Весна веры

Нагрузки должны быть. Обязаны, чтобы сердце лучше заработало.

Но они должны быть контролируемыми. И адекватными. А не так — что захотел, то и сделал. Вот и приходилось следить. Все же Гошка был нормальным подвижным мальчишкой, и ему очень хотелось все и сразу... и по канату бы полазить... можно, мам?

Витя, с помощью тренера, кое-как, отклячив попу, спустился со стены, и, недовольно сопя, отправился в бар. Кира, наоборот, пробовала то одно, то другое...

Анна переглянулась с Матвеем, и тренер подмигнул ей. Все правильно. Можно загнать мажора в клуб. На один раз. А вот к систематическому труду способны далеко не все.

Витя не способен и благополучно сольется после первого же месяца. Так чего его удерживать?

Кира?

А ей Анна поможет.

— Умничка! Кира, как ты замечательно смотришься! Настоящая амазонка!

Анна восхищалась от всей души. И девочка чувствовала. И работала на стене, действительно старалась, выкладывалась. Через полчаса она спустилась вся измученная, и отправилась в бар. Выпить минералки.

Надо, организм потерял и жидкость, и соли...

Витя там и сидел. Поглядывал на все окружающее сверху вниз... Кира села к нему за столик. Анна хотела бы присесть рядом, но — нельзя. Везде она девочку за руку водить не будет. Пусть разговаривает, пусть учится, набивает свои шишки...

У нее все получится.

Обязательно.

* * *

С первого раза, увы, ничего не получается. И когда они ехали домой, Кира взахлеб рассказывала про умного, красивого и обаятельного Витеньку. Анна не стала даже спорить.

Пусть присмотрится повнимательнее.

Пусть сравнит, пусть подумает — и сделает свой выбор. И не в пользу Вити. Анна в этом даже не сомневалась. Кира девочка умненькая, и воспитали ее правильно. А остальное...

Это подростковое, наносное. Как ветки и листья, принесенные грозой на утес. Но рано или поздно их смахнет ветром, и останется основа. Крепкая и незыблемая.

Кира справится. Анна только чуть-чуть помогла ей. Обязательно справится.

Русина, Синедольск.

Жом Алоиз Зарайский уверенно шел по следу.

Да, именно по следу. И именно... ее высочества?

Да, он подозревал именно это. Узнав о том, что Алексеевку сожгли дотла, первое, что он сделал, это наведался в деревню. И...

Следов Яна оставила — на роту солдат хватило бы. Просто кому там в тяжелые времена интересна какая-то баба?

Да никому! Вот никто за ней и не погнался, это в мирное время могли бы исправнику отписать, или тору пожаловаться. А сейчас...

Безвластие! Гуляй, рванина, светят деньги!

Но это не мешало сплетникам обсуждать и связанную Евдокию, и пропавшую ее дочку, Ксюху-гулящую, и лесника, который то ли жив, то ли с Ксюхой сбежал, и его жену — вся высохла аж, почернела...

Алоиз прислушался к сплетням, щедро раздал монеты и поговорил с обеими женщинами. Те таиться не стали. Обе, хотя и по разным причинам, были обижены на Яну, обеим было нечего скрывать. Вот и рассказали, что знали.

Пришла, назвалась Яной, волосы неясно какие, глаза карие (это лесничиха), говорила, как тора, с оружием обращается умело. Куда собиралась?

Так в Синедольск. Есть там трактир 'Ржаной хлеб', вот туда.

В Синедольск жом Алоиз и отправился. К Матвею в гости.

И сразу понял — была! Была она здесь!

По тому, как смотрит хозяин, как невнятно бурчит ответы, как отмахивается...

Скажет что-то? Нет, вряд ли. Жом Алоиз достаточно хорошо разбирался в людях, чтобы понять — этого не проведешь. Трактирщики и вообще дураками не бывают. Так что нет смысла и метать бисер. Время он потратит, деньги, а куда его взамен отправят — одному Творцу известно.

