Расстегнув пояс, я положила пенал на подоконник, сняла башмаки и легла на кровать, вернее, каменную лежанку, сейчас покрытую только старым, местами протёртым ковром. Тюфяк наверняка проветривается на дворе, но выходить туда мне не хотелось. Не хотелось больше ничего, и я лежала, глядя перед собой. Мыслей не было, не было и чувств.
Так я и лежала, пока домой не вернулась мать.
Я слышала, как она негромко переговаривается со служанкой, как отдаёт какие-то распоряжения, как ходит по дому, переодеваясь, поправляя какие-то вещи, как будто за день всё могло прийти в ужасный беспорядок. А потом она толкнула дверь в мою комнату.
Из уважения к матери я подняла голову, но не стала ни вставать, ни садиться. Уже стемнело, и я не могла разглядеть её лица, на моё же падал закатный луч, заставляя жмуриться. Мать постояла в дверях, потом развернулась и ушла. Потом, позже, вернулась и, не говоря ни слова, принесла мне поесть. Она принесла яблок, уж верно, с трудом отобрав хорошие из тех, которые ей отдавала соседка. А кроме них — хлеба, редкого в городах пастушьего сыра и разбавленного вина — всего вволю. Так же молча я села и съела предложенный ужин. Потом, повинуясь жесту матери, поднялась и позволила уложить на кровать тюфяк, застелить постель свежими простынями, принести подушку и лоскутное одеяло, его я помнила с детства. Вошла служанка и подала мне сорочку — из тонкого белённого полотна, о таких я и не мечтала все эти четыре года. Я позволила себя раздеть и уложить в постель. Всё молча, и мать глядела мне в лицо испуганными глазами. Потом меня оставили одну.
Когда же стемнело и в окно стали заглядывать звёзды, пришёл отец. Как и мать, он посмотрел на меня и не сказал ничего, только погасил оставленную на столе свечу. Засыпая, я слышала, как они переговариваются за стеной, в отцовском кабинете, но слов разобрать не смогла.
Наутро мать никуда не пошла, осталась дома. Мы по-прежнему не сказали друг другу ни единого слова. У меня не было сил говорить, мать, возможно, боялась спугнуть нежданно вернувшуюся дочь. Она приказала принести своё большое кресло, которое я помнила с раннего детства, поставить у моей кровати, и просидела рядом весь день. На коленях её было рукоделие, но мать им не интересовалась. Она смотрела на меня, и на губах её трепетал вопрос, который она так и не задала. Я же с постели не вставала до самого вечера, за час до зимнего времени зажигания уличных огней.
Встав, я позволила служанке помочь мне одеться. Если бы я вышла замуж, то мне не приходилось бы ни спать на глиняной лежанке в пропахшей затхлостью и потом каморке, ни одеваться самой, как простолюдинке...
А моя сестра осталась бы жить с родителями до конца своих дней, потому что на второе приданное они бы скопили как раз к тому моменту, когда она потеряла бы всякую ценность на брачном рынке. Но об этом я никогда не скажу ни им, ни ей.
Мать снова принесла мне поесть, и на этот раз мне досталась густая похлёбка с кусочками мяса. Самое то для человека, не евшего с утра. Я вспомнила, что не видела, как мать принимала пищу: она просидела возле меня весь день, не вставая. Должно быть, она сейчас голодна... Но сил извиняться у меня уже не осталось. Я больше не вернусь сюда, и потом, когда они всё узнают... они поймут. Мёртвых всегда понимают лучше, чем живых, а у меня срок остался всего полгода. До весны. Как в бабушкиной сказке, но там было всё наоборот.
Обняв на прощание мать, я вернулась в Ведомство и, по счастью, мне не встретился никто, кто мог бы задавать неуместные вопросы.
— Ты решила поиграть со мной, маленькая леди? — Задавая этот вопрос, страж казался спокойным, но в его спокойствии было что-то от волка, который не торопится прыгать на жертву. Знает: никуда она от него не денется.
