви и королевства.

Это стало бы в итоге исполнением мечты, с которой Коул покинул Ньоххиру.

— Но это будет непросто. Надо будет напечатать много Священных писаний и распространить их по всему свету, чтобы склонить на свою сторону людей, — это то, что следует осуществить заранее в процессе подготовки. Вот почему нам надо было проделать путь до этого города и ещё надо будет покрутиться в этих местах, так что нам предстоит преодолеть ещё немало трудностей. Разве я тебе не говорил об этом?

Когда он ей объяснял, она твердила лишь, что надо, несмотря ни на что, отправляться в пустынные земли. Для Коула пустыня была лишь пустыней, но для Миюри она означала очень многое.

Ты больше не собираешься в пустыню? Если не отправиться в путешествие в пустыню, как узнать о месте, о котором можно узнать только из книг из пустыни? Неужели давняя мечта о новой земле больше не нужна? Станет ли путешествие, о котором я не знаю, кончится ли оно, тем, о котором я буду знать, что оно однажды точно кончится?

Коул не мог не заметить этих вопросов Миюри. Но он никогда не относился к ним как к серьёзной проблеме, требующей немедленного решения. Он не думал, что следует обсудить с Миюри её мечту, но трещина между ними прошла именно тогда.

И теперь, выслушивая Коула, она всё больше сердилась. Её глаза были ещё мокрыми, когда она подняла голову и посмотрела на него взглядом, полным обиды и говорившим, что она тоже на что-то имеет право.

Коул тоже смотрел на неё и терпеливо ждал её слов. Было полезно услышать причину, по которой Миюри предпочла пойти наперекор духу рыцарства и объединить усилия с Рутеей, чтобы продолжить путешествие.

— Брат...

Волчьи уши Миюри содрогнулись от основания до кончиков, шерсть вспучилась на её хвосте, потом её ноги напряглись, а под влажной губой блеснули клыки, взгляд Коула невольно метнулся к мешочку с пшеницей, который ей на шею повесила Хоро.

— После того как брат победит Церковь...

— Что будет потом? — завершил её вопрос Коул, стараясь держаться с достоинством старшего брата.

— Ты будешь работать на эту блондинку?

— А?.. — вырвалось у ошеломлённого Коула, не ожидавшего, что она придумает такое. — На... досточтимую принцессу Хайленд?

Он забыл, что должен был держаться строго, и его уточнение прозвучало просто глупо. Миюри обнажила клыки и зарычала, раздражённая его реакцией. Это выглядело достаточно устрашающе, да и само упоминание Хайленд было слишком внезапным. Может, она ревновала к наследнице? Но это казалось странным. Было очевидно, что Миюри в последнее время относилась к ней намного дружелюбней, трудно было предположить, чтобы упомянутая перспектива могла настолько задевать Миюри.

Так, значит, работа на Хайленд была ключом к ответу?

Подумав об этом, Коул, в конце концов, вытащил из памяти ещё кое-то.

— И ты не... даже не стала говорить о моём желании стать священнослужителем?

Покинув Ньоххиру, Коул имел те же устремления, что и учёные люди, которые пришли в Акент. Это никоим образом не было его главной целью, но, оказав Хайленд помощь в исправлении Церкви, он хотел продолжить свой путь в качестве священнослужителя. Изначально это его желание не было искренним, потому что Коул хотел лишь защитить от Церкви родную деревню, используя её же власть, но учение Господа оказалось созвучным его душе, и он принял его всем сердцем. Коул считал очень важной работу священника, который мог пролить свет на проблемы, встававшие перед людьми, по мере сил облегчить их существование в огромном мире, полном страдания.

Её он защищался от настойчивости Миюри, указывая на запрет священнослужителям вступать в брак.

Однако он забыл думать обо всём этом в пылу их головокружительных приключений.

Когда-то Коул задавался вопросом, не думает ли Миюри, что быть священнослужителем означает и быть врагом не-людям. Но Миюри изображала святую не просто без какого-либо раздражения, но и просто казалась радостной при этом, это при том, что она легко могла отличить настоящее от лицедейства.

Так что думала Миюри о его желании стать священнослужителем?

Нервно глотнув, Коул посмотрел в её красные глаза, и серебристая волчица ответила:

— Если больше не будет приключений, и ты не примешь меня как невесту, если вместо этого ты пристроишься в церковь этой блондинки, тогда мне не останется никакого места. И ты, брат, ты... — Миюри, сидя на корточках, потянулась вперёд волчьим движением. — Ты обязательно отвезёшь меня домой!

— Э... это, Мию...

Не успел он договорить — голова Миюри врезалась ему в живот. Может, правильнее было сказать, что Миюри столкнулась с ним. Конечно, она не хотела укусить его, оттолкнуть или сбить с ног. Нет, она своими тонкими руками крепко обхватила свою добычу, давая понять своему брату, что она всё такая же.

— Я не хочу этого! Я ни за что не хочу возвращаться в деревню одна!