Алоиз пошел другим путем, и подкараулил одну из служанок за углом. Там, где Матвей ее не смог видеть.

— Ой...

Девка заколебалась, но в руке мужчины блеснуло золото, и служанка не выдержала, рассказала, что знала. Особенно после третьей монеты.

Золото же!

В такое-то время оно втройне ценно! А тора ей кто? Пришла, да ушла... перекати-поле.

Да, была такая. Жила в своем доме, в Синедольске. Служанка пару раз ей еду накладывала, а тора с хозяином разговаривала. У нее четыре ребенка, вроде как.

Четыре?

Тут Алоиз искренне засомневался, что идет нужным путем, но отступать было уже поздно. И то сказать...

Дети... могла и подобрать по дороге. Вроде как лесничиха упоминала, что с ней мальчишка был... вот, а еще трое откуда? По нынешним временам — откуда угодно. Да и выбора у него нет, тор Дрейл неудачи не потерпит, хоть что-то, да ему надо предоставить.

Итак, была, жила в своем доме, где дом находится, понятно, девка не знала, ни к чему ей. Вроде как приехала тора с тремя, а потом уже у нее четверо стало...

Тут Алоиз приободрился. Сразу по двум причинам.

Первая — похоже, дети ей не родные. А вторая — это ж замечательно! Жалостливая дура! Такую легко поймать на сострадание, запугать, запутать — сама побежит, куда надо!

Потом тора уехала.

Куда, зачем, служанка не знает. А вот что знает... вроде как в ночь отъезда она к хозяину приезжала, о чем-то они долго разговаривали. А вот куда потом...

Нет, не знает она.

На чем ехала?

Да возок! Два коня в возке, а подробнее... нет, больше она ничего сказать не может. Теперь жом Матвей знает...

Алоиз едва зубами не скрипнул.

Знает, понятно! Но наверняка не скажет! А силовые варианты тоже отпадают, тут еще неясно, кто кого... и воздействовать на упрямого мерзавца времени тоже нет. В другой ситуации он бы попросту подставил трактирщика, потребовав с него информацию, но сейчас... даже не пожалуешься никому!

В Комитет Освобождения сунуться?

Понятно, трактирщика они тряхнут! Но сначала разберутся с самим Алоизом... нет, не стоит. Туда ж всю шваль поднабрали! Нищую, подлую, завистливую...

Проще не вязаться. А что делать?

А вот то!

Лошади и возок — хорошая примета. Сейчас не так много людей на дорогах, а тут еще баба, четверо детей, надо просто выехать из города, и... вот куда она могла направиться? Но проезжих дорог сейчас не так и много. Надо просто съездить и расспросить на всех направлениях. Несколько дней он потеряет, но потом опять пойдет по следу. Приметная компания, такую не могли не заметить. А кони — это не автомобиль. Они и еду требуют, и заботиться о них надо. И с детьми путешествовать сложно...

Останется след!

Никуда ты от меня, голубушка, не денешься!

Ни-ку-да!

Свободные герцогства.

Стас стоял в привычном закутке.

Курил, да...

Не любил он это дело, но иногда, когда на душе кошки скребутся... а они уже до дна все продрали, гады хвостатые... Вот что его терзает?

Что мучает?

Ответ прост.

Ставшие мгновенно безразличными глаза Иды. Не дурак же он, все понял. И что она видела, и что все поняла, и... словно огонек в ней потух. Стас и не ожидал, что будет так больно. Так неприятно.

Леона. Сестра милосердия, конечно, не виновата, но Стас перевел ее в другое отделение. Лично попросил начальника, тот фыркнул, но навстречу пошел.

Но этого ведь мало! И не одна она была, просто именно с Леоной, так уж карта выпала, его застала Ида. И не простит. Не сможет, наверное...

Или сможет?

Нет.

Стас терялся в своих эмоциях, в своих чувствах, ощущениях... Ида.

Нежная и хрупкая. Сильная и решительная. Спокойная и сосредоточенная — какой он ее не видел? Видел всякой. И восхищался девушкой. Он представлял, что сейчас творится в Русине.

