Тут же посыпались жесткие, хлесткие удары, но Булгаков вдруг понял: Львов бьет больно, но не сильно, тщательно контролируя свои действия. В этот момент снова дико завопил человек на стуле, а потом захлебываясь закричал:

— Прекратите! Я все подпишу! Все отдам! Только... Только не мучайте больше!..

Булгаков скосил глаза и почти сразу же потерял сознание. Пришел в себя он от того, что кто-то водил у него под носом ваткой с нашатырем. И тут же раздался добрый приветливый голос:

— Очнулся, Мишаня? — над ним склонился фельдфебель Семенов. На лице его отчетливо читались тревога, озабоченность и даже испуг за привлеченного врача, — Ну, ничего, ничего... Накось вот: попей кваску...

Снова кто-то закричал — дико, иступлённо. И почти тут же захрипел зарычал граммофон:

На земле весь род людской

Чтит один кумир священный,

Что царит во всей вселенной,

Тот кумир — телец златой...

Голос Шаляпина звучал каким-то фантасмагорическим диссонансом крикам человека, то заглушая, то переплетаясь с ними. Рядом вдруг возник Львов:

— Как он? А-а-а, очнулись, Михаил Афанасьевич? — Он опять улыбнулся своей страшной улыбкой, и Булгаков содрогнулся, — Вы уж нас извините, что пришлось вас задействовать. Сами видите: эта мразь, человеческий мусор, умеют только воровать и предавать. А держать ответ за свои дела не хотят...

— Кто это? — слабо спросил Булгаков.

— Это? Ну, разрешите представить: Иосель Гершелевич Гепнер, Израиль Борисович Бабушкин — сахарозаводчики, воры и шпионы. А тот, кого вы так удачно откачали — Абрам Юрьевич Добрый. Тоже самое... пока...

— Почему 'пока'? — отчего-то шепотом удивился Михаил Афанасьевич.

— Ну, как 'почему'? Потому, что они пока еще живы. Впрочем, это — ненадолго. Вот сейчас еще Терещенко привезут, с ним мы тоже поговорим вдумчиво и... — Тут Львов усмехнулся и пропел негромко, — Ой, Днипро, Днипро, ты широк, могуч ...

Песня эта была Булгакову незнакома, но смысл он понял вполне. И от этого ему стало еще страшнее...

— Вы — бандит? — спросил он тихо.

— Да что вы? — засмеялся Львов. — Бандиты — они, а я — закон. Я суров, но это — я...

— По закону такого нельзя...

— А по какому закону они сахар во вражескую страну поставляли? По какому закону всю армию без сахара оставляли? По какому закону на крови народной наживались?

— Командир, Терещенко привезли, — вынырнул откуда-то Чапаев.

— Извините, Михаил Афанасьевич, — Львов поднялся. — Дела, дела...

...Через четыре часа все было кончено. Все четверо узников отписали все свои капиталы на указанных Львовым людей, Терещенко даже отдал свой любимый синий бриллиант , лишь бы ему перестали отрезать пальцы.

Львов еще раз проверил все ли заграничные счета были указаны, вся ли собственность учтена, потом махнул рукой:

— До встречи в аду, господа...

— Буду ждать вас там, — внезапно прохрипел Гепнер. — И дождусь...

— Обязательно.... — осклабился Львов и почти ласково потрепал сахарозаводчика по окровавленной щеке. — Я как появлюсь — сразу к вам, Иосель Гершелевич. Чертей построить, да всыпать подчиненным за нерадивость...

Через неделю штурмовики уехали. Булгаков остался разбогатевшим на пять тысяч рублей, которые вручил ему Львов, со словами: 'Это вам, мастер, от посланцев ада'. Попросил напоследок никогда не употреблять морфий, 'а не то, честное слово, буду к вам в каждой галлюцинации приходить и снова в этот подвал тащить. Не верите?' Булгаков верил. Верил и боялся, но почему-то еще страшно завидовал тем унтерам, что уезжали вместе со страшным генералом. Они жили какой-то удивительно интересной жизнью... 'Если бы я был писателем, — подумал вдруг Михаил Афанасьевич, — какой роман мог бы получиться... Если бы я только был писателем...'

