Эльфантина. Союз стихий

Элай встал перед связанным. Морт поднял на него глаза. Его зрачки расширились, когда он понял, что сейчас произойдет. Кажется, он до последнего не верил в такой исход. Удар был четким и сильным. Минуя ребра, прямо в сердце. Морт умер мгновенно.

Элай выбрался с постоялого двора через то же окно. Он был зол, и прежде всего на себя. Убийство Морта ничего не меняло. Он лишь пешка. Как добраться до главной фигуры? Единственное, что ему достоверно известно: наниматель из дворца, а там живут сотни людей.

Но он получил отсрочку. Теперь таинственный наниматель будет вынужден искать нового помощника.

Глава 11. Лишь смерть смоет позор

По натуре она — вольная птица. Ни секунды не может усидеть на месте. Отец шутил, что у нее энергии как у всей его армии вместе взятой. А теперь она − та, кто так любит и ценит свободу, − заперта в четырех стенах. Часы сменялись днями, дни − неделями. Она потеряла счет времени. Она сходила с ума от праздности.

Дейдра отодвинула занавесь и выглянула в окно. Ночи она коротала, наблюдая за улицей, на которой никогда ничего не происходит. Но это была хоть какая-то иллюзия дела: подглядывать за другими. В такие минуты у нее желудок сводило от зависти, так сильно она желала покинуть ненавистную комнату. Но ее клетка слишком высоко. Рискни прыгнуть и разобьешься насмерть.

Иногда Дейдра представляла, как делает это. Встает на край подоконника, расправляет руки подобно крыльям. Ветер подхватывает ее и уносит прочь от столицы в северный лес − туда, где ждет отец, где под ногами искрится снег, а над головой черное небо с россыпью звезд, где от холода кровь в венах делается густой как кисель, где северные жители отважны и безрассудны, а честь превыше всего. Ах, мечты. Возвращаться из мира грез в реальность всегда болезненно.

А тут еще новый надзиратель. Прошлого она задушила веревкой от балдахина. Веревки в тот же день убрали. Но она найдет, чем вооружиться. Ножка от стула в умелых руках смертельное оружие.

Только Дейдра его не убьет. И не потому, что он ей нравится. Люди для нее на одно лицо, пусть даже у этого волосы, как у ее народа. Она поняла простую вещь: ему на смену придет другой, а за ним еще и еще. Неважно скольких она уничтожит, ей все равно не выбраться. Убийство само по себе никогда ее не привлекало. Хотя она бы не погнушалась перебить всех живущих во дворце, гарантируй их смерть ей свободу.

− Ты не ела?

Надзиратель осмотрел поднос с нетронутым куском жаренного мяса, фруктами и кувшином вина. Ее благополучие — его прямая обязанность. Дейдра мстительно улыбнулась. Пусть поволнуется, ему на пользу.

− Я не голодна, − ответила она подчеркнуто холодно.

− Что едят снежные? − размышлял он вслух. − Может, еда тебе не подходит?

− Так и есть, − она ухватилась за эту мысль. − Мы предпочитаем свежее мясо убитых в бою врагов.

Ей понравилось, как его лицо перекосилось от ужаса и отвращения. Дейдру забавляла эта легенда. Глупые теплокровные полагали, что морейцы поедают захваченных в плен. Морейцы в свою очередь не пытались развеять миф. Он нагонял страх на деревенских жителей. Испуганный враг — половина победы.

Сразу видно, новый надзиратель из деревенщин, верящих во всякую чепуху. Мореец ни при каких обстоятельствах не станет есть людское мясо. Хотя бы из брезгливости. Люди нужны для работы на ледоломнях. Они рабы, скот, если хотите, но не пища.

− О свежем мясе забудь, − проворчал надзиратель. — Ты его не получишь.

− Мне показалось, твой господин ясно выразился: я должна жить любой ценой. Он скорее зарубит одного из своих воинов и подаст мне его на обед, чем допустит мою смерть от голода.

