Весна веры

Роскошь!

В чистом и откровенно вульгарном виде. Соболиный мех сюда отлично вписался, кстати.

Яна фыркнула. И подумала, что все получается забавно. Как-никак, она имеет право на подобную роскошь. Она здесь и сейчас...

А кто — она?

Руки сами собой укладывали багаж, а Яна вдруг задумалась. Бросила взгляд на перстень с черным камнем. А правда — кто?!

Ответ у нее был. Но — неприятный.

Петер Воронов перед смертью передал ей перстень... и наследство? Ох, похоже.

Но тогда она здесь и сейчас... императрица? М-да... но ведь вполне вероятно. Или это считается только после коронации?

Кажется, да. До коронации она наследница, после... а вот что из себя представляет коронация?

Миропомазание, церемония на глазах у толпы, принятие регалий... Хелла, твои шуточки?!

Богиня!!!

Регалии Яна получила. Церемония в храме в глазах Хеллы никакого веса не имеет. А что — имеет? Яна порылась в памяти Анны, и нашла ответ.

Фамильная часовня, в которой император проводил ночь после коронации. Всегда.

Один.

Аделина Шеллес-Альденская еще очень сердилась, что ей не удалось переломить упрямство Петера в этом вопросе. Надо было ее тоже взять с собой, а он был один... часовня?

Или храм Хеллы?

Что-то Яна подозревала подобное.

И что ей с этим делать?

Да ничего! До конца лета найти того, кто снимет эту ношу с ее плеч, и не думать о всяких глупостях!

Русина, Звенигород.

Ох, нелегкая это работа — выполнять приказ идиота!

Классик не так сказал, конечно, но классик и не видел того, что сейчас творилось в Звенигороде.

Жом Пламенный решил воевать с символами прошлого царствования, а именно с Царь-Колоколом и Царь-Пушкой. Время как раз подходящее, праздники прошли, никому до символов и дела нет, надо работать. И начать ему восхотелось именно с колокола. Пушка помалкивала, а вот эта колокольная сволочь звонила, как будто его кто за язык тянул! Вот и надо его...

Что можно сделать с колоколом?

Снять и скинуть вниз. И лучше это сделать ночью, потому как утром...

Народ у нас тупой, народ может не понять, что это для его блага, народ может начать протестовать. Колокольня, святость, и прочие глупости! Тьфу!

Потому Пламенный распорядился снимать колокол ночью. Благо, это же должно быть несложно?

Правда же?

Чистая правда!

Все удалось овобожденцам! На колокольню залезли, до колокола добрались, ручки протянули, полезли... доски подломились. Шестеро сразу вниз загремели костями, четверых кое-как снять удалось. Без колокола, конечно.

Убрали трупы, закинули веревки, крючья, опять полезли...

Минус четыре веревки и еще четверо человек.

Пламенный только зубами заскрипел.

— Вы что — издеваетесь!? Не могли нормальные взять!?

Следующую партию веревок он проверил лично.

Опять закинули крючья, полезли...

Показалось Пламенному — или в вышине мелькнуло что-то белое? Сова? СОВА!?

Минус еще четверо людей. Потому как крючья повылетали из стен. Пламенный приказал принести их и лично принялся осматривать. Выругался в три этажа с чердачком, приказал прекратить работы и ушел. Куда?

Его дело... освобожденцам не до того было. Трупы надо было убирать...

* * *

— Пламенный, ты не о... полоумел? — нежно поинтересовался Тигр, к которому жом Пламенный ворвался ночью наплевав и на время суток, и на приличия, и даже на охрану. Благо, комитет Освобождения сейчас весь квартировал в императорском дворце, в Звенигороде. Места хватало.

Поди, задержи такого!

Глаза, что у бешеного таракана, изо рта только пены не хватает и размахивает чем-то непонятным. Вроде как веревки какие-то...

Допился? Простите, перенапрягся, думая о судьбе Русины?

Жом Пламенный ответил восьмиэтажным.

— Ты знаешь, что это такое!?