Поезд весело бежал между гор. Анненков смотрел в окно, на пробегающий за ним горный пейзаж, и одновременно слушал болтовню Ольги, которая, радуясь молчанию своего сердечного друга, вываливала на него огромный ворох светских сплетен, анекдотов, и животрепещущих подробностей из жизни семейства Романовых. Эти подробности — увы! — не отличались разнообразием, так что Анненков полностью погрузившись в свои мысли. Он только кивал в нужных местах, улавливая краем сознания вопросительные или утвердительные интонации цесаревны.

— Борь, ты читал?! — в купе тропическим ураганом влетела Сашенька. — Вот, вот и вот — она помахала несколькими газетами. — Это Глеб, правда?

Анненков взял газеты из руки Александры и прочел подвал третьей страницы: 'Последние телеграммы П.Т.А. Большое впечатление в промышленных кругах произвело исчезновение киевских рафинеров Бабушкина и Гепнера. Полиция ведет тщательное расследование. Ходят слухи, что Бабушкин, Гепнер, Добрый и Терещенко, также исчезнувшие вместе с первыми, арестованы жандармами и полицией. Последние, однако все отрицают'.

— Ну и что? — поднял он взгляд на Сашеньку. — Ну, ясное дело: Глеб порезвился. И, как обычно, по-дилетантски наследил. Теперь еще придется долго думать: как оправдать и обналичить то, что он взял с этих сволочей?

— Да? А ты вот тут прочитай, в 'Киевлянине', — ткнула пальчиком Хаке. — Там, где 'телеграммы наших корреспондентов'.

Борис взял следующую газету. Та-а-ак, 'Киевлянин'... Почитаем, полюбопытствуем... 'Телеграммы от наших корреспондентов. В Петрограде предъявлены и должным образом заверены и утверждены бумаги, подтверждающие покупку имущества известного мецената и театрала г-на Терещенко. Согласно купчим г-н Терещенко продал за наличные свои имения в Андрусовке, в Денишах, в Турчиновке и в Червоном вместе с землями, зданиями и заводами, а также свой роскошный особняк в Киеве. Судьба коллекции картин, принадлежавшей г-ну Терещенко неизвестна'. Похмыкал, перечитал еще раз, а затем обратился разом и к Сашеньке и Ольге:

— Девчата, как вернемся — сходите к Глебу. У него, похоже, собственная картинная галерея появилась. Попросим экскурсию устроить?

— Как Третьяковка, да? — уточнила Сашенька, а Ольга потупилась и промолчала. Она стыдилась упоминаний о Львове. Ей казалось, что она предала Глеба — такого сильного, отважного и честного. Он-то уж никогда бы ее не предал...

— Разрешите? — в купе вошел Сталин. — Борис, мне бы телеграмму отправить — попросил он.

В пути Анненков ввел железное правило: на станции без охраны не выходить. И Сталин, признавший разумность этого решения, теперь просил атамана отдать приказ своим солдатам.

— Конечно, Иосиф Виссарионович, — кивнул Анненков. — Я распоряжусь.

— Собственно говоря, я мог бы и не сам отправлять, — пояснил Сталин. — Это нашему общему другу Глебу.

— И что вы хотите ему сообщить? — заинтересовался Борис. — Кстати, тогда лучше воспользоваться нашим военным кодом.

— Все очень просто, — улыбнулся Сталин. — В Петроград выехала одна замечательная девушка — настоящий товарищ, и я хочу попросить Глеба ее встретить.

— Понятно, — Анненков достал из кармана блокнот в серебряном переплете, — Как зовут и когда приедет?

— Соломаха, — ответил Сталин. — Татьяна Соломаха . Приедет через два дня. Пароль он знает. Отзыв: 'Бабушка все хворает'...

Львов вышел из здания Николаевского вокзала и зашагал по платформе. Чуть поотстав, за ним шагали четверо штурмовиков. Этих четверых Глеб выбрал не только за подготовку, но еще и за партийную принадлежность: все четверо уже почти год состояли в РСДРП(б), вступив в 'первой волне', то есть — вместе со своими командиром и атаманом.