Надзиратель схватил поднос со стола и, громко топая, скрылся за дверью. Дейдра рассмеялась. Впервые с тех пор, как ее заточили в башне.

Но смех оборвался, едва на пороге появился ее поработитель. Слуги звали его первым магистром Валумом, она же за фигуру и запах прозвала его толстым боровом.

− Говорят, ты отказываешься кушать. Хочешь голодом себя уморить? Не выйдет. Если потребуется, тебя будут кормить насильно.

Дейдра передернула плечами, вообразив унизительный процесс. Валум оскалился довольный тем, что выпад достиг цели. Он отогнул полу кафтана и что-то вытащил из внутреннего кармана.

− Я посылал сообщение твоему отцу, − сказал он. − С предложением мирного соглашения. Мои требования просты — он отказывается от своих претензий на север и в обмен получает тебя. Сегодня пришел ответ.

Магистр помахал конвертом. Она узнала ледяную печать отца. На глаза навернулись слезы. Письмо было родом из-за северного леса. Взять его в руки, прикоснуться к нему — верх блаженства. Все равно что на мгновение перенестись домой.

− Письмо на языке севера, который я не знаю. А ведь твой отец владеет общим языком. Видимо, здесь тайное послание для тебя.

Первым ее порывом было вырвать письмо из рук магистра. Он сильнее физически, но она проворней. У нее неплохие шансы заполучить письмо.

Но Валум разгадал маневр и предупредил:

− Не вздумай! За дверью мои люди. Они справятся с тобой в два счета, а в наказание я переведу тебя на нижний этаж. Думаешь, здесь плохо? Ты просто не была внизу.

Дейдра застыла, отчего стала похожа на скульптуру изо льда.

− Уже лучше, − кивнул магистр. − Тем более я и так собирался отдать тебе письмо.

Она не поверила своему счастью. Собрав все самообладание, она протянула руку, и та, повиснув в воздухе, не дрожала.

Магистр вложил письмо ей в ладонь. Дейдра дотронулась до сломанной печати. Словно коснулась частички дома. Подушки пальцев приятно покалывало от холода. Медленно с достоинством она развернула письмо. Ни к чему демонстрировать магистру как ей не терпится прочесть послание отца.

− Минутку, − магистр взялся за край листа. − Есть условие: я позволю тебе прочитать письмо, если ты переведешь его.

− Откуда вам знать, что я не солгу?

− Я полагаюсь на твою честность. Или у морейцев нет чести?

− Разумеется, есть! − она расправила плечи.

− Тогда ты сдержишь данное слово.

Дейдра кивнула, и магистр убрал руку. Она опустила глаза на строчки. Сердце билось скачкообразно. Отец обращался к ней. Он знал: именно она прочтет письмо. Но радость быстро сменилась горечью.

'Дочь моя!', − говорилось в письме. − 'Мое сердце преисполнилось печали, когда до меня дошли недобрые вести о том, что ты не вернулась с поля боя. Я решил: лунные пращуры забрали мое дитя в свой белоснежный мир. Слезы на моих щеках превратились в лед. Вообрази мое удивление и негодование, когда я получил сообщение от теплокровного из столицы. Он имел наглость заявить, что моя бесстрашная дочь захвачена в плен и томится в неволе. Я сказал своим воинам: этого не может быть. Моя дочь, плоть от плоти моей, кровь от крови моей, скорее погибнет, чем позволит повелевать собой. Посему я говорю тому теплокровному 'нет'. Не будет мира между нами. Ни сейчас, ни потом. Моя дочь покоится на снежных лунных холмах. Ей нет дела до живых. Но если слова его правда, если ты читаешь мое послание, то избавь меня − отца своего − от позора. Имей мужество, Дейдра, отправиться на ту сторону. Не рань отцовское сердце трусостью'.

Вместо подписи был знак владыки Морана — шестиконечная снежинка.

Дейдра глубоко вдохнула. До боли в легких.

− Что там написано? − спросил магистр.

− Отец отказывается заключать мир и советует мне убить себя, тем самым смыв позор моего пленения.

