Ругару

— Да? — изумился Леша. — Ну, кордон заметила — ладно. У эльфов зрение острей. И чутье тоже. А то, что мы не сможем прорваться, это ты нагадала?

— Ты сможешь прорваться? — поинтересовалась тихо-тихо, неверяще.

— Смогу. Потому что знаю, как это делается. Едем?

— Леша, — Лаэртель дотронулась до его предплечья, и у него чуть башку не снесло от этого прикосновения. Он даже не знал, чего хотел больше: зацеловать до беспамятства, чтобы забыла, кто он, а кто она, и стала его женщиной; или рухнуть на колени и ползти за ней на край света, разрывая каждого, кто хотя бы взглянет на девчушку неодобрительно. Чудовищным усилием воли он подавил оба желания, только расширил глаза, подрагивая всем телом от сдерживаемых чувств. А она держала узкую, необычно холодную для жаркого дня ладонь на предплечье и увещевала: — Ты понимаешь, что обратного пути не будет? Ты не сможешь вернуться в свой колхоз. Ты станешь изгоем.

— Ясен пень, — губы тронула злая усмешка и, не спрашивая ее мнения, он завел грузовик и поехал дальше, молясь, чтобы она не убирала руку. Но она убрала. Тогда он сообщил на всякий случай. А то испугается малышка, что он ее ментам хочет сдать. — Я буду ехать как обычно, будто по делам в город поехал или в соседний колхоз. Километров шестьдесят в час, — зачем-то уточнил он. — Когда рядом будет кордон, они ничего не заподозрят, но проверять все равно будут. Будут "волшебными" палочками трясти. Я еще сбавлю скорость, примерно до сорока километров. Они совсем успокоятся. И вот тогда дам по газам. Грузовичок — зверь. Заградительные препятствия сметет не фиг делать. Ментов тоже жалеть не буду. Отскочат — их счастье. Потом они сообразят, будут стрелять. Но если колесо прострелят — это ничего. Километров десять протянем, пока они нормальную погоню организуют...

— Я могу вывести из строя их технику, — робко предложила эльфийка. — Мне только оружие огнестрельное неподвластно.

— Если выведешь — еще лучше! Значит, вовсе погони не будет. Сумеем оторваться...

Теперь и он видел, что дорога перегорожена. Правда, не так уж непроходимо. Шлагбаум, милицейский воронок. Если его ударить по носу, он отлетит в сторону, никакого ущерба не причинит. Леша машинально перевел машину на соседнюю полосу. Мент в темно-зеленой форме выставил перед собой черную в редкую красную полоску палочку (у военных форма тоже зеленая, но пятнистая, а палочка точь-в-точь такая же). Леша, как и обещал, поехал медленнее. Сообразил, что не сказал девочке, чтобы пригнулась или села на пол. Ни к чему ей светиться. К тому же они и раньше стрелять могут начать. Металл двери - какое-никакое, а прикрытие. Искоса глянул на Лаэртель. Она и сама сообразила. Умничка. Только веки как-то не хорошо прикрыты, будто она в обмороке. "Колдует!" — догадался Лешка и с радостью нажал на педаль. Машина взревела, менты бросились врассыпную, на бегу выхватывая пистолеты. Из машины выскочил шофер. Леша задел его краешком бампера и, не задерживаясь, рванул дальше по грунтовке. Вслед неслись выстрелы и матюги: поняли, наверно, что ни одна машина не заводится.

Лаэртель снова села на сиденье, но уже выпрямив спину. Свободно, торжествующе. Она улыбнулась благодарно, и сердце снова пустилось вскачь, а в голове затуманилось.

— Спасибо, Леша, — она произнесла это так проникновенно, что пришлось отвернуться и сделать глубокий вдох, чтобы прийти в себя.

Он ответил после паузы, но все равно хрипло.

— Один я бы не справился. И ты бы не справилась. Только вместе. Дойдем, не бойся.

На этот раз в ее улыбке сквозило недоверие.

Беда

— Скорая? Скорая?! — кричала Оля в трубку, словно во время революции дозванивалась в Кремль. — Пожалуйста, скорее! — она не выдержала и заплакала. — Мой сын, шесть лет. Судороги, температура. Он и кричать не может. Мне кажется, дыхание останавливается! Казахская 15а, квартира 16, — на том конце провода терпеливо расспрашивали: фамилию, имя, но она, ничего не соображая, закричала: — Боже мой, да приезжайте же скорее! Я здесь все расскажу, только спасите его.

Опустив трубку, она вцепилась в руку ногтями, разрывая кожу до крови. Это чтобы успокоиться. К Елисею надо вернуться спокойной, ему и так тяжело. Сморгнула слезы, несколько раз глубоко вдохнула и поспешила в спальню.