— Так, ребята, — повернулся Львов к своим бойцам. — Сейчас вы расходитесь, и каждый контролирует свой выход. Марш-марш-марш!

Козырнув, те разбежались по назначенным местам, а Глеб продолжил прогуливаться по платформе. Прибытие поезда из Екатеринодара ожидалось с минуты на минуту...

Он как раз докурил папиросу, когда загудел приближающийся паровоз. Вскоре к платформе медленно подполз состав из которого тут же выплеснулась волна разномастного народа. Пассажиры, встречающие, носильщики — все орали, вопили и толкались, но вокруг Глеба оставалось свободное пространство. Никому в здравом уме и твердой памяти не хотелось, пусть даже случайно, задеть сурового фронтового генерала самого что ни на есть зверского облика.

Львов огляделся и совершенно точно вычленил из толпы скромно одетую девушку в серой шляпке, с небольшим саквояжиком в одной руке. Второй рукой она, напрягая все силы пыталась тащить здоровенный, чуть не в половину ее самой, чемодан. В памяти тут же возникла виденная когда-то в Музее Революции фотография. 'Соломаха — отметил он машинально, уже направляясь к девушке.

— Мадмуазель, позвольте вам помочь, — козырнув, предложил Глеб.

— Спасибо, не стоит утруждаться — сурово отрезала та, но Львов уже поднял ее чемодан.

Тот и в самом деле оказался очень тяжелым.

— Пуда два, не меньше? — поинтересовался Глеб, поудобнее ухватывая багаж. — Пойдемте, мадмуазель.

— Куда? — опешила девушка. — Никуда я с вами не пойду! — И добавила дрогнувшим голосом, — Я кричать буду!

— Можете, — кивнул головой Глеб, откровенно веселившийся создавшейся ситуацией. — Но даже если вы начнете кричать, второй выход с платформы не появится. А если вы совсем никуда не пойдете, то мне придется прислать солдат, чтобы они поставили вам здесь палатку.

Девушка лихорадочно заозиралась, потом как-то сникла и, тяжело вздохнув, тихо произнесла:

— Пойдемте...

Они подошли к вокзалу, и Львов поинтересовался:

— Голодны?

— Что? — изумилась девушка.

— Я спрашиваю: вы — голодны? Если да, то пойдемте перекусим в ресторане. Кстати, местная кухня очень приличная.

— Да кто вы такой?! — Дернулась та и зашипела, — Что вы себе позволяете?! По какому праву издеваетесь?! Если я арестована — ведите меня, но издеваться над собой я не позволю!

— Во-первых, сударыня, я никак не мог предположить, что вы сочтете обед в вокзальном ресторане издевательством. Но если так, то могу вас пригласить в более приличное заведение: 'Донон' , 'Палкин' или 'Медведь' . Выбирайте... — Он сделал широкий жест рукой, и продолжил — А во-вторых, с чего вы взяли, будто вас кто-то арестовал? Уверяю вас, товарищ Соломаха, что арестовать вас теперь — задача сложная и почти невыполнимая. Нас здесь пятеро, а это значит, что для вашего ареста придется вызвать не меньше роты из гарнизона. Да и то, нет никакой гарантии, что мы не прорвемся.

От услышанного Татьяна потеряла дар речи, и только рот в изумлении приоткрыла. Глеб тихо засмеялся и негромко спросил:

— Дедушка волнуется от вашей телеграммы. Как здоровье бабушки?

— Бабушка все хворает... — С трудом выдавила из себя Соломаха и вдруг с силой ударила Львова в бок, — Как вам не стыдно меня так пугать?!

— А как вам не стыдно так пугаться? — улыбнулся Глеб, ловко уклонившись от удара.

Татьяна все-таки проголодалась: поезд, которым она приехала — увы! — не скорый и, тем более — не курьерский, так что вагона-ресторана в составе не имелось. Впрочем, далеко не во всех скорых и курьерских есть вагон-ресторан с дешевыми обедами для пассажиров третьего класса, а на дорогой обед ее скромные финансы как-то не рассчитаны. Поэтому она отказывалась от посещения вокзального ресторана больше для проформы, что разумеется не укрылось от Львова. Не слушая возражений, он взял девушку под руку и повел ее обедать.