− Вот как, − магистр пригладил бороду. − Он отчаянный парень, не правда ли? Обречь единственного ребенка на смерть − на это не каждый способен.

− Он прав. Я давно должна быть мертва.

− Знаю, − кивнул магистр. − Я наслышан историй, как твои соплеменники, угодив в плен, зубами перегрызали себе вены на запястьях лишь бы не жить в неволе. Если понадобится, я прикажу выбить тебе все зубы, но жить ты будешь.

Дейдра рефлекторно сжала губы. Магистр из тех, кто выполняет угрозы. Он и руки ей отрубит, коли придется, чтобы не затянула веревку на шее, и ноги тоже, чтобы не доползла до окна и не спрыгнула.

− Приятно оставаться, − магистр выхватил письмо, церемонно поклонился и покинул комнату.

Она не могла перечитать письмо, но помнила его наизусть. Слова были высечены в памяти, как письмена на камне. Упреки отца жгли каленым железом. Он обвинял ее в малодушии. Ее храбрый отец не заслуживает такой дочери. Лучше ей было вовсе не рождаться на свет, чем принести ему столько страданий. Есть ли для правителя что-то хуже, чем бесчестие отпрыска?

Дейдра не заметила, как ноги привели к окну. По ту сторону занавеси стоял разгар дня. Солнечные лучи пробивались через плотную ткань, окрашивая стены и пол позолотой. Она ненавидела солнце, но переборола себя и отодвинула занавесь.

Свет ударил в глаза, ослепив. Дейдра отшатнулась, инстинктивно прикрыв лицо ладонями. Она ничего не видела, лишь чувствовала жжение на коже. Солнце нещадно припекало, но приятный ветерок остужал кожу. Ей показалось, он прилетел с севера. Нет, она была в этом уверена. Столь восхитительно прохладный ветер мог быть только северным. Она вдохнула его полной грудью, ноздри расширились, захватывая побольше воздуха. Чудилось, пахнуло студеным утром, сугробами и льдом. Увидеть бы снег еще хоть раз! Зачерпнуть ладонями, почувствовать его вкус на языке.

Дейдра шагнула ближе к окну. Теперь она вся была на солнце, беззащитная перед его лучами. Не поднимая век, она расправила руки, как представляла не раз. Нащупала пальцами ног край подоконника. Окна были высокие − от пола до потолка. Не окно, а полноценная дверь, ведущая в никуда.

Что-то со звоном упало, но она не повернулась на звук. Игнорируя инстинкт самосохранения, Дейдра подавалась вперед. Но вместо ожидаемого короткого полета вниз ее отбросило назад − в прохладу комнаты.

* * *

Валум был недоволен. Джеймс догадался по складке между бровей. Выходя из покоев пленницы, он комкал в руке листок бумаги. Похоже, известия были неприятными.

− Будь особо внимателен, − сказал первый магистр. − В ближайшее время она будет не подарок.

Он ушел, громко топая по каменному полу. Эхо вторило его шагам, напоминая удары гонга.

Джеймс решил попытать счастье и уговорить пленницу поесть. Захватив поднос с фруктами, которые, по его мнению, любят все девушки, он вошел в комнату.

Поднос выскользнул из пальцев и со звоном упал на пол. Фрукты покатились по полу разноцветными шарами. Девушка, за жизнь которой он отвечал головой, стояла в оконном проеме. Еще секунда и прыгнет.

Джеймс кинулся к ней. В последний миг схватил за талию и дернул назад. Под ногу некстати попало яблоко, Джеймс потерял равновесие, и они вдвоем повалились на пол.

− Пусти меня! − она быстро оправилась от шока и забилась в его руках.

− С удовольствием, − он оттолкнул от себя девушку. Прикасаться к ней было все равно, что сугроб обнимать. Но и волнительно — никогда еще он не был так близок с женщиной. Деревенские девушки не подпускали его к себе. В столице же ему было не до того, да и стеснялся он заговаривать с противоположным полом.

