Над ухом раздался громкий хруст. Это Оля, вооружившись тарелочкой с безешками, устроилась на подлокотнике моего кресла, жадно подбирая с посудины даже малюсенькие крохи.

Кстати, этого простого рецепта тут не знали, а мне на днях захотелось чего-нибудь эдакого.

Барин, колдующий над кухонной плитой, конечно, дикий моветон. Но ради аппетитных хрустяшек пойдешь еще и не на такие жертвы...

Засидевшийся в кабинете до глубокой ночи, боярин уже битый час гипнотизировал разложенные на столе в хронологическом порядке короткие письма-записки, полученные через мужиков, привозящих товары на ярмарку, от Федора, направленного присматривать за обстановкой в отдаленных владениях. Те с самого начала вызывали немалую толику недоумения у барона. Неожиданный штиль не редко бывает лишь кратковременным затишьем перед бурей. Вот он подспудно и ожидал, что вот-вот грянет гром. Царившее второй месяц в северном поместье затишье начинало напрягать.

— Кабы не было беды, — пробормотал Ставр Алексеевич, отодвигая кресло от стола. Крикнув слугу, он отдал распоряжение готовить на утро карету.

— Барин, барин приехал! — разнесся по двору звонкий голосок Софы, работающей на подхвате у Марфы, спешащей в дом с ведерком воды из колодца.

Из резво въехавшей на подворье кареты, запряженной тройкой вороных, выскочил Тимофей, отцов приказчик. Я как раз заканчивал очередную перегонку, поэтому оказался, чуть ли не единственной живой душой во дворе. Софа уже скрылась в доме, на кухне гремели посудой девочки, озабоченные готовкой завтрака, подгоняемые грозными окриками Марфы. Остальные домашние слуги находились при деле. Кто-то вымывал глину для тары под будущие настойки, кто-то лазил по буеракам, в поисках лечебных растений для Ольги.

— Слышь, парниша! — прикрикнул на меня приказчик, — быстро мотнись, отыщи мне барина. — Чего уставился, заморыш? Плетей захотел?

Ну да, я-то сейчас чуть ли не в рубище. Возня у костра с закопченной посудой никак не способствует чистоте одежды. Пришлось подобрать такую, что бы не жалко потом выбросить было?

Утерев пот с лица рукавом, я приблизился к карете.

— Чего орешь как оглашенный, Тимох? Тут я.

— М-м... Максимилиан Ставрович. — Тень узнавания промелькнула на его лице. — Б-барин. П-простите, не признал. — Сбледнувший лицом мужик уже готов был рухнуть на колени.

Ну да, меня сейчас и без рубища узнать не просто было. От грустного наследия осталось только имя. Два с хвостиком месяца на свежем воздухе, здоровая пища и регулярные утренние физические нагрузки во дворе и вечерние — в спальне, творят чудеса.

Из двери кареты показалась массивная фигура старшего Корнеева. Окинув меня тяжелым взглядом из под густых бровей, он молча направился в сторону дома.

Блин, а у меня там Ольга не совсем одетая...

"И ты, Брут?"... "И я, Цезарь"... "Не ожидал"... "Сюрприз"...

Старший Корнеев наматывал круги вокруг кресла, давшего мне приют, в каминной комнате северного имения. Завершив очередной виток почета, он рухнул в соседний ложемент, жалобно скрипнувший под его не малым весом, и уставился в меня нечитаемым взглядом.

Убедить его в моей "пушистости" оказалось совсем не просто. Даже Федор, призванный в видоки, молча стоявший от меня по левую руку и кивающий, словно заведенный китайский болванчик, не мог поколебать скепсиса во взгляде моего родителя.

Неожиданный приезд отца немного предопередил события, застав меня не совсем подготовленным. Пришлось прибегнуть к последнему аргументу.