Русинов жом Рагальский не любил, будем честны, и Русину не любил, но отдельные представители заслуживали внимания и уважения. Жаль, что их так немного.

Но Ида...

Помогла ему, выходила, считай, от смерти спасла. И Стас почувствовал...

В том-то и дело, что он — почувствовал!

Жизнь была спокойной, ровной, определенной... он живет, он работает, он один из лучших медиков в этой убогой больничке. Его уважают и ценят.

А что до медсестры... случается иногда, без отрыва от работы. Стас никого не принуждал и не собирается, но чего не взять, если сами предлагают?

А Ида...

Она выбивалась из привычного круга, она была другой, она... с ней можно только по-настоящему. А может ли он?

Хочет ли он этого?

Хочет ли вылезти из своей привычной и спокойной жизни, в которой есть больница, и больные, и услужливые сестрички, и даже, пару раз в месяц, казино (да, была у жома Рагальского такая слабость, иначе с чего бы он жил в такой дыре). Правда, в игре ему не слишком везет, но должно повезти в любви.

Должно ли?

Ида?

Стас рассматривал сам себя, препарировал, словно в микроскопе, и ставил диагноз. Неутешительный.

Ида — не Леона, не Берта, не... с ней нельзя поступить так, как он привык. С ней невозможны простые и легкие отношения, без обязательств.

Нереальны, если хотите.

И Стас... сбежал? Скорее, не захотел сделать шаг за грань.

Ему легко и приятно, ему привычно и уютно. А вылезать куда-то туда... строить с девушкой отношения... получится ли? Он в этом искренне сомневался.

Она — тора. Это видно, это чувствуется. И от мужа она потребует соответствовать. Не получится?

Только и семьи нормальной не будет, и счастья. А раз так, то проще не начинать. Проще — так как есть. Но поймет ли это Ида?

С ней надо поговорить.

Больные ни в чем не виноваты, а если она уйдет...

Вот, с этими мыслями Стас и вернулся в отделение. И вызвал Иду к себе.

* * *

— Шах и мат!

Радовалась Ида совершенно искренне. Жом Константин оказался страшным противником. А шахматы...

Это та игра, которую можно играть без отрыва от работы. Если, конечно, хватает способностей. Сделал ход — и жди соперника, думай, прикидывай, поворачивай ситуацию и так, и этак, словно драгоценный камень, играющий сотнями граней. Конечно, Ида умела играть.

Карты? Вот карточных игр она не знала. А шахматы Аделина считала достаточно подобающими высокородной торе.

Так что Ида заходила в палату, делала ход и уходила по своим делам.

Иногда жом Константин успевал сделать ход до ее возвращения, иногда нет... это никак не мешало ей работать. Разве что к больному она стала заглядывать намного чаще.

Но для свободных рук работа всегда найдется. Помочь перевернуться, встряхнуть одеяло... вот против чего Константин протестовал, так это против судна.

Не бывать такому!

Ладно еще, первые день-два! Но потом?

Дойдет!

На четырех костях доползет! И попробуйте только ему мешать! Загрызет не хуже Полкана.

— Ида, вы ужасны! Как под такой милой оболочкой может скрываться такой расчетливый и жестокий разум? — шутливо поднял руки вверх жом Константин.

Третья партия. Да, именно третья партия... сопливая девчонка разбивает его, словно гимназиста! Куда это годится?!

Комплимент Иде понравился. Ха, знали бы вы, мужчины, что творится в головах у милых барышень на выданье, на сколько ходов вперед они должны просчитывать поступки своих товарок, чтобы не остаться в старых девах... да вы бы поседели! От ужаса!

— Ида, вы должны мне реванш...

— Уже который по счету, жом?

— Пока счет пять — три, в вашу пользу, должен признаться. Но я ведь никуда не тороплюсь?

Ида улыбнулась и качнула головой.

— В ближайший месяц точно не торопитесь. Если кость срастется неправильно, будете хромать всю жизнь.

