Явление соседей вносило определенные и не слишком приятные коррективы. Во-первых, в ванне теперь не залежишься. Во-вторых, они могут заметить кое-какие странности в моем поведении и... Вообще придется быть осторожнее. Впрочем, как говорит Костик, неразрешимых проблем нет, а если не разреша-ются, о них надо просто забыть. Его бы на мое место...

Юля все не звонила. Уже давно. Целых три дня. Я соскучился по ее голосу и телу. Хотелось ее об-нять и долго лежать, прижавшись, чувствовать, как стучит сердце, как пахнут волосы.

Номер ее городского телефона я знал наизусть, но в квартире никто не брал трубку, и я вспомнил, что она летом будет жить в Вырице. Там лес, пляж, а вот телефона нет. На мобильном денег в обрез, но я попытался звонить. Без толку. Ну, ладно, ее дома не было, но посмотреть входящие же можно!

Что случилось? Дела? Нашла работу? Или обиделась на что-то? Но раньше, даже если мы ссори-лись, она часто первой звонила мне, хотя я чувствовал: ей нравилось, когда первым звонил я. А может, приглянулся какой-нибудь высокий брюнет? Нравятся ей высокие и стройные брюнеты, вроде меня. Мало ли их там на пляже ошивается? Она девчонка видная, с фигурой, возжелателей хватает... Дурацкие, ревни-вые мысли лезут в голову. К черту их, Юлька меня любит!

Чтобы отвлечься, я посмотрелся в зеркало. Особых изменений моя физиономия не претерпела, чему я был несказанно рад. Лишь кожа немного потемнела, но сейчас лето, сойдет за загар. Вот это да! Щетина выросла! Надо бы побриться. Однако удивительно: у мертвеца — и щетина растет. Ногти тоже медленно, но отрастают. Нет, я определенно феномен!

Я слонялся по комнате и квартире. Я ждал. И дождался.

— Привет, Юлька! Чего не звонила? Как дела? — обрадовавшись, я забросал ее вопросами, но Юля отвечала односложно и скованно. Я почуял неладное.

— Юля, что с тобой? Что-то случилось?

Вздох и долгое молчание подтвердило мою догадку.

— Чего ты?

— Не знаю, как тебе сказать... Андрей, представляешь... Помнишь бабушку?

Прекрасно помню. И что? Неужели умерла?

— И что? — осторожно спросил я.

— Мы с ней очень дружим, понимаешь. Она мне всегда советует, очень помогает.

Ненавижу такие дальние заходы. Почему нельзя сказать прямо, что случилось? Но такова Юлька, не переделаешь.

— Ты знаешь... На днях я к ней приехала. И она сказала, что... нам с тобой лучше не встречаться. Сказала, чтобы я держалась от тебя подальше, представляешь?

Я оторопел. Вот так бабуля! Чем же я ей насолил? Вроде бы простились по-хорошему.

— Это почему? — выдавил я.

— Она не объяснила. Но сказала, что это очень серьезно, и что она доверяет своей интуиции. По-нимаешь, бабушка очень хорошо разбирается в людях... У нее дар.

— Что? Ты хочешь сказать...

— Подожди, Андрюша! Я всегда ей доверяла, но сейчас и сама не знаю. Ты бы знал, как она видит людей по фотографии! Насквозь видит! К ней все соседи приходят! Она по фотографии все про человека сказать может! Она мне столько раз помогала!

— Да пусть она хоть Ванга, хоть кто! — закричал я. — Какое ей дело до нас с тобой! Это наше де-ло, наши отношения!

Меня осенило. Я все понял.

— Ты показывала мою фотографию?

— Показывала, — не стала скрывать Юлька. — Давно еще, когда мы только познакомились.

— Проверяла? — спросил я. Словно тень упала на Юльку. Я никогда не думал, что буду так опозо-рен. Она меня проверяла! А в КГБ не обращалась? Как же она могла? А еще говорят, что женщины на чув-ства полагаются!

— И что сказал твой рентгеновский аппарат? — после напряженной паузы спросил я. — Легкие в порядке? Кости целы?

На той стороне шутку не оценили.

— Ничего, — похоже, она не лгала. — Сказала: парень как парень, неплохой.

— А теперь-то что?

— А после того, как вы с Костей приехали, она снова попросила твою фотографию. Я не сразу смогла достать, потом забыла...