Достав из кармана маленький перочинный ножик, я на глазах ошалевшего родителя сделал аккуратный надрез на руке. Повторять недавний подвиг Ольги не решился. Хоть было бы и зрелищнее, но нафик-нафик. Клуб юных садо-мазо натуралистов за соседней дверью. За последние дни я много раз занимался членовредительством, пытаясь обуздать таинственные способности, каждый раз с неубывающим изумлением наблюдая за на глазах затягивающейся ране.

Тот дернулся за платком из нагрудного кармана, но так и замер с наполовину поднятой рукой. Разошедшиеся края раны закрывались почти сразу, не давая вытечь и капле драгоценной жидкости.

— Не ожидал. Сюрприз, — немало озадаченный мужчина неожиданно расслабился, оплыв в кресле. — Неужели Катюшина кровь проявилась? Давно?

Я пожал плечами.

— Может и давно, да только некому проверить было. Знаешь, за последние пятнадцать лет я как-то успел подзабыть, что такое родительская опека. — Я поднял руки, осаживая вскинувшегося отца. — Все понимаю, ты тяжело переживал смерть мамы, да только и мне пришлось нелегко. После ее похорон почувствовал себя полным сиротой.

Мужчина хотел возразить, но стыдливо опустил глаза. Чего уж на зеркало пенять, коли рожа крива. Сам спихнул маленького сынишку под опеку гувернанток и воспитателей, особо не вникая в его жизнь. Неприятно такое слышать в лицо. Но правда она не редко бывает горькой.

— И что ты теперь намерен делать?

— Хочу пойти по матушкиной стезе. Лечить людей буду.

— Удивил, однако. Я уж и надеяться перестал, что образумишься... Собирайся, мы немедленно возвращаемся в столицу, — приказал старший Корнеев, поднимаясь из кресла. — Нужно как можно скорее договориться о проведении вступительного испытания. До начала занятий в академии меньше трех недель. Придется поднапрячь знакомства.

Выехали спустя полтора часа. Обошлись без долгих сборов. Ну да ладно, не последнюю сорочку оставляю. Дома еще пара стенных шкафов со шмотками. Покидал в дорожную сумку лишь то, что могло пригодиться в пути. Основная задержка была вызвана прощальным обедом. Ехать на голодный желудок я категорически отказался. Учитывая спешку, с кучера станется гнать без остановок до самого городского поместья. С Ольгой успел перекинуться лишь парой фраз. Да и что сказать?

Девушка была давно посвящена в мои планы и знала, что в них не малая роль отведена и ей самой. Только забирать ее в столицу прямо сейчас — преждевременно. Мало того что пришлось бы опять вступать в полемику с отцом, обосновывая необходимость делить кресло в карете с деревенской знахаркой, ей попросту не нашлось бы чем там заняться.

Я оказался не далек от истины. Экипаж несся по дороге, вздымая за собой густое облако пыли. Лишь глубокой ночью мы въехали на подворье придорожного трактира, преодолев больше половины пути.

А к закату солнца следующего дня карета, покрытая серым налетом пересохшей почвы, наконец, въехала на мощенную камнем площадку перед городским особняком.

ПЕРВОПРЕСТОЛЬНАЯ

Я смотрел на город совершенно новым взглядом. Если вам приходилось бывать в старой Ливадии в Крыму, сможете представить здешнюю архитектуру без проблем. Множество двухэтажных домов самых разнообразных форм и экстерьера тянулись вдоль относительно прямых улиц. Население здешнего мегаполиса не сильно превышало число душ в каком-нибудь Усть-Каменогорске, но малоэтажность застройки раздувала границы города до площади современного Питера. Вот только всю центральную часть первопрестольной, где преимущественно проживала местная элита, можно было с легкостью расселить в пару-тройку современных многоэтажек. Я улыбнулся, представив напыщенного графа, нетерпеливо жмущего кнопку лифта четырнадцатого этажа, нервно прислушивающегося к отборной брани извозчиков, сцепившихся колесами под подъездом карет.