Прокричав это, она начала всхлипывать, пока не разрыдалась вовсю. Это был отчаянный детский плач, делавший её непохожей на давешнюю себя. На самом деле в Ньоххире такое происходило примерно раз в три дня, но у Коула было ощущение, что это было много-много лет назад, и происходившее сейчас оставляло у неё ощущение особенной свежести. В то же время Коул узнал, что во время этого путешествия Миюри на самом деле долгое время прятала детскую часть своей личности.

Глядя на так разрыдавшуюся Миюри и не веря своим глазам, он тяжело вздохнул и положил руки на её худенькую спину. Возможно, она подумала, что он хочет отстраниться, и прижалась к нему сильнее.

Она казалась откровенной, но скрывала всё, что надо было скрыть, говорила на каждом шагу, как должен поступать рыцарь, и, вероятно, специально притворялась более зрелой.

И при всём этом обнаружилось, что путешествие подходит к концу, и тогда её брат станет священником, это стало искрой, от которой загорелось пламя. Напуганные этим пламенем, волчицы подстроили захват в часовне.

Но Коул не мог быть в претензии и, конечно, был не в состоянии ругать рыдавшую в его объятиях Миюри. Ему даже стало как-то легче.

Ему нередко приходилось испытывать неловкость из-за её ребячьих выходок, но во время этого путешествия она много раз проявляла себя как осторожную и хладнокровную волчицу, не то что её глупый брат. Она могла жаловаться, злиться, капризничать и быть чем-то ужасно занятой, но в любой решающий момент она снова становилась волчицей, шла вперёд по следу добычи, проявляя ум и хладнокровие.

Но на этот раз...

Миюри узнала тайну Рутеи, всем сердцем прониклась её ситуацией и объединила с ней силы, чтобы сделать что-то бесчестное, а потом испытать раскаяние.

Смысл в такой последовательности действий имелся, но со своими чувствами ей справиться не удалось. Было бы преувеличением для Коула сказать, что он очень рад, что Миюри не хватило хладнокровия?

Однако он ещё не мог простить горько плакавшую Миюри. Не потому что она сама чувствует виноватой, не потому что так обошлась со своим братом, а потому что в вариантах последствий, которые она перечислила, была очевидная лазейка. Недавно она беспардонно обошлась с братом, пришло время ответить.

Дав ей выплакаться, Коул положил ладони ей на плечи и мягко отодвинул от себя.

— Миюри, послушай меня.

Опасаясь, что рана в её душе снова начнёт кровоточить, он осторожно счистил с неё струп и посмотрел ей в лицо, у неё был взгляд маленького ребёнка, но она была готова вспыхнуть в любой момент.

— Пожалуйста, просто ответь без увёрток, — говорил он, лившиеся из её глаз слёзы казались ему горячее источников Ньоххиры. — Если я скажу тебе вернуться в Ньоххиру, ты послушаешься и вернёшься?

Миюри немного надулась, словно её ругали. Потому что, и Коул это знал, ей было бы очень тяжело, если бы он отправил её обратно в деревню в горах.

— Какая бы у меня ни была причина для этого, ты ведь не вернёшься послушно домой, верно?

Есть выражение: "Всё равно, что кусать камень". Когда Коул сбирался покинуть деревню в горах, Миюри на самом деле искусала ему руки и ноги, крича, что уйдёт с ним, а потом спряталась в бочку, чтобы так и сделать. Мог ли Коул вообразить, что такая Миюри послушно отправится домой? Он бы дерзнул поклясться Богом, что, независимо от причины, она будет противиться всеми силами и в итоге просто последует за ним.

— Наверное, ты слишком много навоображала в истории, которую ты пишешь?

Робкая девушка, послушно подчинившаяся приказу брата и печально вернувшаяся домой, существовала лишь в её воображении или, может, в какой-нибудь песне менестреля. Возможно, глубоко проникнувшись историей одиночества Рутеи, Миюри вообразила себя трагической героиней. В конце концов, она была юной девушкой и, несомненно, была очень чувствительной.

— Ну? — настаивал Коул, Миюри растеряно посмотрела на него. — Я скажу тебе вернуться, и ты послушно вернёшься? Что скажешь, вернёшься послушно домой?

Шмыгнув носом, она с силой помотала головой.

Яблоки не падают на небо, и солнце не восходит на западе. А эта девушка-сорванец не вернётся домой только потому, что он ей это скажет.

— Э... э-это... разве не так? — пробормотала она, беспорядочно шевеля волчьими ушами, при этом её хвост безвольно повис.

Потом по её лицу пробежала гамма чувств, и она сконфуженно опустила голову.

— Теперь ты пытаешься состроить из себя дурочку, — сказал Коул и похлопал её по голове, отчего она съёживалась всё сильнее, словно он свой ладонью вбивал кол. — То, что случилось с Рутеей, должно было вызвать у тебя сочувствие.