Я чувствовал, что Юле непросто говорить, но уже хотел знать все. И не отвяжусь, пока не узнаю!

— А когда привезла, ее мнение сильно изменилось. И она сказала... Ну, я тебе уже говорила... И еще: что меня несчастье ждет, если с тобой останусь... Ты не думай, я не испугалась, я разобраться хочу!

Нет, она испугалась. Я чувствовал это по напряженному, дрожащему голосу. Ну, бабуля! Вот уж от кого не ожидал!

— Слушай, ты в каком веке живешь? — с ласковой злостью спросил я. — Ты что, гадалкам веришь?

— Бабушка — не гадалка!

— А кто?! Давид Копперфильд? Вольф Мессинг? Кто она?

Юля молчала, но через трубку я чувствовал растущее напряжение.

— У тебя какие-нибудь чувства ко мне есть? — спросил я. — Не бабушкины, а свои?

— Есть.

— А раз есть, тогда зачем слушаешь... фигню всякую! — я еле сдержался, чтобы не выругаться, как следует. Ведьма старая!

— А что такое? — Юлька не чувствовала себя виноватой. — Что здесь плохого?

— Да то, что ты мне не доверяешь! Зато бабушке веришь! Ну, так и живи со своей бабушкой! Ей ты, наверно, веришь больше, чем мне! А я не хочу, чтобы меня рассчитывали и просвечивали! Ты еще прослу-шивать начни!

Я почувствовал, что Юля обиделась, но мне уже было все равно.

— Ты ничего не понимаешь! — закричала она. — Думаешь, почему я с тобой, а не с кем другим? Из всех она тебя выбрала, сказала, что ты достойный! Просто достойный. Где здесь расчет?!

— Так значит, это она меня выбрала, а не ты! А, ну тогда пойду на бабушке жениться!

— Да не так это! Можешь ты выслушать или нет? — Юлька была на взводе, я знал, что это чревато, но не собирался отступать. Я привык решать проблемы сразу и не откладывать на потом. Я завелся.

— Ты мне всегда нравился, но мне и другие нравились. Можешь это понять?

— Это я понимаю! — с величайшим сарказмом произнес я.

— Но я выбрала тебя! Не Грачева с его 'мерседесом' и квартирой, не остальных... Тебя! Где здесь расчет? На твою комнату в коммуналке?

Она была права, но напоминание о том, что я, по сути, нищий...

— Что, уже жалеешь?

— Дурак ты! — сказала Юлька и бросила трубку. Поговорили!

Я был вне себя. 'Чертова ведьма!' — думал я о бабушке, распаляясь все больше. Похоже, она — какой-то экстрасенс. Иначе как пронюхала, что я — мертвец? Юльке она не сказала, но, может, просто не хотела говорить? Или все же не знает, что я умер? Как еще объяснить ее слова? Всего бабка не знает и знать не может — откуда ей знать? Была бы как Ванга — к ней бы очередь в километр стояла... Но не это главное. Главное, что она меня от Юльки отлучить хочет! Не выйдет! Еще не знаешь, с кем связалась!

Промучившись с час, я вновь позвонил Юле. Трубку она взяла.

— Давай поедем к твоей бабушке и потребуем объяснений, — как мог, мягче, предложил я. — Пусть скажет мне в лицо, что ей не нравится. А за глаза гадости говорить я не позволю!

— Не надо, Андрей...

— Что значит: не надо? Надо! Черт возьми, я не позволю какой-то там бабушке...

— Не 'какой-то', а моей!

— Хоть твоей, хоть бабушке президента!

— Не надо никуда ехать, понимаешь?!

— Нет, надо!

— Я не хочу, чтобы вы встречались!

— Тогда я тем более поеду! — взбеленился я. — И сам разберусь!

— Не смей, Андрей! Вот ты сам, сам на себя посмотри! Ты совсем другой стал, ругаешься по всяко-му поводу, споришь! С тобой невозможно говорить!

— Еще как возможно, только не надо за спиной!

— Это наши личные дела. Я сама решу, чему верить, а чему нет! — заявила Юля.

— А я не позволю, чтобы обо мне гадости говорили безосновательные!

— Бабушка не говорит гадости!

— Почему ж ты тогда пропала на неделю? Почему не звонила?