Пока отец решал вопросы, связанные с поступлением в академию я с головой окунулся в суету столичной жизни. Только, в отличие от праздно шатающихся зевак, я курсировал по улицам с конкретной целью, периодически ныряя в приветливо распахнутые двери местных лавочек и магазинов. К сожалению, своеобразный образ жизни моего протеже совершенно не позволял оценить уровень быта местного населения, так что интересовало абсолютно все.

В скобяных лавках пристально присматривался к ассортименту, выложенному на широкие прилавки из грубосколоченных досок, укрытых простой тканью, что бы оценить уровень обработки металлов и примерную технологическую базу. В ювелирных мастерских — искренне восхищался вычурными изделиями, через лупу рассматривая точность подгонки мелких деталей.

Трех дней мне вполне хватило понять в какой жо... пардон, сложной ситуации, очутился. В интернате считал историю, чуть ли не самым бесполезным предметом, идущим где-то после трудовой подготовкой, на которой мы месяцами обтачивали огромными рашпилями закрепленные за каждым кривые щербатые заготовки, назначение которых даже после обработки оставалось полной загадкой. Но сейчас дорого бы отдал хотя бы за краткий синопсис социальной эволюции, что бы понять, как цивилизация, насчитывающая почти две тысячи лет, умудрялась огибать все основные вехи на пути технологического развития.

Потратив еще день на подготовку нужных чертежей и рисунков, я вновь отправился в путь по заранее проложенному маршруту уже с более конкретными целями.

— Добрый день, благородный господин, — расплылся в улыбке очередной хозяин скобяной лавки при виде богато одетого визитера. — Чем могу быть полезен?

— Вы делаете изделия под заказ? — поинтересовался я.

— Естественно, все, что пожелает ваше благородие, — улыбка растянулась еще шире, обнажив щербатые зубы.

Ну да причины для радости были. Вещь, изготовленная по индивидуальному заказу, стоила куда дороже ширпотеба.

— Меня интересует возможность изготовить вот такой инструмент... — я протянул рисунок с изображением корцанга — хирургического зажима, имеющего широкую номенклатуру применения.

Торговец, взглянув на листок, перевел взгляд на шкаф с товарами, стоящий слева и понимающе закивал.

— Если желаете, можем сделать рукоятки в виде головы льва или змеи, такие формы пользуются немалым спросом среди аристократов.

Я вначале даже не сообразил о чем он. Какая к демонам голова льва, как он себе вообще это представляет. Но скосив глаза в направлении его взгляда, заметил выстроившиеся в ряд, стоящие на нижней полке щипцы для переноски раскаленных углей. Похоже, меня совершенно не поняли.

— Простите, любезный, похоже, я не совсем доходчиво объяснил свои потребности. Нужный мне инструмент изображен в оригинальном размере...

После это фразы торговец снова уткнулся в предоставленный рисунок.

— Кроме того, материал из которого он будет сделан, не должен портиться от контакта с водой и прочими жидкостями, должен многократно выдерживать нагрев над раскаленными углями и сохранять форму при механических нагрузках.

По мере оглашения технических условий, довольная улыбка на лице мужчины начала резко тускнеть, а брови устремились к линии прически. Под конец фразы он выглядел так, словно надкусил свежий лимон.

— Это сложный заказ, очень сложный, и такая вещь обойдется вам не дешево, — я буквально слышал, как в его голове зажужжали шестеренки арифмометра.

— Насколько недешево?

— Ну, посудите сами, заказать нужный материал купцам, оплатить работу кузнецов-ювелиров, заплатить мастерам за подгонку и шлифовку, ну и вашему покорному слуге пару рублей за беспокойство...

— Так сколько? — нетерпеливо переспросил я.

— Думаю, рубликов в восемьдесят-девяносто вложимся...