— Елисеюшка, как ты? — склонилась над постелью. Сын был страшно бледен, просто салатного цвета, который она так ненавидела. И не отзывался. Только маленькая ручка сжала ее указательный палец, да дыхание, замершее на мгновение, вырвалось с всхлипом, а потом опять утихло. Ей хотелось вскочить, достать зеркальце, приложить к его носу, чтобы убедиться, что он дышит, только еле слышно, но было страшно убрать ладонь и никогда не ощутить его тепла. И она сдержала себя. Сидела рядом, мерно раскачиваясь.

В детской все было обставлено с любовью, несло покой и радость, передавало ребенку заботу родителей, даже если их не было рядом. Кроватка с полупрозрачным пологом, на котором нарисованы золотые звезды. Удобный стол для компьютера: на полочках аккуратными стопками лежат диски, все подписаны, чтобы не приходилось перерывать целую кучу в поисках нужного. Рядом стол для учебы. По бокам полки для книжек, в тумбочке место для тетрадей. Есть и игрушки. Часть из них — самые красивые и любимые — разместились на подоконнике среди роз и гиацинтов, на книжных полках и у Елисея в кровати. Под кроватью большой ящик с теми игрушками, которые использовались реже. Свет в комнате регулировался, можно включить ярко и приглушенно, надо только покрутить ручку, точно громкость убавить. А в новой квартире, Оля обязательно сделает теплые полы, чтобы можно было ходить босиком и не бояться простудиться.

В новой квартире... Она чуть опять не зарыдала. Если с Елисеем что-то случится, никакая квартира ей будет не нужна. Как она с Гришей встретится? Он, конечно, никогда и ни в чем ее не обвинит, он не такой. Но куда ей от себя деться? Где она его упустила, где? В школе какая-то эпидемия? На улице что-то подхватил?

Приедет скорая или нет? Что если они обиделись, что она не назвала полные данные и не приедут? Может, еще раз...?

В дверь требовательно позвонили, и она рванулась в коридор.

На пороге стоял белобрысый парнишка лет восемнадцати. Почему-то в камуфляже и с шипастым браслетом на запястье. Но он держал обычный медицинский чемоданчик, и единственное, о чем могла думать Оля: "Неужели не могли прислать кого-нибудь постарше?"

— Скорую вызывали? — голос у него был приятный, а на душе сразу стало спокойней. Будто кто-то разом вынул из нее переживания.

— Да, проходите, пожалуйста, — она отступила.

— Вам плохо? — он пригляделся к женщине.

Оля знала, что нравится мужчинам. Внешность у нее была пусть и неброская, но необычная. Не зря же Гриша прозвал ее Белоснежкой. А уж если она захочет, то произведет фурор, превратившись в женщину-вамп. Только ей это не нужно — навязчивое внимание всех мужчин, кроме ее мужа, ее раздражало. Но не в этот раз.

Оля понимающе кивнула мальчику-фельдшеру и извиняющимся тоном пробормотала:

— Нет, не я. Мой сын. Он в спальне, пойдемте.

— Сын?! — он был так удивлен, словно у нее в принципе не могло быть сына. — Я думал... — смешался парнишка. — В вызове не указано... Не важно! — он прошел в комнату, чуть ли не наступая ей на пятки.

Сел на табуретку, взял двумя пальцами запястье Елисея. И сынок вдруг открыл глаза и взглянул на врача чистым, ясным взглядом. Ольга еле сдержала рыдания.

— Здравствуй, малыш, — произнес парнишка. — Как тебя зовут?

— Елисей, — он еле шептал, но все же заговорил!

— Очень приятно. А меня тоже на букву "е" — Ефим. Расскажи, что у тебя болит, Елисей.

— Все! — скривился сын.

— Это плохо, — обеспокоился Ефим. — Тогда скажи, где больше болит.

— Ноги, — начал мальчик, и парнишка тут же положил ладонь на ноги и провел по каждой вверх-вниз.

В любое другое время Оля тут же бы заподозрила в пришедшем педофила. Но сейчас было ясное понимание: это не интимный жест, он убирает боль. Необъяснимо, как он убирает ее руками, но он это делает!

— Теперь где?

— Грудь... — опять легкое движение ладонью.

— Так легче?

— Да! — Елисей заговорил громче. — Еще голова!

Рука легла на лоб.

— Совсем хорошо, — скользнула робкая улыбка.

Действо продолжалось минут пятнадцать и с каждой секундой, отсчитанной настенными часами, уходила тревога, а из ее сына уходила боль. Они уже о чем-то мило беседовали. Елисей рассказывал о том, как прошел день: что они изучали в подготовительном классе, какой мультфильм показала ему бабушка. Он был слабенький, но не как больной, а как у ребенок, уставший за день. Наконец он сладко зевнул.

— Спать хочешь? — тут же ласково поинтересовался Ефим.

— Да, — охотно закивал мальчик. — Я так устал...

Раньше ее смешила эта фраза, а теперь она готова была расплакаться от облегчения.

— Тогда отдыхай, — ладонь скользнула на глаза мальчика, и буквально через минуту Оля услышала тихое, сонное дыхание.