— Не могла, — после заметной паузы сказала она.

— Ты с кем-то встречаешься?

— Андрей!

— Приезжай ко мне, сейчас! — жестко сказал я. И тут же растаял, представив ее глаза. Глядя в них, я не никогда бы не смог так кричать на нее. А в трубку могу. — Приедешь? Мне плохо без тебя, Юля. Прав-да, плохо.

— Приеду... — таким же оттаявшим голосом произнесла Юлька.

Я стоял в коридоре, держа телефон, и глупо улыбался.

— Тогда я жду. Встречу на вокзале. Узнай, когда электричка и позвони, хорошо? У меня денег на трубке мало.

— Хорошо.

Слава Богу! Я расхаживал по комнате, задумчиво перекладывая вещи с места на место, потом ре-шил навести идеальный порядок и схватился за швабру. Подмел, налил в ведро воды и макнул тряпку, ощущая блаженство от соприкосновения с водой. Надо же, скоро мытье полов станет моим любимым заня-тием. Маме сказать — не поверит... Тут снова зазвонил телефон.

— Андрюша, я не приеду.

— Это... почему?

— Не могу. Я тебе потом объясню.

— Ты что, Юля? Ты же обещала!

— Ну, подожди немного. Сейчас я не могу... Позже.

— Снова бабушка? — спросил я прямо и нутром почувствовал, что угадал. Ну, все, хватит! Решив, что Юлю посвящать в свой план не стоит (все равно будет 'против'), я быстро оделся и поспешил на вокзал. Еще не вечер, еще не вечер...

Я несся по улицам, сталкиваясь с прохожими, на метро доехал до Витебского вокзала и через час был в Вырице. Знакомой дорогой я летел к Юлиной даче. Как там говорилось в одном фильме: разберемся, кто из нас холоп!

Калитка закрыта, и я с удовольствием заколотил по ней ногами. Ага, услышали!

— Кто там? — Юлина бабушка появилась на крыльце. Увидав нежданного гостя, замерла.

— Я поговорить пришел, — сказал я.

— Юля не будет с вами говорить, — с холодной вежливостью произнесла бабушка.

Я зловеще усмехнулся:

— А я с вами поговорить пришел. Откройте, пожалуйста.

Бабушка молчала. Впускать меня она не хотела. Шум устраивать, по-видимому, тоже.

— Кто там? — Юлька выглянула из дверного проема. — Андрей...

— Привет. Калитку мне кто-нибудь откроет?

Юля спустилась с крыльца, бабушка отвернулась и быстро исчезла в доме.

— Зачем ты приехал?

— Ты не рада меня видеть?

— Я же просила... Ты, что, не понимаешь? Давай завтра встретимся. Ну, зачем ты приехал?

— Хотел тебя увидеть. Пойдем, погуляем?

Юля не успела ответить. Бабушка резво сбежала с крыльца, направляясь к нам. Сейчас и погово-рим, подумал я, делая шаг навстречу. Я не сразу разглядел, что у нее в руках...

— Зачем вы Юлю против меня настраиваете? Если я вам не нравлюсь, это еще не значит...

— Уходи! — Бабуля выставила перед собой икону. Слепящий и обжигающий свет ударил в глаза, я невольно попятился, закрывая лицо руками. Держа икону перед собой, старушка наступала. Я мог вырвать икону из ее рук, но не смел, ведь здесь была Юля. И позорно пятился к калитке. Яркий свет обжигал прикры-вавшие глаза ладони. Вот дьявол!

— Что с тобой, Андрей? — Юля подбежала к нам, но бабушка оттеснила внучку в сторону.

— Уходи! Изыди! — повторяла она. Вытеснив меня за калитку, бабушка остановилась:

— Юля не будет с вами встречаться! Оставьте ее в покое!

— Почему? — потирая обожженные руки, спросил я.

— Вы сами знаете, почему.

На мгновенье я опешил. Но затем рассмеялся:

— Нет, вы скажите, тогда я уйду! Не будете же вы меня с иконой до вокзала провожать?

— Андрей, что происходит? — крикнула Юля. — Бабушка, что ты делаешь?

Похоже, из нас троих она одна не понимала, в чем дело. Значит, старуха знала, что я мертвец. Но я не собирался ничего рассказывать. Пусть бабка попробует объяснить, зачем она с иконой на человека бро-сается — посмотрим, как Юлька ее слушать будет!