— Сколько ??! — от оглашенной суммы едва не потерял дар речи. Что бы вы понимали, за ночевку в трактире и плотный ужин на троих во время возвращения в столицу мы заплатили два рубля и шестьдесят семь копеек. На глаз прикинув в уме конечную стоимость хирургического набора, охнул. Получалась астрономическая по местным понятиям сумма в пределах полутора тысяч рублей. Это не просто много. Это Д О Х Р Е Н А! За такие деньги можно было построить небольшой кораблик, посадить в него уже раскатавшего губу торговца и отправить его в далекие дали. Мда-а-а. Похоже, я сильно облажался с оценкой возможности здешних мануфактурщиков. Ладно, пойдем другим путем.

Помня свой экстремальный опыт наколенного изготовления ранорасширителей из столового серебра, направился в расположенную в паре кварталов от скобяной лавки ювелирную мастерскую.

— Вы что-то хотели, молодой человек? — поинтересовался пожилой еврей, стоящий за добротной витриной из красного дерева. Хоть в чем-то нашлись точки соприкосновения между нашими мирами. Ювелирное дело навсегда останется епархией многочисленных детей Моисея.

Я протянул рисунок.

— Хм, забавное украшение. Это будет кулон или брошь?

Мне дорого стоило удержаться от стона. Вот что у них за мания впадать в крайности?

— Это инструмент и изображен он в оригинальном размере.

— Ой, только не надо так нервничать. Инструмент так инструмент. Серебряная мизерикордия делает в печени отверстия ничуть не хуже, ржавого железа. Зато как поэтично умереть от презренного металла.

— Давайте ближе к делу, во сколько обойдется изготовление подобного изделия?

— Из какого материала будет изготовлен сей любопытный предмет? Золото желтое, золото червонное, платина...

— Меня интересует прочный материал, из которого делают столовые приборы.

— Но это даже не благородный металл, — попробовал возмутиться ювелир.

— Если не можете, пойду, поищу более продвинутых мастеров.

— Однако, какой резкий молодой человек, — осуждающе покачал головой старый еврей. — Все мы можем, осталось договориться...

— Сколько?

— Вот это уже деловой разговор, а то уже целых восемь с половиной минут морочим друг дружке головы.

Закатив глаза, он зашевелил пухлыми губами. Я уже начал напрягаться, представив, во что мне могут встать услуги местного Абрамовича.

— Это обойдется вам в семь рублей и тридцать шесть, хотя нет, тридцать восемь копеек.

Бумс! Меня словно мешком с песком по голове огрели.

— Сколько-сколько?

— Нет, ну если дорого, мы можем разбить оплату на несколько взносов...

Сгрузив все имеющиеся рисунки на витрину, я попросил подготовить смету по каждому предмету, пообещав зайти завтра в первой половине дня.

— Слава богам, объявилась пропажа, — послышалось восклицание отца, стоило мне переступить порог городского особняка.

— Что случилось, где пожар? — невинно поинтересовался я, направляясь в сторону своих покоев. Проблема инструментария решалась даже не малой кровью, так, отделался легким испугом. Но побегать пришлось знатно, и сейчас я неистово желал лишь одного, стянуть эти опостылевшие сапоги, совершенно не подходящие для пеших прогулок в тридцатиградусную жару, и завалиться в кровать, заложив на ее спинку гудящие конечности.

— Иди, приводи себя в порядок. Только не долго. Сегодня на вечер мы приглашены на прием к Красовским.

Да что ж за день сегодня такой... Учитывая, что слуги как раз накрывали обед, сообщение о принудительном изменении моих планов поступило мягко говоря поздновато.

— Мы? — я удивленно задрал бровь. Если мне не изменяет память, последние года полтора-два приглашения на званые вечера в наш дом поступали только именные и исключительно на Ставра Алексеевича Корнеева. Молодой повеса оказался скор на руку и скорбен на голову. А жесткий мордобой — не лучший способ окончания светской вечеринки. Вот интересно, я по жизни такой "резкий" был, или девиантное поведение являлось своеобразной формой протеста?