— О чём ты? — спросила я, больше для того, чтобы не раздражать своего мучителя молчанием, чем действительно желая получить ответ. Впрочем, я его знала.
— Тебя не было здесь этой ночью, — всё так же спокойно сообщил страж. — Зачем ты это сделала?
— Тебя не касается, — надменно ответила я. Прежде, чем страж успел сказать что-либо, добавила: — Кто ты такой, чтобы я давала отчёт тебе в своих действиях?
Страж на миг опешил, а после отступил на шаг и рассмеялся. Смех его был весёлый и искренний, но не сулил мне ничего хорошего.
— Я тот, кому принадлежит твоя жизнь, маленькая леди. Тебе придётся это признать.
— Ты можешь убить меня, можешь заколдовать, можешь причинить боль. Но никогда не заставишь меня покориться.
— А так? — улыбнулся страж. Изумрудные глаза его сверкнули, и мою руку пронзила чудовищная боль.
— Нет, — ответила я сквозь зубы, и боль превратилась в муку. Я закричала. — Нет. Нет, нет, нет!
— Нет, так нет, — мирно ответил страж, и боль ушла. Я так и осталась стоять на коленях, прижимая к груди руку. Когда успела упасть?.. — Зачем кричать, маленькая леди? Я припас для тебя кое-что получше, чем пытка.
— О чём ты? — во второй раз за ночь спросила я и подняла глаза. В руках страж держал зеленоватую верёвку.
— Вот о чём, маленькая леди, — усмехнулся он и захлестнул мою шею петлёй. Потянул на себя, да так, что я едва не задохнулась и усмехнулся ещё раз, зло и жестоко. — Теперь тебе не удастся провести ночь вне этих стен и день за пределами столицы, разве что я сам выведу тебя. Ты глупа, маленькая леди, что вернулась сюда. Не зная, где ты, я не мог бы тебе ничего сделать — до самой весны.
— Ты... — выдавила я и закашлялась. Верёвка исчезла, но я чувствовала её на своей шее. И знала, что буду чувствовать всегда, всю оставшуюся мне жизнь.
Страж наклонился и, подняв моё лицо за подбородок, заглянул в глаза.
— На этом я покину тебя, маленькая леди. Забираю назад запрет рассказывать обо мне. Можешь даже кричать на улице о том, кто я такой, что с тобой сделал и что ещё сделаю весной. Ты всё равно не избегнешь своей участи и покоришься мне. О, да, ты покоришься мне!
— Никогда, — прошептала я. Страж засмеялся и исчез.
Глава шестая
о том, как продвинуться по службе
Весь день я безуспешно разыскивала Залемрана. Вернее сказать — бесцельно бродила по Ведомству, ожидая, когда он появится, как он любит: из-за угла и совершенно неожиданно. Но волшебника нигде не было видно. Задавать вопросы и наводить справки хотелось ещё меньше, чем обычно, да и зачем? Интерес к магам — не то качество, которым может гордиться сотрудник Ведомства, разве что у вас на руках собраны доказательства незаконного колдовства. Если же это волшебник проводит расследование... никому не хочется неприятностей.
Усталая, я вернулась к себе в каморку, твёрдо решив завтра непременно выяснить, где может находиться маг. Если он уехал в Карвийн, я... ах, да, я не смогу поехать за ним. Предначертанная мне судьба наполняла меня отчаянием, но что-то — быть может, обещание стража убраться из моей жизни, а, может, безмолвная любовь родных, не сказавших мне ни слова упрёка, — толкало меня бороться. Даже если меня ждёт наказание за все ошибки, которые я совершила, даже если меня посадят в тюрьму и будут заставлять просить милостыню в колодках у храма или отправят в Карвийн, чтобы волшебники могли изучить владевшую мной чужую и чуждую магическую силу — даже в том случае стоит, очень даже стоит рассказать обо всём. Быть может, Залемран сумеет мне помочь. А если нет, то что я теряю? Весной я уже буду мертва.