Она не могла поверить тому, что видела. Чудеса какие-то да и только! Оля никогда не любила передачу "Битва экстрасенсов", потому что считала, что это полная чушь и обман. Но, кажется, она ошибалась.

Ефим поднялся, подхватил медицинский чемоданчик, который даже не открыл, и направился к Оле, наблюдавшей за ним у двери.

— Пойдемте куда-нибудь заполним документы, чтобы его не разбудить, — предложил он.

— Да, — еле дыша, согласилась она. — Давайте на кухню, там стол свободен.

— Полис у него есть?

— Я все приготовила, и полис, и свидетельство о рождении, и мой паспорт на всякий случай.

— Хорошо.

Для кухни она выбрала теплые тона. Зимой, когда на улице стоят морозы не менее суровые, чем волгоградская жара, так приятно, если тебя окружает цвет огня. От одного взгляда согреваешься. Бордовый гарнитур поблескивал в свете лампы, занавески — прозрачно белые с алыми маками колыхались из-за кондиционера. Вместо табуреток — удобные стулья с мягкими темно-красными сиденьями из прочного дерматина. А в новой квартире она обязательно положит кафель — темно-коричневый, под цвет дерева.

Ольга тут же рассердилась на себя — далась ей новая квартира. Она быстро убрала сахарницу и солонку с перечницей на другой стол. Села спиной к окну, Ефиму предложила место напротив, подала документы. И опять себя отругала: по правилам хорошего тона гость не должен сидеть спиной к двери. Хотя это же не гость...

То ли медбрат, то ли фельдшер устроился на табуретке, заполнил бумажки, чуть шевеля губами, точно проговаривая слова. Ее паспорт отложил, записал только данные Елисея, потом подвинул Оле бумажки.

— Вот, распишитесь.

И едва она скользнула ручкой, засобирался.

— Подождите, — опешила Ольга. — Вы не отправите нас в больницу? Я не хочу в больницу, и вы только что совершили чудо, но что это было? А если его болезнь вернется, как только вы выйдете за порог? Я ведь боялась, что мы даже скорой не дождемся, настолько ему было плохо, — ее тираду Ефим выслушал, застыв, как изваяние и уставившись взглядом в одну точку. — Сколько вам лет? — неожиданно завершила она пламенное выступление.

— Мне двадцать пять, Ольга Евдокимовна, хотя все считают, что около семнадцати, — обстоятельно и серьезно доложил парнишка. — Я почти окончил Медицинскую академию. Пока вот стажируюсь на скорой, — Оля уже открыла рот, чтобы заново задать вопросы о сыне, но он не дал ей такой возможности. — О болезни Елисея, я не могу сказать вам ничего конкретного. Я не знаю, что это. Могу только предположить. Но и в больницу вас забрать я не могу. И объяснить, почему я вас не забираю, тоже не могу. Скажите, а где Григорий Леонидович? — закончил он так же невпопад, как и она.

— Гриша? — вылупила глаза Ольга. — Причем здесь Гриша? Он в Москву уехал на заработки. Обещал через месяц вырваться денька на два погостить, — она сама не знала, почему информировала не менее обстоятельно, чем Ефим. Наверно, потому, что она впервые в жизни слышала, чтобы ее мужа называли по имени-отчеству. Или потому, что этот парень откуда-то вообще знал и ее отчество, и отчество Гриши, хотя она имя свое не называла. Вот дурочка! В свидетельстве о рождении полностью имена родителей написаны. Совсем голова не соображает.

— Ольга Евдокимовна, — вежливо прервал медик-недоучка, — единственное, что я могу вам посоветовать в данной ситуации — сообщите мужу о том, что произошло, он разберется с этой проблемой. В случае чего вызывайте скорую, — он помрачнел, прежде чем добавил: — Если буду в состоянии — приеду. Больше ничем помочь не могу.

— А если я прямо сейчас вызову другую скорую? — упрямо поинтересовалась она. — Потребую, чтобы нас забрали в больницу?

— Тогда я выйду за дверь, а потом опять позвоню вам.

— То есть ко мне всегда будете приезжать только вы?

— Да. Но если вы позвоните мужу, ситуация может измениться.

— Бред какой-то! Какое отношение Гриша имеет к здравоохранению? Он вообще в Москве строителем работает!

— Я ничего не могу вам сказать, извините, — он поторопился выйти в коридор. Но Оля не отставала, шла за ним попятам.

— А если я позвоню в полицию? — с вызовом поинтересовалась она в спину.

— Пожалуй, это бы тоже кардинально изменило ситуацию, — буркнул он. — Если вы не хотите беспокоить мужа, можно и в полицию.

Оле внезапно стало стыдно. Только что этот человек спас ее сына, а она чуть ли не угрожает.

— Вы, пожалуйста, простите меня, — виновато произнесла она. — Я буду рада, если вы все время будете к нам приезжать. Мне как будто самой легче стало, когда вы вошли, — она осеклась: еще испугается мальчик, что она его клеит. Поэтому, хотя и собиралась напоить его чаем, тут же передумала.