— Со мной ничего. А у бабушки явно что-то... не в порядке. Ладно, я ухожу.

— Почему ты морщишься?

Чтобы не щуриться от яркого света, я отвел глаза в сторону:

— Потому что мне больно на все это смотреть, — серьезно ответил я и пошел прочь.

— И никогда не приходи сюда! — проговорила бабушка вослед.

— Андрей! Бабушка! Что вы делаете? — растерянно крикнула Юлька, но я зашагал еще быстрей. Ничего, пусть помучится!

Да, поговорил. Неизвестно, кто еще с кем разобрался. Возвращаясь на станцию, я злобно пинал но-гами валявшиеся на тропинке шишки. Если б не Юлька, я бы эту икону бабке в зад засунул! Ладно, проеха-ли. А Юлька сама позвонит. К гадалке не ходи! Я ее знаю. Что бабка ей расскажет? Что я — мертвец? Да внучка сама психиатрам позвонит! А то, что я от иконы пятился, скажу, из вежливости: не стану же я со старушкой драться.

Пришел домой и, не снимая обуви, завалился на диван. Долго и злобно смотрел в потолок, пред-ставляя, как выхватываю из бабкиных рук икону и разламываю об ее голову...

— Андрей, тебя к телефону! — из-за двери крикнул сосед. У нас коммуналка, и телефон общий, в коридоре висит. Я нехотя встал и вышел за дверь. Предчувствия не обманули.

Звонила Юля.

— Бабушке стало плохо! Из-за тебя! — плача, выкрикнула она в трубку. — Ее в больницу увезли! Я говорила, чтобы ты не приезжал!

— Юля... — я не был готов к такому, и ее слова выбили меня из колеи. Я был зол, но не на Юльку. — Я не хотел...

— А чего же ты хотел? Ну, зачем ты приехал?!

— Я с тобой хотел увидеться!

— Ты все испортил! Ты никогда меня не слушаешь! Я просила тебя, как человека, а ты!

Она швырнула трубку.

— А я и не человек, — прошептал я, слушая гудки.

Я включил 'Manowar' и высунулся в окно, разглядывая прохожих. От вчерашней размолвки под-ступила хандра. Такая, что даже полюбившиеся песни не могли разогнать. Я смотрел на снующих по своим делам людей, и хотелось плюнуть им на головы. Или что-нибудь сбросить. Хотя они тут ни при чем. Злоба на этот мир исподволь захватила так сильно, что я наскоро оделся и выбежал на улицу. Я решил идти к Ар-хипу. Наверно, правильно он говорил тогда: нечего мертвецу среди людей делать!

Иду топиться, с веселой злобой думал я, направляясь к Обводному. И представлял, как на глазах у всех встану на парапет и рыбкой сигану в воду. А еще можно взобраться на какой-то из Американских мо-стов. Эффектно будет. Интересно, долго искать будут? А, скорее всего, никто и не заметит. 'Муравейник живет. Кто-то лапку сломал — не в счет...' — пел когда-то Цой. Так и есть.

Я открыл, что люди раздражали меня. Своей суетливостью, звенящим в ушах гомоном, а главное — дурацкой целеустремленностью. Все они куда-то шли, спешили, что-то делали. Зачем? Зачем вся эта суета, когда завтра, а может, уже сегодня — ты умрешь? Попадешь под трамвай, свалишься с крыши или банально утонешь? Меня смешили хачики в длинных кепках, молодежь с торчащими из ушей проводами, толстые тетки в облегающих одеждах, похожие на перевитую ниточками колбасу. Роскошные 'гробы' на двадцати-дюймовых колесах с полным комфортом везли хозяев жизни прямиком в ад, и я хохотал до упаду. Никогда не думал, что Питер — такой смешной город...

Лишь мамы с колясками не вызывали смеха. Они хотя бы знали, для чего живут. Вот их будущее, у них на глазах. А у меня что?

На Обводном, как всегда, пробки. Тысячи автомобилей стоят, уткнувшись друг дружке в вонючие задницы и ждут момента, чтобы сдвинуться еще на метр. Кто-то лезет напролом, подрезая остальных, ему возмущенно сигналят. Остановившиеся на перекрестке менты лишь усугубляют всеобщую сумятицу.