За дверью мне в нос ударил привычный уже кисловатый запах перенаселённого помещения, который — я знала — у лестницы сменится кошачьей вонью. Кошка не жила тут уже восемь лет, однако старые стены свято хранили память о мерзком животном. Спустившись мимо прачечной и хранилища одежды во двор, я вдохнула поглубже сырой воздух, который по контрасту казался мне удивительно свежим и чистым. Перейти двор и столкнуться с улицами столицы, беспокойными, шумными, наполненными людьми и событиями — это казалось страшным, и я искала предлога задержаться в тихом дворике ещё немного.
Предлог нашёлся очень быстро, да только я ему не обрадовалась. Он шёл по улице, на которую выходил наш двор, шёл, как всегда не глядя перед собой. Я поторопилась отпрянуть внутрь, попятилась, отступила за растущую в углу ель и замерла. Может быть, надеялась я, он — мой предлог не выходить на улицу — пройдёт мимо... В самом деле, жизнь и без того отвратная штука, чтобы начинать день со встречи с Куартом! Увы, моим надеждам — как всегда — не суждено было сбыться. Куарт, бывший этнограф, а ныне старший писарь в департаменте внутренней дипломатии (один из многих, выполняющих эту же работу), личный дворянин и сын богатого лесопромышленника, зашёл во двор. И, вместо того, чтобы идти ко входу в жилые помещения нашего Ведомства, цепко огляделся по сторонам и закричал:
— А, Элесит! Рад тебя видеть!
Скрываться было бесполезно, и я, угрюмо ссутулившись, подошла к бывшему соученику. Зачем он меня позвал? О чём он хотел говорить со мной? Как у меня дела? Неужели не видно? Я-то могла понять, как он поживает, не задав ни единого вопроса, весь вид писаря кричал о его благополучии. В департаменте не носят форму, поэтому Куарт был одет на свой вкус — в тяжёлую чёрно-алую одежду. Будь он простолюдином, она была бы вся чёрная, разве что с тонким красным узором, но, как личный дворянин, Куарт, конечно же, имел право смешивать цвета как хотел, и теперь на нём был чёрный кафтан с алым воротником и рукавами. Широкий кушак, за который заткнут пенал, был тоже алого цвета. Из-под кафтана виднелись алые штаны. О цвете рубашки можно было только догадываться. Кафтан был пошит из сукна, но такого, о каком сотрудник Ведомства мог только мечтать: дорогое, сотканное в лучших мастерских сукно «ничем не хуже имперского». На него уходило много дубовых планок, но настоящее имперское стоило, наверное, эбеновую, не меньше. И хорошо, если одну. На кафтан была приколота золотая брошь — символ Департамента, где служил Куарт. Похожий значок была и на моей одежде: лист бумаги, кисть и глаз — только не из золота, а из меди. "Запиши увиденное!" — девиз этнографов и относится он далеко не к одним примитивным племенам. Недостатки в работе других ведомств мы записываем с куда большей охотой. Брошь департамента внутренней дипломатии изображала всё те же кисть и бумагу, но, кроме них, ещё и печать — вместо глаза. "Договор (заключённый носителем броши) да будет скреплен нерушимой клятвой" — вот примерный перевод этого символа, но девизом Департамента было что-то другое, не могу только вспомнить что. Да уж, если человек может позволить себе золотую брошь, значит, он не просто богат — он ещё и не боится это показывать всем вокруг.
— Я не спрашиваю, как ты поживаешь, — произнёс Куарт, когда я подошла к нему. Мне оставалось только кивнуть. Я тоже не собиралась задавать ему глупые вопросы. Богат, самодоволен, так и не стал потомственным дворянином, иначе избавился бы от чёрного цвета в одежде, и не женат, иначе носил бы хотя бы одну вещь с вышивкой. Конечно, в наше время жёны уже не просиживают часами, вышивая благоверным кушаки, но и до сих пор холостяк не осмелится купить даже крохотный расшитый клочок ткани — во избежании недоразумений. Одним словом, с Куартом всё было ясно, и совершенно незачем разговаривать.
— Я спешу, — пробубнила я, когда поняла, что писарь не собирается посторониться и выпустить меня из двора без разговора.
