Вечером позвонил Кастет и сказал, что телефон для меня нашелся. И пригласил зайти за ним. Я об-радовался. Вообще, Кастет — это Костино прозвище. Кажется неоригинальным, но так его назвали после одного случая. Когда мы были на первом курсе, возле института нас подловила какая-то шпана. Денег хо-тели. Я думал, легко не отделаемся. Нас было меньше, а противник крепче и здоровее. Неожиданно Костя достал из кармана увесистый, сверкающий кастет, надел и многозначительно провел по скуле. Гопники стушевались и отступили. Так и появилось прозвище, но я всегда называю Костю по имени. Впрочем, не думаю, что он всегда таскает с собой эту железку. Костик парень мирный и компанейский. Не представляю, чтобы он кастетом человека ударил.

В институте Костик считается личностью неординарной, что и привлекает к нему внимание. Зимой и летом носит кожаные штаны и кажущуюся неподъемной от нацепленных заклепок и шипов куртку. Кар-тину дополняют длинные волосы и пронзительные, широко открытые серо-голубые глаза. Тем не менее, женская половина института не обделяет Костика вниманием, вполне вероятно, не из-за цепей и брутальной кожи, а из-за живого и непосредственного характера. Костя даже матом мог выругаться элегантно и непо-средственно, так, что никто этого не замечал. Он презирает дискотеки и концерты, где крутят попсню, что не мешает поражать нас музыкальной эрудицией. И мнение Кости о каком-нибудь исполнителе становится в нашем кругу определяющим. Даже зная его нелюбовь к попсне, его постоянно приглашают в клубы и на тусовки. Почему? Потому что с Костей весело! И пусть время металла прошло, Костя из тех, кто живет в своем времени и в своем мире, не обращая внимания на то, нравится это кому-то или нет. У меня такая пози-ция вызывает уважение.

Я представлял Костину квартиру бедламом с расклеенными на стенах плакатами хэви-метал групп, с беспорядочно раскиданными вещами, сваленными в углах пустыми бутылками, цепями, крестами и обяза-тельной гитарой. В действительности все оказалось проще. Гитара и плакаты присутствовали, но инстру-мент аккуратно стоял в углу, а плакаты были расклеены бережно и со вкусом. Из мебели в комнате находи-лись секретер, диван и платяной шкаф, красивым готическим шрифтом исписанный названиями рок-групп. В остальном все чисто и даже мило. На огромной самодельной полке размещалась неслабая стереосистема с разнесенными динамиками. В углу стояли несколько высоких подставок для музыкальных дисков, штук на пятьдесят каждая. Ни одного свободного места в них не было. Меломан!

— Вот моя обитель, — сказал Костик, — вот мой дом родной.

Я улыбнулся. Мне здесь определенно нравилось, особенно тем, что мои опасения не подтвердились. Судя по комнате, с головой у Кости все в порядке. А говорили... Вот и слушай всяких после этого.

— Вот твой телефон, бери, пока не забыл, — Костик протянул мне старую нокиевскую трубу с ру-диментарной антенной.

— Спасибо, — я был искренне рад и такому аппарату. А что? Ездят же на раритетных машинах. Еще и гордятся. И я гордиться буду.

— Работает хорошо. Симка нужна? У меня есть лишняя.

— Давай, на всякий случай. Если моя не заработает, — сказал я.

Закончив с телефонными делами, мы уселись на диван, и только сейчас я заметил, что в комнате нет телевизора.

— Телевизор не смотришь?

— А что там смотреть? — удивился Костя. Я усмехнулся. И правда.

— Что делаешь вечером, ну, в смысле, после института?

— Читаю, пишу немножко.

— Да ну? — удивился я. — Что пишешь-то?

— Песни.

— Споешь?

— Не сейчас, — мотнул головой Костя. — Еще не готово.

Я разглядывал плакаты. Некоторые лица я узнал, но большинство были незнакомы.

— Это 'Manowar', — заметив мой взгляд, сказал Костя. — А это 'Iron Maiden'. Это Скорпы, сам видишь. Ну, и так далее.

— А что больше нравится?