Волшебник нашёлся у самых дверей моей каморки. В самом деле, он действительно оказывается не там, где его можно ожидать. Из других комнат выглядывали соседи и с явным любопытством косились на мага. У нас не принято задавать личные вопросы, но после такой выходки не миновать мне шушуканья за спиной и косых взглядов. Шушуканье, впрочем, уже началось, когда Залемран коротко мне поклонился и жестом предложил зайти в каморку. Хлопнула дверь. В коридоре раздались шаги и перешёптывание, которое становилось всё отчётливее. Залемран шевельнул рукой и негромко что-то произнёс. Голоса стихли, будто их отрезало. Волшебник оглянулся.
— И вы здесь живёте? — спросил он с явным недоверием.
— Да, — ответила я с вызовом, а после, вспомнив о хороших манерах (коль скоро передо мной магистр, а не заурядный маг), предложила: — Присаживайтесь, пожалуйста.
— Благодарю вас, — вежливо отозвался маг, и огляделся по сторонам со всё нарастающей растерянностью. — Но, позвольте...
Следовало, видимо, подать пример, иначе волшебник решит, будто я предлагаю ему расположиться на полу. И я села на лежанку, отвернув в сторону тюфяк. Залемран замялся, но присел рядом со мной.
— Благодарю вас, — повторил волшебник и замолчал. Я тоже не знала, как начать разговор и, потом, если он ждал у моей двери... молчание продлилось не долго. Залемран повернулся ко мне и принялся пристально меня разглядывать, как будто хотел найти в моём облике нечто одному только известное и незаметное всем остальным людям. Наверное, так оно и было. Это внимание не казалось оскорбительным только потому, что маг был неподдельно серьёзен и взгляд его не выражал ни жалости, ни презрения.
— Что вы видите? — не выдержала я.
Маг покачал головой.
— Леди Элесит, как вы это допустили? — В его голосе явственно звучал гнев.
— Что я допустила? — не поняла я, и волшебник, протянув руку, коснулся верёвки у меня на шее. — Не троньте!
От простого прикосновения верёвка раскалилась и стиснула горло. Маг поспешно отдёрнул руку и, по тому, как он встряхнул её, я поняла: он тоже ожёгся.
— Это чужая и злобная магия, леди Элесит, — огорчённо проговорил Залемран. — Как вы могли связать себя подобными узами? Почему вы не открылись мне раньше? Неужели вы не видели, к чему всё идёт?
— Он сказал, что убьёт меня! — не выдержала упрёков я. — Превратит в дерево, и он может это сделать, я знаю!
— Кто сказал, леди Элесит? — мягко спросил маг.
— Лесной страж!
Волшебник остался совершенно серьёзным, и я принялась рассказывать ему всё, что происходило со мной и тогда, в лесу, четыре года назад, и сейчас, этой осенью, и причины, закрывшие мне рот, и страх жестокого наказания, которому собиралось подвергнуть меня чудовище, и даже о том, как мне предстоит умереть через каких-нибудь полгода. Залемран слушал меня со всем возможным вниманием и интересом, но я успела заметить: в тот миг, когда я только начала рассказывать, в глазах мага сверкнул победный огонёк. Что же, он это заслужил.
— Вы в самом деле не очень разумны, леди Элесит, — проговорил маг, когда все слова были сказаны, все вопросы заданы, и все ответы произнесены. — То существо, которое подчинило вас своей воле, знало вас только как этнографа, и не могло бы последовать за вами в дом ваших родителей. Вы как дочь и сестра были ему незнакомы.
Он бросил на меня сочувственный взгляд, отвёл глаза и тихо спросил:
— Неужели личное дворянство стоит... всего этого?
Широкий жест, которым он обвёл жалкую мою каморку, ясно показывал, о чём говорит маг.
— Стоило, — ответила я с прежней надменностью, но Залемран только поморщился. — К чему теперь говорить?
— Вас, без сомнения, больше интересует лекарство? — предположил волшебник.
— Не только, — глухо призналась я.
— Что же ещё? — удивился маг.
— Что... — начав говорить, я запнулась и продолжала с трудом, через силу выталкивая слова, — что теперь со мной станется? Я понимаю, моя вина...