— Брось, Элесит, перестань! Мы столько времени не виделись, и ты могла бы мне уделить время хоть до четырёх ударов.
Мне подумалось, что я могла бы обеспечить этому типу все нужные удары без всякого колокола, но промолчала. Куарт тем временем придирчиво меня разглядывал, заставляя мучительно вспоминать, сколько лет я носила свою форму и когда в последний раз причёсывалась. Кажется, когда ходила к цирюльнику месяц назад, и тогда же, кстати, и выходила на улицу, теперь я вспомнила это точно. Ну, а что поделать? На гребень, даже самый паршивенький костяной, у меня нет денег, да и какая разница, приглажены ли мои короткие по уставу волосы или стоят дыбом? И какое, в конце концов, до меня дело этому типу?!
— О чём ты хотел говорить? — не выдержала я.
— О тебе, — неторопливо, с начальственными нотками проговорил Куарт. — О тебе, Элесит, и о твоей жизни. Как она тебе, нравится? Но сначала — вот.
С этими словами Куарт быстро сунул руку за пазуху и извлёк оттуда тряпичный свёрток, который немедля всунул мне в руки. Этот манёвр перебил закипающее возмущение, и я, ошеломлённая выходкой бывшего соученика, оторопело развернула тряпку.
— Мой отец, если ты не знаешь, выкупил у короны права на рубку в южных лесах, — всё с той же ленцой продолжал писарь. — И вот недавно к его человеку подошёл некто... в странном зелёном костюме, как мне передали. Просил найти в столице леди Элесит из Этнографического ведомства и непременно передать лично в руки. Сказал, ты поймёшь. Что ты на это скажешь?
— Ничего, — глухо ответила я, разглядывая странную посылку. Шишка пинии, лесной орешек и стопка дубовых листьев. Свежих.
— Наш человек хотел выкинуть листья и съесть орехи, но только сломал два зуба и пять колотушек. Выкинул всю посылку, но по приезде нашёл у себя дома, на столе. Мы решили, проклятые вещи лучше доставлять по адресу, вот я и взялся... по старой дружбе. Ты рада?
— Нет, — так же глухо ответила я, понимая, что избавиться от подарков не удастся. После четырёх лет передышки страж вдруг взялся за меня и взялся всерьёз. Я припоминала — всё яснее и яснее, словно спадала пелена с памяти, юношу с изумрудно-зелёными глазами, одетого в старинную одежду запрещённого зелёного цвета. Узкие штаны, короткий кафтан с узкими рукавами, высокий воротник. Ни следа принятой сегодня среди знати пышности и роскоши. А горожанин ни за что не оделся бы в шелка и бархат. Так одевались не то два, не то полтора века назад, и того же времени была короткая стрижка, поверх которой знать когда-то надевала плотные шапки, защищающие голову. Лесной страж, как я помню, ходил, не прикрывая головы, но и без того выглядел очень странно, тем более в глазах малообразованного служащего, которым наверняка был незадачливый посыльный.
— Он ещё просил передать, чтобы не сжигали, иначе грозил, всё дерево в столице сгорит, — продолжил Куарт, испытующе глядя на меня. Я молча кивнула и втянула голову в плечи. По закону все странные предметы должны были пересылаться в Карвийн, в магическую Коллегию — вместе с человеком, их передавшим и человеком, их получившим. На деле у лесопромышленника не было ни малейшего желания лишаться работника, и я могла не опасаться доноса. Но долг призывал донести самой и самой ехать к магам, чтобы они проверили, не наложены ли на меня чары и могли их изучить. Как мало для меня теперь значили требования долга!
— Что скажешь на это, леди этнограф Элесит? — насмешливо спросил Куарт, не собираясь замечать моего нежелания общаться.
— Ничего, — всё так же глухо ответила я и повернулась, чтобы вернуться в здание Ведомства. Куарт удержал меня за рукав.
— Это не всё, — неожиданно серьёзно произнёс он. — Элесит, послушай, я знаю, ты меня не любишь, но у меня к тебе есть дело.