— 'Manowar', — ответил Костя. — Я, когда их в первый раз услышал, сразу понял: это что-то осо-бенное! И не разочаровался.

Я посмотрел на плакат: обычная металл-группа, кожаные штаны и цепи, стильные гитары и волосы до плеч. Кстати, музыканты, как на подбор: плечистые и мускулистые. Мой отчим сказал бы: пахать на таких надо!

— Я преклоняюсь перед ними, — сказал Костя. Эта фраза в устах приятеля прозвучала совершенно неожиданно. Не припомню от Костика подобных слов. — Знаешь, почему?

— Почему?

— Все люди делятся на две категории, — серьезно сказал Костик. — Одни потребляют, другие про-изводят. Я имею в виду духовное. Книги, музыку, стихи, учения. Те, кто производят — уникальные люди, это каста, их надо на руках носить, потому что именно от них зависит, куда пойдет человечество. Я — потре-битель, я не могу сделать открытие, написать книгу, по крайней мере, пока. Я только потребляю. Но, слава Богу, я могу отличить Настоящее от дерьма. Правда, сейчас такое время, когда те, кто производит, думают не о том, к чему они ведут мир, а о кармане. Таких я говноделами называю.

Я невольно усмехнулся: хорошее словцо.

— Сейчас, кстати, развелось говноделов, — Костя покачал головой, — до хрена.

— И как ты различаешь, говнодел или нет? — тема была любопытной.

— А очень просто. Чувствуется, когда человек верит в то, что пишет. По словам, по музыке чувству-ется. Когда он стоит на своей идее, живет ей. Не пыль в глаза пускает: вот он грим нарисовал — и перед нами Демон, а остается им, когда грим стерт, понимаешь? И не сдается, если давят, если еще есть, что ска-зать. Если фальши нет. Если есть что-то новое, интересное, понимаешь? Когда это не бизнес — а жизнь!

Костя произнес монолог на едином дыхании, с горящими глазами. Я понял, что он давно думает об этом, и кивнул. Люблю, когда люди говорят искренне и думаю: все это любят. Только почему-то сами не спешат...

— Ты идеализируешь, — ответил я, — таких людей о-очень мало. Которые идут до конца. Есть много прекрасных людей, которых жизнь сломала. Сначала творили, а потом вынуждены подстраиваться, выполнять дурацкую работу или чьи-то заказы. Такова жизнь. Есть классики, которые на заказ писали. И музыку и книги.

Костя покачал головой:

— Не уважаю. И уважать не буду никогда.

— Ты максималист, Костя. Я удивляюсь, как ты уживаешься со всеми, если так думаешь.

— Очень просто. Может, я и максималист, но никому своих идей не навязываю. Каждый волен вы-бирать. Я — за свободу.

Мы помолчали. Пользуясь паузой, я вызвался в туалет. Костя показал, куда идти. На самом деле в туалет я не хотел, я уже забыл, когда ходил туда в последний раз. Мое тело не выделяло ничего, даже пота, и, надо сказать, это было удобно. Правда, пить я стал втрое, а может, и вдесятеро больше, особенно, если подолгу не прикасался к воде. Архип говорил, что скоро я вообще не смогу долго находиться на суше, но в это верить не хотелось. Посмотрим, придумаем что-нибудь.

Я постоял перед унитазом и спустил воду. Звук струящейся воды вызвал во мне голодный спазм, как запах еды у того, кто не ел дня три. Я выскочил из туалета и, зайдя в ванную, надолго присосался к крану. Никогда не думал, что обычная водопроводная вода когда-то станет вкуснее любимого тоника и вишневого компота, но стало именно так. Человеческий желудок не в состоянии вместить столько жидкости, но я пил и пил, пока не поймал себя на мысли, что даже не глотаю, а вода просто льется в горло. У обычного человека сработал бы рефлекс, у меня же его не было, потому что я давно не дышал. Рефлекс сработал не на уровне инстинкта, а в голове, и я испуганно отшатнулся от крана. Хватит, напился. А вообще любопытно: сколько я могу выпить? Думаю, в книгу Гиннеса попал бы.