— Нет, этого я не хочу. Итак, реванш?

— Ида, тебя к доктору Рагальскому.

Берта испортила все удовольствие рыцарю Освобождения. Еще и пальцем погрозила, вот ведь зараза семипудовая!

— Увижу с сигаретой — башкой в нужник засуну! Здесь вам не там! Отделение, а не бордель с веселыми девочками!

Мужчина только зубами скрипнул. Вот ведь зараза...

Ида встала, оправила складки на форменном передничке, алом, словно маки на полях, и улыбнулась.

— Мой ход не оригинален. Е2 — Е4, жом Константин.

И вышла.

Мужчина проводил тоненькую фигурку задумчивым взглядом. Вот что ты будешь делать?

Что я буду делать?

А и правда — что!?

Его судьба, возвращаться на родину, как только нога срастется. В Русину. И Освобождение без него не сможет... а Ида?

Он знал, кто она такаяф.

Очередная тора, которая смогла выбраться из охваченной огнем страны, смогла как-то вывезти деньги, устроить свою жизнь... по обмолвкам он понял, что Иде сильно помогла сестра. Где она сейчас?

Может, умерла? Ида на эту тему говорить отказывалась, ловко переводила разговор. И судя по тому, как она это делала, она из высокородных. Возможно, и при дворе ее родители бывали, и императорскую семью знали.

А он...

Константин с себя вины не снимал.

Ладно, положа руку н сердце, правителем Петер был откровенно неудачным, и свергали его даже не Освобожденцы. Вот ни разу. Свергали его часть генералов, Гаврюша там помог, министры надавили...*

*— Кстати, Николая II тоже ни разу не большевики свергали. Там временное правительство подсуетилось, Родзянко, Гучков, Керенский, октябристы, националисты, кстати, практически все войска была ЗА его отречение, так он всех достал. И вот ни одного большевика. Прим. авт.

Но потом, потом, когда Петер уже был приговорен...

Приговаривали его Освобожденцы, будем честны. И приговор в исполнение тоже приводили именно они. Они раскручивали эту воронку. Константин это понимал, а Ида? Она сможет понять?

Простить? Принять? Поехать с ним?

Рыцарь знал ответы на эти вопросы. И от того в груди было горько и тоскливо. Словно сжималось нечто важное... словно погибал последний светлый уголок. Ида...

Все он понимал. И ей нужно не такого, как он. Это ведь детская сказочка получается, про чудовище и цветочек аленький. И он умрет на вечерней заре...

А она будет жить. И будет счастлива. Разве этого мало?!

Разве он смеет желать чего-то большего? Когда у него не просто руки по локоть в крови, ему, пожалуй, целиком искупаться надо... но как в той глупой опере: 'нет, все воды мира эту кровь с рук моих не смоют...'*

*— Шекспира в этом мире не было. Но леди Макбет — образ, идущий сквозь миры. Прим. авт.

С его рук кровь тоже ничего не смоет. И то, что они сейчас затеяли с Тигром... дешевенькое искупление получается. Можно оправдываться перед людьми, как больше нравится. И не они разоряли страну, и Петер сам ее довел, и не они начали, они просто подхватили белое знамя свободы, и...

А перед собой не оправдаешься.

То, что он сейчас делает, это как человека сначала столкнуть в канаву, в глубокую, а потом ему руку протянуть. Даже не руку, кончик пальца. Или горбушку хлеба в канаву кинуть. И пусть хочет жрет, хочет выбирается... не нравится?

И плевать. Себя не обманешь.

Ида, ну за что!? Кто нас свел вместе? Почему я тону в твоих голубых глазах, и не могу ничего с собой поделать? Как мне избавиться от этого наваждения?

Жом Ураган впечатал кулак в подушку. И еще раз. И еще...

А потом поставил шахматную доску и сделал первый ход.

Е2 — Е4.

И задумался над доской. Все равно больше ему ничего не остается. Погода еще эта.... Дурацкая...