Штурмовики разумеется последовали за своим командиром и смело уселись вместе с ним за стол. Официанты изумленно взирали на такое нарушение правил, хотя если вдуматься, то никакого нарушения и не было: нижним чинам дозволялось посещать рестораны, кафе, театры и прочие публичные места только с разрешения вышестоящего начальства, а раз начальство прямо здесь и сидит, значит — дозволяет. Еще больше удивлялась Таня, глядя на то, как спокойно и уверенно ведут себя унтер-офицеры в присутствии своего генерала. Так не бывает, просто не может быть!..

— Слушайте, — сказала она, оторвавшись от замечательно вкусной ухи. — А вы — очень смелый человек.

Львов промолчал, но один из унтеров — ражий детина с тремя георгиевскими крестами на широченной, бочкообразной груди кивнул и пробасил:

— Верно, барышня. Храбрее нашего командира еще поискать. Да вдумчиво так искать придется...

— Ежели только, на приклад, с атаманом не равнять, — произнес другой, отрываясь от селянки. — Хотя там судить тяжко, который храбрее... — добавил он честно и снова занялся селянкой — только ложка замелькала.

— Только я все-таки не пойму, — снова заговорила Соломаха, понижая голос. — Как же вы не боитесь вот так разгуливать в генеральском мундире?

Глеб удивленно посмотрел на нее, озадаченно почесал нос:

— Честно говоря, я вас не понял, товарищ Соломаха. А почему я должен бояться?

— Ну, вы, конечно, очень похожи на генерала Львова, — зашептала девушка. — Во всяком случае — на те фотографии, которые я видела, но здесь ведь генерала должны знать многие? Не боитесь встретиться с такими?

Львов ошарашенно оглядел девушку, а затем преувеличенно спокойно произнес:

— Танечка, а вы себя как чувствуете? Наверное, сильно утомились с дороги? — И, услышав заверения в прекрасном самочувствии, продолжил, — Я совершенно вас не понимаю. Меня не покидает ощущение, что вы говорите со мной на каком-то другом, неизвестном мне языке. Что может быть плохого в том, что я встречу кого-то из знакомых?

— Но как же? — растерялась Татьяна. — Они же увидят, что вы... что он... что это — не вы!

— Что?!

Штурмовики дружно захохотали, роняя ложки и пачкая скатерти пролитым. Они хохотали так весело и беззаботно, что Соломаха невольно присоединилась к ним. Ее веселый звонкий смех оборвался лишь тогда, когда все тот же ражий унтер, задыхаясь от веселья, выдавил из себя:

— Так вы что же, товарищ, думаете, что наш командир — ряженый?!

Теперь пришла очередь Татьяны вылупить глаза:

— Вы — настоящий генерал Львов?! 'Спаситель Отечества'?!

Глеб поднялся, обозначил поклон и щелкнул каблуками:

— Разрешите представиться, мадмуазель Соломаха: генерал-майор Львов, Глеб Константинович. Начальник штаба Отдельной Георгиевской Патроната Императорской Фамилии штурмовой дивизии.

С секунду он наслаждался, рассматривая оторопелое личико девушки, затем аккуратно взял ее руку и поцеловал кончики пальцев, чем окончательно вогнал Татьяну в глубокий ступор...

-...Нет, я слышала, что Петроградской организацией руководит генерал, но думала, что это — партийная кличка...

Глеб улыбнулся:

— А это и есть партийная кличка. Просто она еще совпадает с моим званием.

Автомобиль весело мчал по дороге в Тосно. Львов предупредил Татьяну, что сейчас в Питере не очень спокойно, а совсем скоро станет совсем круто, так что лучше бы ей базироваться на Тосно. Он так и сказал 'базироваться', а после прибавил, что если она будет на территории дивизии, то выцарапать ее оттуда не сможет и весь корпус жандармов в полном составе. Кишка у лазоревых тонка с фронтовиками бодаться...

— На следующей неделе, в крайнем случае — через неделю, в дивизию вернуться Анненков и Сталин — они сопровождают траурный поезд с телом великого князя Николая Николаевича...