— Веревки!?

Изо рта Пламенного полились матерные выражения.

В адрес нехорошего колокола, нехорошей Хеллы, Русины, жизни, ночи...

Тигр послушал-послушал, да и опять лег. А чего? Ночь на дворе, колыбельную поют, а спать он и не под такое может! В опере засыпал пару раз! А уж какие там голоса!

Пламенный потянул с него одеяло.

— Руки убери и давай по существу, а то пристрелю, — рыкнул Тигр.

— Пристрелишь — сам все это ... разгребать будешь!

— Авось, и разгребу. Так все же?

Пламенный рыкнул не хуже самого Тигра, и коротко обрисовал ситуацию с колоколом. Тигр послушал-послушал, да и поинтересовался:

— А чего ты туда полез-то?

Простите, не удержался.

Ответом ему был злобный мат, и Пламенный, наконец, успокоился. Присел на край кровати.

— Ты понимаешь, получается, богиня — не шутка.

— А ты сомневался?

— Обычно они в дела людей не вмешиваются.

— А колокол в твои дела и не вмешивался. Висел себе и висел. Ты к нему полез — ты и получил по заслугам.

— Я не рассчитывал на такое...

— Пламенный, а на что ты вообще рассчитываешь? Что удрать успеешь? В стране — бардак, и это мягко сказано. Страна разделена, фактически, на несколько частей, и мы контролируем только центр. На периферии возникают местные правительства, разные шайки и банды. Борхум облизывается со стороны, почему не лезет — сам не знаю. Зато Валежный ждать не будет, нападет.

Пламенный скрипнул зубами.

— Я надеюсь разбить Валежного.

— Допустим. А потом?

— Если мы это сделаем, считай, власть мы удержим. А банды потихоньку передавим за пару-тройку лет. Куда они денутся? Часть еще к нам на службу придет, кто поумнее, так друг друга и перережут.

— А крестьяне? Им сеять-жать надо, а не бандитов гонять.

— Перетерпят! Мы и за их свободу...

— Хватит нести мне эту ахинею, я в нее отродясь не верил, — огрызнулся Тигр. — Жене ее рассказывай, может, даст?

— Ты...

— Пламенный, давай конкретнее. То, что ты рот на всю страну раззявил...

— Ну, всю не получится. Что-то придется упустить, но со временем мы эти окраины опять к себе подтянем. Тут и голод пригодится.

Тигр только вздохнул.

Безнадежен.

Сидящий перед ним человек был попросту безнадежен. И сейчас можно было легко сформулировать разницу между ними. Пламенный любил власть, тянулся к ней, болел ей, словно наркотиком.

Для Тигра она была только средством сделать лучше. Как лопата, если ты видишь, что кто-то не умеет копать, забери, да и сделай сам. Авось, быстрее получится!

— Пламенный, я это понял. А теперь ответь — на кой тебе колокол? Ты бы еще с монетами повоевал, на них же императорский профиль!

— Свою монету мы тоже чеканить начнем, даже не сомневайся. Дай время...

— А колокол оставь в покое.

— А символика?

— Там лестницы сломались? Вот и не лезь туда.

— Может, взорвать эту колокольню к Хелле?

Тигр качнул головой.

— Я тебя не поддержу.

— Почему?

— Специалистов не хватает. Сам понимаешь, эта башня в центре Кремля торчит, как больной зуб. А мы все вокруг нее ютимся. Что не так — и рухнет она на какое из зданий? Тебе оно надо, тут все чинить? Учти, это Кремль, надежный, более-менее защищенный, здесь можно задержать врага, можно уйти, можно... да многое можно! А ты хочешь все испохабить?

— А пушка?

— Примерно то же самое. Если получится вручную убрать — хорошо. А взрывать не советую, потом не разгребем. И переезжать не хотелось бы, здесь-то мы все помещаемся, а как там?

Как — там, Пламенный себе не представлял. И о своей безопасности думал.

— Ты бы лучше наследника искал, — добавил Тигр.

— Наследницу.