— Об этом спросите у своего начальника, — перебил меня Залемран. — Если вам очень уж захочется принять на себя вину, разумеется.
— Разве? — Я повернулась к нему, догадываясь, но не веря в то, на что он намекал.
— От меня никто ничего не узнает, — подтвердил маг. — Что касается исцеления, то время до весны есть, и за это время я постараюсь найти средство помочь — если вы позволите, разумеется, снять слепок с наложенных заклинаний.
— О, разумеется, — поспешно ответила я, чувствуя, как жизнь снова возвращается ко мне и как радость вместе с кровью течёт по моим жилам.
— Встаньте, — приказал маг и, когда я повиновалась, поднялся сам. Он протянул ко мне руки и ощупал воздух в пальце от моего лица, потом спустился ниже, к шее, а после положил левую руку мне на грудь, как раз напротив сердца. Правой рукой маг коснулся того места, которое четыре года назад поцеловал страж и в котором он так легко вызывал боль.
— Интересно, — пробормотал волшебник, прислушиваясь к чему-то, неслышному мне. — Очень интересно. Какая... необычная структура... и окраска, и насыщенность...
Кровь зашумела у меня в ушах, в каморке стало невыносимо душно, а воздух потемнел... или поблекли заклинания, на привычный свет которых я до того не обращала внимания. И маг отнял руки.
— Завтра я попросил бы вас вместе со мной подойти к вашему начальнику Везеру Алапу, — сухо произнёс он.
— Но как я объясню?.. — ахнула я, даже не рассердившись на фамильярность мага.
— Вам ничего объяснять не надо, леди Элесит. Положитесь на меня.
И, поклонившись, он бросил прощальный неодобрительный взгляд на скудную обстановку каморки и ушёл, оставив меня одну.
Наутро Залемран появился у дверей моей каморки в самую рань, когда я только возвращалась из умывальни. Бросив короткий взгляд на потрёпанное миссионерское платье и мои босые ноги, он отвернулся и сухо сказал:
— Одевайтесь, леди Элесит. Нам пора идти.
— Как пожелаете, магистр Залемран, — ответила я тем же тоном, и по коридору прошёлся знакомый со вчерашнего вечера шепоток. Не привыкнув быть в центре внимания, я смутилась и скрылась за дверью. Одеваться второпях всегда сложно и неприятно, так что сегодня я провозилась втрое дольше обычного. Но вот я привела себя в порядок и даже пригладила волосы. — Вы сегодня рано подошли, магистр.
— По необходимости, — ответил он. — Днём я должен уехать: в Карвийне меня ждут дела. И, пожалуйста, не обращайтесь ко мне так официально, у нас это не принято.
— Как пожелаете, — с упавшим сердцем ответила я. Маг был первым человеком, которому оказалась небезразлична моя судьба. Первым и, по-видимому, и последним.
— Прошу вас, — проговорил волшебник, предлагая мне руку. Я с благодарностью приняла её, и мы пошли по коридору — но не к тайному ходу, а к ведущей во двор лестнице. Залемран заметил мой взгляд и пояснил: — По таким делам, как моё, являются открыто, с главного входа.
— Как пожелаете, — повторила я. Вслед нам нёсся всё тот же шепоток моих коллег, гадавших, что именно связывает меня с гостем из Карвийна.
Объяснять ничего не пришлось: Везер Алап не выказал ни малейшего удивления, когда мы с Залемраном вдвоём, рука об руку вошли в его кабинет. Напротив, на его лице отразилось удовлетворение, как будто наш визит отвечал замыслам или предположениям начальника Ведомства.
Он поднялся и предложил сесть сначала мне, а потом гостю и вернулся на своё место не раньше, чем мы разместились. А после проговорил, обращаясь к одному только волшебнику:
— Итак, вы выполнили мою просьбу, милейший?
— Да, — небрежно ответил маг. — Сбой в заклинаниях, как я и предполагал. Вы слишком давно не подновляли их, а любое волшебство истончается, когда им пользуются обычные люди.