Вернувшись в комнату, увидел, что Костик сидит на диване и спокойно меня дожидается.

— Слушай, давно хотел спросить. Почему ты меня пригласил? Что-то я не слышал, что у тебя бы-вал кто-то из наших.

— Потому что я не каждого приглашаю.

— Это я знаю.

— У тебя есть принципы, — сказал Костик. — Это я уважаю.

— У кого их нет? — удивился я.

— У многих. В тебе есть стержень, а это в человеке главное. Большинство — бесхребетные. С ними неинтересно. В этом смысле я уважаю даже маньяков. У них идея есть, цель в жизни, пусть низменная, но — цель. И они стремятся к ней, даже зная, что против них весь мир. Вот это я уважаю! К сожалению, большин-ство — рыбы, плывущие по течению. А ведь у них есть плавники! Но нет воли повернуть против течения, понимаешь?

— Интересно, — проронил я, разглядывая фотографию какого-то моряка в лихо заломленной беско-зырке. — А это кто?

— Мой отец.

— Моряк? — спросил я, хотя и так было ясно.

— Да. Он пропал без вести.

— Ничего себе. Давно?

— Шестнадцать лет уже. Я его и не помню, — сказал Костик. — Хочешь музыку послушать?

Я был не против.

— Хэви-металл? Знаю, ты любитель.

— Я не любитель, я профессионал, — усмехнулся Костя. Он вытащил один из дисков и сунул в про-игрыватель.

Стереосистема засветилась огоньками, и из динамиков зазвучала удивительная музыка. Я никогда не слышал этой группы, хотя название показалось знакомым. Вообще говоря, словосочетание 'хэви-металл' не вызывало положительных эмоций. Бешеный ритм, как правило, крики, а не пение, трясущие во-лосами фанаты. Стереотип, воспитанный телевидением, медленно рассыпался под звуки красивого, беру-щего за душу голоса:

Some want to think hope is lost,

see me stand alone.

I cant do what others may want,

then I'll have no home...

Я понял, что имел в виду Костя, когда говорил о вере в то, что делаешь. Я никогда не слушал 'ме-талл', а то, что слышал, мягко говоря, не впечатляло. За редким исключением. Но это... Потрясающе эмоци-ональная баллада поразила меня. Английский я знал неплохо и понимал, о чем поется. В песне был дух борьбы, героизм и воля несгибаемого человека, который согласен умереть, но не покориться:

...And the wind will bear my cry

to all who hope to fly.

Hear this song of courage

ride into the night!

Костя наблюдал за мной с улыбкой. Он радовался, что мне понравилось. Я и сам был рад тому, что открыл для себя. А мог бы жизнь прожить и не узнать, что есть такие вот песни.

Музыка захватила целиком. Я слушал и видел то, о чем пелось. Даже не понимая части сказанного, я ощутил энергию, наполнившую меня. В голове смешались лязг мечей и вода над головой, топот наступа-ющих армий и одиночество настоящего героя. Я покачал головой:

— Офигенно!

— Это 'Manowar', — сказал Костик. — Моя любимая группа.

— Давай еще!

— Сейчас я тебе одну их балладу поставлю. Очень ее люблю. Такая вещь! 'Warriors of the World' называется, — Костя поколдовал над центром, сделав и без того сильный звук еще громче.

— Соседи не прибегут? — спросил я, слушая резкий, хлесткий, как выстрелы, барабанный ритм.

— Здесь стены толстые, — ухмыльнулся приятель.

...If i should fall in battle my brothers who fight by my side,

Gather my horse and weapons, tell my family how i died.

Until then i will be strong. I will fight for all that is real.

All who stand in my way will die by steel!

Я выпал из этого мира. Я слушал, радуясь оттого, что могу понять достаточно простые, но берущие за душу слова. Почему раньше я этого не слышал? Впрочем, я многого тогда не знал. Например, о жизни после смерти.

— Что, проняло? — улыбаясь, склонился надо мной Костик. — Я же говорю: вещь!

— Согласен, — кивнул я, вздыхая от переполнившего восторга. — Дашь послушать?