— Че-го?

— А вот того. Я с Гаврюшей разговаривал. Петер мог передать трон только человеку, который по крови Воронов. Понимаешь? Даже жене — не мог! Только...

— Дочери?!

— Да. Одно условие — общая кровь. Второе — жертва. Третье — какое-то посвящение богине... коронация только для народа.

— Ты мне хочешь сказать, что у нас по стране болтается неучтенная императрица?!

— Не хочу. Но вынужден.

Тигр открыл рот.

Закрыл.

И внезапно, совершенно иррационально, подумал о Яне. А ведь она могла бы... могла...

Видимо, эта мысль так его шарахнула, что...

— Пламенный, у нас есть портреты императорской семьи? Чтоб из последних и не газетные? Узнаваемые?

— Найти можно. А что?

— Давай найдем, а уж потом...

Пламенный задумался.

— Одевайся. Я через пять минут вернусь. Кажется, было то, что нам надо!

И вылетел за дверь.

* * *

Тигр медленно натянул кальсоны, штаны... да, спал он голым! И что? Он с собой в кровать никого не приглашал, сами явились, сами и огребете! Потому как штаны он не надевал, а вот револьвер под подушку клал. Два.

И кинжал на всякий случай.

Яна...

Слов не было.

Ничего не было. Только женская фигурка, которая спускается со сцены и идет к нему в облаке музыки. Идет, словно богиня.

Или — императрица.

Законная, коронованная... и ведь было у нее, кажется, какое-то кольцо. Но кто ж на бабские цацки смотрит? А стоило бы...

У Яны уши были проколоты, это он точно помнил, но серьги она не носила. Ему нравилось прикусывать мочку нежного ушка, и девушка от этого вспыхивала, словно порох, в определенные моменты, но...

Но!

Кольцо было на ней всегда. Кажется, он даже как-то раз пошутил насчет брака, а Яна ответила, что это подарок близкого человека.

Но если примерять дальше?

Характер Яны, ее уверенность в себе, ее привычка командовать, ее манеры, ее...

А ее обращение с оружием?

Вы хотите сказать, что великих княжон учили убивать?

Не стрелять по мишеням или тарелочкам, не позировать на охоте, не загонять одну лисицу целым стадом, а именно убивать?

Жестоко, хладнокровно, совершенно спокойно и рассудочно... вы мне хотите сказать, что Петер мог научить дочерей — этому?! Да он сам ничего сделать не мог! Будь у него хоть половина таких способностей, Тигр бы в Русину и носа не казал. Оторвали бы. С головой.

Но тогда — кто!?

Тигр осознал, что о жизни императорской семьи, о ее внутренней части он как-то не осведомлен. Внешне-то оно все просто и понятно.

Вот император, дурак и кровопийца. Его жена — иностранка и гадина, его дочери — рохли и мямли.

Или — не мямли?

Но откуда, откуда у них такие способности!?

Тигр вспомнил Яну и покачал головой.

Нереально. Если бы хоть две дочери Петера такое умели...

И?!

Если сам Петер их останавливал? А то ведь так и вышло... две дочери императора уцелели. Перебили всех его людей, включая брата, и ушли. Могла Яна добраться до Ирольска?

Без сомнений!

А почему она тогда его не только не убила — наоборот? Очень даже... гхм!

Он бы убил. А она? Или он просто такое впечатление произвел, что его решили в живых оставить? Лестно, конечно, но... точно, произвел?

Тигр окончательно запутался в своих умопостроениях, и возвращение Пламенного встретил почти с восторгом. А вот принесенную им...

— Что это такое?!

— Парадный императорский портрет. Год назад делали, императрица пожелала. Как раз все они...

— Ишь ты, как еще уцелел-то...

— А вот так. Не понравился чего-то бабе, вот и сослала в запасники со старым хламом. А мы там и не копались, считай. Так, зашли да вышли.

Полотно было здоровущим. Два на два, даже больше...

И пыльным.

И донельзя грязным.

И...