— В обход официальных инстанций? — переспросила я с вдруг проснувшейся насмешкой, и Куарт кивнул. Мысль, что известный богач и зазнайка обращается ко мне за помощью, заставила улыбнуться и расправить плечи. — Ну, рассказывай своё дело, сэр внутренний дипломат Куарт.
— Ты знаешь, почему меня из архива перевели? — неожиданно выпалил соученик, не обращая внимания на мою насмешку.
— Откуда мне знать? — поразилась я.
— Отец право на рубку южных лесов выкупил, — вполголоса ответил Куарт, — никто больше брать не хотел. Вот за это-то я и внутренний дипломат, и карьеру начал с того дела с графской наследницей. Помнишь, и родня шумела, и барон возмущался? Думаешь, кто их всех замолчать заставил, а?
— Думаешь, вечную мою благодарность заслужил, Куарт? — враждебно спросила я, и мой собеседник покачал головой.
— Это была моя плата Ведомству за перевод. Но я не о том. Готовя сделку, я поднял внутренние архивы... кое-что за взятку. Интересно?
— Меня не интересуют твои сомнительные делишки, — с отвращением произнесла я и хотела уйти.
— А зря, — спокойно ответил Куарт. — Будь ты любопытнее, узнала бы, что не первая из Ведомства сунулась в южные леса и не первая сломала на этом карьеру. Теперь интересно?
— Продолжай, — враз охрипшим голосом проговорила я.
— Зацепило? — поддразнил Куарт, но мне уже не хотелось пикироваться с ним, и я лишь кивнула. — Этот лес уже больше века заноза, и ладно, девушки там пропадают, не обеднеет корона, другое плохо: дохода он не приносит. Знаешь об этом?
— Знаю, — признала я, начиная уставать от разводимых Куартом загадок. Начальник Ведомства говорил мне, вызвав перед отправкой в экспедицию, о проблемах, связанных с лесом и о том, как важно их разрешить.
— Ну, так вот, — бросил Куарт. — Сто лет назад туда посылали серьёзных людей, а потом молодёжи стали доверять, чтобы отсеять. Дворянство-то всем нужно, и замок все хотят выслужить!
— Но почему? — вырвалось у меня. Куарт понял вопрос правильно.
— Никто не знает. Только магия там не действует, выяснить ничего не получается, и вообще, скверное место, все говорят. Раньше, в летописях пишут, лес не давал дорогу, не пускал людей, пока с севера пришли маги с негасимым огнём и прожгли путь к морю, прямой, как стрела. Только вскоре по нему стали ездить лишь до Варуса, там по притоку добираясь до Фойла, и по нему переправляясь к морю: нехорошие дела в лесу творятся.
— Так почему король не позовёт огненных магов, и они вновь не подчинят короне эти земли? — не поняла я.
— С ума сошла! — схватился за голову Куарт. — Там же богатейшие леса! Древнейшие дубравы! Представляешь, какое это богатство?!
Я не представляла. Во время экспедиции меня поразило огромное количество деревьев, которые стояли стеной вдоль дороги и, казалось, переговаривались, наблюдая за медлительными телегами с запряжёнными в них волами и за настороженными всадниками, охраняющими обоз. Но смотреть на это величие как на богатство?
— Не будь ребёнком, Элесит, — похлопал меня по плечу Куарт. — Никто не рискнёт жечь леса, пока мы досконально не проясним ситуацию.
— И при чём тут я? — сердито дёрнувшись, спросила я. Куарт засмеялся. — Своё дело я провалила четыре года назад, и тебе это прекрасно известно.
— При том зелёном незнакомце, который шлёт тебе столь странные подарки, — развязно пояснил Куарт и, наклонившись ко мне, громко зашептал: — Мы выяснили, что лесу нужны женщины и засылали туда шлюх. Знаешь, как трудно найти зеленоглазую, да ещё и задурить голову, чтобы и не сбежала, и сделала то, что надо? Две пропали, одни косточки находили потом, а третья вернулась, сказала, вывел какой-то тип и велел передать, чтобы прекратили подкармливать нежить и девиц больше не засылали. В деревне её выслушали сначала, и вроде поверили, но потом закричали, что она говорила с лесной нечистью, стражем, и теперь проклята. Грозились камнями побить, да отцовы люди вмешались. А осенью тебе подарочек передали... Некто в зелёном передал. Не странно ли?