Джеймс вскочил на ноги и задернул занавесь. В комнате снова воцарился полумрак.

Девушка сидела на полу и смотрела на него снизу вверх взглядом полным ярости. На мгновение он пожалел, что вмешался. Пусть бы прыгала, злющая бестия.

− Если думаешь, что остановил меня, то ошибаешься, − она поднялась и оправила платье.

− Я прикажу заколотить окна, − сказал Джеймс. − Сегодня же.

− Найдутся другие способы достойно уйти из жизни.

− В самоубийстве нет ничего достойного.

− Так полагают теплокровные. Мой народ иначе воспринимает смерть. Для своих я уже мертва. Мне нет пути назад. Стоит ли цепляться за такую жизнь?

Она выглядела расстроенной. Письмо, которое Валум гневно смял, огорчило не его одного.

− Не знаю, что тебя опечалило, но оно не стоит твоей жизни, − произнес он.

− Отец назвал меня предательницей и трусихой. Смыть позор в силах только моя кровь. Он просит меня не противиться судьбе и умереть с честью. Как я могу ему отказать?

− Отец не любит тебя? − поразился Джеймс. − Разве он не обрадовался, услышав, что ты жива? И как же твоя мать?

− Будь мама жива, она бы подписалась под письмом. Ты не понимаешь наших законов, − покачала она головой. − Для нас смерть не наказание, а путь домой. Живи так, будто ты уже умер — наш девиз. Для морейца честь погибнуть на поле боя, а плен равносилен гибели. Тех, кто сдался или был захвачен насильно, не принимают назад. Они показали свою слабость. Истинный воин не может быть слабым, он никогда не попадет в плен, у него хватит сил убить врага или погибнуть самому, сражаясь. Я больше не воин. А значит и не морейка.

− Ты можешь стать человеком. Это не так уж плохо.

− Каким образом?

− Просто живи. Здесь и сейчас. Забудь о словах отца. Возможно, ты никогда его не увидишь. Так стоит ли о нем волноваться?

Девушка усмехнулась с таким видом, точно слушала умалишенного. Она выглядела несчастной, и сердце Джеймса против воли сжалось от сострадания. Как ей тяжело! Одна в чужой стране, окруженная недругами. А тут еще письмо отца, где ее обвиняют в трусости. Кто угодно сдастся.

− Я не нуждаюсь в твоей жалости, − она будто прочла его мысли.

− Я не жалею тебя. Просто я знаю, каково это − быть изгоем.

− Не сравнивай меня с собой, − она скрестила руки на груди. − Ты полукровка, а я дочь владыки. Я превосхожу тебя во всем.

Сострадание сменилось досадой. Она настоящий еж! Что ни слово, то упрек. А ведь он хотел помочь. Но, несмотря на злость, Джеймс разглядел в девушке сильную и смелую личность. Он уже не мог думать о ней, как прежде.

Они оба чужие здесь и страдают от одиночества. Чтобы она ни говорила, их судьбы схожи. С той лишь разницей, что он всю жизнь был никем и только начал выбиваться в люди, а она имела высокое положение с рождения, а теперь лишилась всего. Ей даже больнее. Когда не ведаешь, что теряешь, проще смириться с утратой.

Он собрал фрукты и позвал плотников, заколотить окна. Рискованно оставлять их открытыми.

Когда с окнами было покончено, Джеймс еще раз прошелся по комнате, убеждаясь: здесь нет ничего, что девушка использует себе во вред. Все это время она безучастно следила за ним из кресла. Ее спокойствие насторожило Джеймса.

− Ступайте, − кивнул он солдатам. − Я проведу ночь здесь.

Впервые с неудачной попытки самоубийства снежная подала признаки жизни − повернулась в его сторону. Ей не понравилось услышанное, но Джеймс не собирался отступать. И пусть у него горели щеки и дрожали руки от перспективы ночевать в одной комнате с девушкой. В конце концов, он солдат. Справится как-нибудь со смущением.