— Не вопрос.

Он порылся в столе и извлек магнитофонную кассету.

— У тебя же кассетник?

— Да, — я взял кассету. — Спасибо!

— Здесь их лучшие песни. Тебе понравится. Советую слушать, когда херово, — сказал Костя, — проверено — здорово помогает.

Я улыбнулся: это точно.

Я вернулся от Костика поздно и решил наполнить ванну. Необходимо подпитаться. Ванну или душ я принимал по несколько раз на дню, и уже привык к этому. Вот уж действительно: без воды — ни туды, и ни сюды...

Открыв кран, я решил попрактиковаться в магии. А что? Как повторяет наш физик во время лабора-торных: практика есть краеугольный камень науки. Вот мы и проверим.

Я четко прошептал заклятье и растопырил пальцы в сторону струи. Затем повел руки в сторону ванной. Ничего. Так... Что там еще Архип говорил? Желание должно быть. Хотеть надобно! Ага! Я повто-рил все заново — и вода послушно потекла по кривой! Лилась в раковину, а попадала в ванну! Интересно, что бы наш физик сказал? Хотел бы я его сейчас послушать.

Я радостно захохотал и потерял концентрацию. Струя упала, куда и следует по закону Ньютона. На пол. И растеклась лужей.

— А теперь, господа академики, еще фокус, — я протянул руку и положил пятерню в натекшую лу-жу. За полминуты вода впиталась в ладонь. Пол стал сухим. — Что вы на это скажете? Необъяснимо — но факт? Это я и сам знаю. Феномен Бойцова, так это называется.

Все же это не чудо, а феномен отдельно взятого человека, то есть меня. В общем, я еще и не такое где-то читал. Кто в могиле год лежит, кто не ест всю жизнь, некоторые вообще летают... Пока я размышлял, ванна наполнилась. Я забрался в нее и расслабился.

Лежа в теплой водичке, я услышал, как щелкнула дверь. В прихожей раздались голоса. Соседи при-ехали! Судя по звуку шагов, один из них направлялся сюда. А я дверь не закрыл. Едва успев прочесть Архи-пово заклятье, я 'растворился' в воде.

— О, ванна полная! — удивилась соседка, входя внутрь. — Андрей, что ли, набрал?

Она склонилась над раковиной и принялась мыть руки. Я знал, что она меня не видит, но все же волновался: вдруг руки в воду сунет? Я был невидимым, но не бестелесным. Снаружи снова затопали ноги — Олег прошел по коридору. В этот момент в носу нестерпимо засвербило, и я чихнул. Наталья Сергеевна вскрикнула и стрелой вылетела из ванной. Я выскочил за ней. Следов за мной не оставалось — стекающая с волос вода моментально впитывалась в кожу. Через пару секунд я был в своей комнате, слыша за дверью взволнованные голоса.

— Андрей, ты здесь? — позвала из-за двери соседка.

— Да, а что случилось? — я лихорадочно накинул футболку и натянул штаны.

— Ты в ванной был?

— Нет, а что? — невинно улыбаясь, я раскрыл дверь. Наталья Сергеевна остолбенела. Ее челюсть медленно открывалась и, достигнув предела, извергла пронзительный визг. Через секунду я понял ошибку. Я же по-прежнему невидим! А джинсы с майкой надел...

Я быстро закрыл дверь и прошептал снимающее навь заклинание. Хорошо, что быстро вспомнил. Себя я мог видеть в любом случае, поэтому для проверки бросился к зеркалу и глянул в него. Все в порядке. Видимый! Я снова метнулся к дверям и открыл их.

Готовую упасть Наталью поддерживал муж Олег.

— Что случилось? — спросил он.

— Не знаю, — ответил я.

Наталья Сергеевна с ужасом посмотрела на меня, поморгала и помотала головой:

— Мне что-то не по себе, Олег.

— Переутомилась с дороги. Пойдем в комнату, — сказал сосед. Он взял жену под руку и повел до-мой. Я вздохнул. Осторожнее надо! Но кто же знал, что они так поздно нагрянут? Я уж думал: сегодня не появятся.