Совершенно сконфуженная Миюри после последнего предложения подняла перед собой руку, будто ей надо было о чём-то подумать, потом она вдруг подняла голову и сказала:

— Брат, брат!

— Да, что?

— Рутея... Как быть с Рутеей?

Казалось, она сейчас снова разрыдается, и Коул обеспокоился.

— Похоже, ты что-то задумала?

Любительница озорничать Миюри была ещё и поумнее большинства взрослых, что стало для Коула источником ежедневной головной боли в Ньоххире. Сейчас же она творила неприятности совместно с Рутеей.

— Ну, то есть... раз тебе вроде бы под силу легко решить все проблемы, то тогда я сказала ей, что лучше отважиться на сотрудничество с шайкой "Южных орлов", это будет продуктивней.

Должно быть, они решили, что перед объединённой силой Предрассветного кардинала, торговца редкими книгами и способного молодого священнослужителя другого пути нет. Для шайки "Южных орлов" действовать вместе с Рутеей тоже было бы разумно.

— Они ещё не договорились, так? — спросил Коул, пытаясь понять, не опоздал ли он.

Её виноватый взгляд пробежал из стороны в сторону, прежде чем она ответила:

— Мо... может быть...

Школяры-южане, напавшие на часовню, судя по всему, тоже не слишком поверили. Так что Коул не думал, что ситуацию нельзя исправить, меж тем Миюри продолжила:

— Ру... Рутия предложила... чтобы завоевать их доверие, она предложила, чтобы план спасения "цыплят" безобразно провалился... тогда в обмен на это...

Рутия, полная решимости прятать и дальше клыки и когти, сумела пойти даже против своей совести. Коул подумал, что это всё же было лучше, чем разбить вдребезги прекрасную мечту. Он тяжело вздохнул, и Миюри снова испуганно вжала голову в плечи.

— Нельзя опустить, чтобы Рутея оставила такую рану на своём сердце.

Люди из шайки были сбившимися с пути агнцами, а она — сбившейся с пути волчицей. Вода стекает вниз, и бездна, где она собирается, будет тянуть к себе слабых.

Миюри, отложившая свои рыцарские меч и пояс, терзалась своей виной и хотела всё исправить, но Коул её остановил:

— Ты не сможешь говорить с ней об этом.

— Но... но, может...

— Никаких "может". Ты предложила ей сделать кое-что плохое и пожалела об этом на полпути, кому теперь должна верить госпожа Рутея?

— А-а... мм...

Уши Миюри безвольно обвисли. Чтобы распутать запутавшуюся нить, не обрывая её, надо найти хорошее решение.

— Слушай внимательно. Теперь ты мошенница, которую разоблачил Предрассветный кардинал, схватил за шкирку и отругал, и тебе пришлось в слезах выложить ему всё, поняла?

— А? Это выглядит... как будто...

Голова её была так низко опущена, словно Коул тяжело давил на неё, но она ещё колебалась.

— Я просто хочу тебе сказать, что сейчас только я могу вернуть Рутею на путь истины.

Таким образом, Миюри не придётся становиться предательницей, которая выдаёт тайны своих союзников, а Рутее не придётся жить с тем, что её предал единственный встреченный ею в огромном мире родич по крови. Миюри пришлось признаться из-за нерушимых отношений между волками в стае, если старший брат схватил её за шкирку, ей оставалось лишь скулить.

— Насчёт того, что ты будешь делать сейчас... Давай, ты просто терпеливо подождёшь с господином Ле Руа и остальными.

Если Коул оставил бы Миюри при себе, Рутея бы ему не поверила. Но была ещё одна причина.

— Э-э... пойти, то есть, перейти на их сторону?..

Должно быть, она себе это представила, и от чувства неловкости шерсть на её хвосте встала дыбом. Её взгляд, кажется, умолял позволить ей остаться здесь одной.

— Твои рыцарские меч и пояс — там. Ещё раз подумай о содержании рыцарской клятвы.

Некоторое время казалось, что Миюри вот-вот опять заплачет, но в итоге она слабо кивнула.

Коул знал, что на сговор с Рутеей она пошла не только ради себя, поэтому он погладил её по голове, нажимая сильнее обычного. Он верил, что, проникшись ситуацией Рутеи, она не могла просто уйти, оставив бездомную волчицу за спиной. Миюри всегда говорила о доброте своего брата, но и сама она была добросердечной. "Просто, — подумал Коул, — в отличие от меня у неё есть не только доброта, но и светлый ум".

И Миюри в итоге решила действовать заодно с Рутеей, и то, что, помогая ей, Миюри могла помочь и собственной прекрасной мечте, было тоже кстати.

— Если ты сделала плохо, оно плохим и будет. Я не стану притворяться, что не заметил этого. Я подберу другое время для твоего наказания.

Миюри, похоже, вспомнила, как её почти каждый день за что-то ругали в деревне горячих источников, она плотно сжала губы и надулась.