Когда Тигр лично протер его простыней, с раскрашенного холста на него глянули карие глаза самой удивительной на свете женщины.

— Яна...

Художник оказался талантлив до невероятности. И понятно, почему Аделина этот портрет возненавидела. Каким-то образом он отразил самое суть людей на холсте. Петер выглядел не мудрым и справедливым правителем, а тряпкой под каблучком супруги. Аделина — жестокой стервой. Младшая дочь — запуганным олененком, еще одна — будущей стервой, почище мамаши...

Яна...

Какой была Яна?

Тигр мог дать ответ.

Загадочной. Словно она знала некую тайну, и не собиралась ее рассказывать. Диванная подушка с кирпичом внутри, об такое голову разобьешь, не глядя!

Яна, Яна...

— И где ты с ней сталкивался?

Голос Пламенного разорвал идиллию. А Тигр пока еще не придумал, что врать. И решил сказать правду.

— В Ирольске. Она сочинила гимн Освобождения, доехала со мной до Звенигорода, по дороге на нас напали, так она перестреляла половину нападающих, а потом затащила меня в постель.

— Великая княжна.

— Да. И ушла не прощаясь.

— В Звенигороде.

— Да.

Куда Пламенный послал всех драных полосатых кошек, уточнять не стоило. Но там им было бы темно, тесно и неудобно.

Яна, Синедольск.

Хозяин трактира "Ржаной хлеб" не солгал Яне. Ни в чем.

Матвей прожил долгую и не всегда спокойную жизнь, повидал разного и был неглуп. А потому...

Жама?

Не смешите мои тапочки! Порвутся поперек! Тора и только тора. Да еще с тех высот, на которые просто так не попадешь. Видно же!

Как она говорит, ходит, держится...

Кто поглупее мог бы и не сообразить, а вот Матвей... был у него один знакомый. Вот, у него такие же глаза были. Словно изнутри вымороженные. И — огненные. Как это сочеталось? А вы представьте себе обледенелый вулкан. Спящий пока еще, но когда проснется и взорвется — мало никому не покажется! Этой женщине приходилось убивать, и она особо не задумается, отнимая чужую жизнь. У нее есть цель, и она ни перед чем не остановится, чтобы ее достичь.

Вставать на пути у такой?

Чревато. Несварением желудка, не приспособлены люди переваривать свинец, насильственно введенный в организм.

А вот аккуратно подтолкнуть, воспользоваться, получить свою выгоду... чутье бывалого трактирщика подсказывало Матвею, что дело-то с торой иметь можно. И нужно.

Только не обманывай — и все будет. С ней по-честному, так и она по-хорошему.

Убить?

Убивать можно тех, с кого отдачи не будет. Обратки, если хотите. По чьим следам никто не придет. А такую убьешь, пожалуй... потом не будешь знать, откуда ждать удара.

Нет, рисковать Матвей не собирался. А вот за племяшку поквитаться, ну и свою выгоду поиметь — почему бы нет? Он был уверен, что тора расплатится по-честному.

А если и нет...

Дом он знает. За племянницу расплатится, а пошарить потом по-тихому... успеет. Хоть день, да его будет! Он в свою пользу найдет, что отжалеть...

Проблема в другом.

Яне он рассказал все, но вот когда она пойдет к Поганцу, тора не сказала. Объяснила, что обстановку разведать надо.

До конца месяца — и только.

Вот и жди, Матвейка, неизвестно чего, вот и дергайся от стука в окно... стука в окно!?

Трактирщик метнулся молнией, и не удивился, увидев серьезные глаза Яны.

— Доброй ночи, жом Матвей.

— Доброй ночи, тора Яна.

— Вы не хотите ли прогуляться с девушкой... ну хоть в возке посидеть, пообниматься?

Тон был игривым. А вот глаза — серьезными. И рука под полой куртки... на рукояти пистолета? Вполне возможно.

Матвей поднял руки, показывая, что намерения у него самые мирные.

— Как скажете, тора, так и сделаем.

— Тогда выходите, поговорим.