— Странно, — согласилась я, делая вид, что ничего в словах Куарта не понимаю. Бог знаний видит, как мало мне для этого пришлось притворяться!
— Ты видела его тогда, той весной, — не спросил, а заявил Куарт. — Я читал в твоих отчётах о человеке в зелёном, который назвался лесным стражем и спас графскую наследницу от нежити. Тогда тебе не поверили...
— А теперь? — сердито спросила я, раздражаясь из-за интимного тона бывшего соученика и из-за неприятных воспоминаний, накативших после его слов. — Ты — веришь?
— Верю! — решительно подтвердил Куарт и как бы невзначай положил руку мне на плечо. — Верю как себе, Элесит. Потому-то и прошу о помощи.
— Какой? — невольно вырвалось у меня, и я, боясь показаться смешной, не стала сбрасывать руку соученика.
— Поезжай весной в лес, — доверительно попросил Куарт, — и постарайся его задобрить.
— Задобрить лес? — не поняла я.
— Да нет же, глупенькая, стража! — засмеялся мой собеседник. Внезапно я всё поняла, и мне сделалось противно.
— Ты это же говорил растерзанным шлюхам, Куарт? — тихим от бешенства голосом спросила я и всё-таки сбросила его руку.
— Боишься? — поддел меня соученик. — За свою жизнь боишься, Элесит? И охота тебе дальше эту волынку тянуть. Спишь на досках, встаёшь до рассвета, ешь одну кашу и не знаешь отдыха даже по праздникам! Да я бы не то, что в лес, я бы топиться побежал от такой жизни!
Слова соученика совпали с моими утренними мыслями, и я вздрогнула. Да, дольше это продолжаться не не может. Куарт поспешил развить успех.
— Тех женщин никто не звал в лес, вот они и погибли, а тебя страж любит, видишь, подарки шлёт заколдованные! А если ты это дело раскусишь, так тебе от начальства амнистия выйдет. Дворянство получишь, ко двору представят, заживёшь, как в сказке!
— Но как я туда поеду? — и не думая соглашаться, поинтересовалась я. — По какому праву? Везер Алап...
— Везера Алапа я беру на себя! — отмёл препятствие в лице всесильного начальника Ведомства Куарт. — Отец запрос сделает с просьбой отправить для уточнения обстоятельств сотрудника, имеющего опыт лесной жизни, а это только ты и есть. Соглашайся, Элесит, другого шанса у тебя уже не будет!
На это возразить было нечего, и я молчала. Помимо воли приходили воспоминания, как страж обманом выманил меня из разбитого в лесу лагеря, разбитого там по его же вине: нас задержали завалы на дорогах. Как вёл по петляющей тропинке, пока не довёл до поляны, где была привязана графская наследница — глупая зеленоглазая девица, которая сначала навязалась в обоз, а потом решила никуда не ехать, остаться в деревне, пока не появится встречный. Помнила я и как любезный собеседник, чей странный — потом я поняла, старинный — акцент резал слух, обернулся чудовищным монстром и сразился с нежитью, стаей столь же кошмарных монстров. А мне было страшно одной в темноте смотреть на эту жуткую битву, и я хотела кричать, я хотела бежать, но вокруг ног обвились травы, плечи обхватили ветки, а рот, как ладонью, закрылся дубовым листом, для которого тогда было ещё слишком рано. Помнила и как распутывала узлы, которыми жертва была привязана к дереву. Как злилась, когда страж наотрез отказался помогать, туманно пояснив, мол тогда девушке пришлось бы навсегда остаться в лесу или погибнуть. Я ещё спросила: "а мне?", ведь он вёл меня по лесу, галантно поддерживал, чтобы я не падала в темноте, отводил в сторону сучья, переносил через поваленные стволы. А страшный мой собеседник — он к тому моменту снова обернулся человеком — снисходительно заявил, дескать, я другое дело. И не стал ничего объяснять, молча исчез, оставив нам с графской наследницей (я ещё не знала, кто она) прямую тропинку до лагеря. И тогда же страж брал слово молчать о нём и событиях той ночи. Я не сдержала слова.
