Отморозки 2 Земляной Орлов

Но дальше разработка плана пошла быстро и деловито. К тому времени, как Колчак отправился в Петроград, он уже имел твердое представление о необходимом количестве сил и средств, привлекаемых для этой операции.

Тем временем у Анненкова и Львова появились новые неотложные дела. Из Швейцарии прибыли новые письма от Ленина, в которых кроме теоретического спора о вопросе построения социализма в России содержались еще и вполне конкретные практические указания. В их числе содержалась настоятельная просьба посодействовать ссыльным большевикам на предмет возвращения их к активной политической жизни.

Когда Львов показал своему другу-командиру это письмо, тот внимательно прочитал, пошевелил губами, проговаривая про себя особенно понравившиеся пассажи, гоготнул и произнес:

— Ленин против Ленина? Лихо, Глеб, ей-ей — лихо! Это же надо было додуматься: аргументировать к Владимиру Ильичу его же работами, только еще не написанными... — Он хлопнул Глеба по плечу, — Бой с тенью, а?! Так — он тут же посерьезнел. — А что у нас с побегами? Кого тащим?

Глеб хмыкнул:

— Борь, ты ведь в курсе: я — сталинист. Так что, в первую очередь в Туруханский край съездить надо. Иосифа Виссарионовича привезти оттуда...

Анненков помолчал, затем негромко пропел: 'И вот сижу я в Туруханском крае, где при царе сидели в ссылке вы...' . Снова хлопнул Львова по плечу:

— Черт с тобой! Езжай! Только учти: времени на то, чтобы тут рассусоливать у тебя нет нифига. Быстро приехал, забрал, вернулся. Красотами Сибири потом любоваться будем... — Тут он нехорошо усмехнулся, — Особенно, если в жернова 'сталинских репрессий кровавой гэбни' попадем...

— Прекрати — скривился Глеб. — Ты еще про героического Джемса Бонда вспомни и героического гениального Стрындищева...

— Кого?!

— Ну, Солженицына — разницы то никакой...

Паровоз, выбрасывая в небо струю черного, плотного дыма, мчал курьерский поезд по Транссибу. В купе спального вагона сидели двое. Покуривали, попивали чай и молчали. По ходу поезда сидел генерал-майор с белым крестиком на шее и звездой 'Владимира с мечами' на груди расстегнутого черного кителя 'Георгиевской штурмовой отдельной Патроната Императорской фамилии дивизии'. Напротив него расположился зауряд-прапорщик в белой гимнастерке той же дивизии, украшенной полным георгиевским бантом.

— Нуте-с, друг мой, Василий, — генерал вкусно отхлебнул чай и потянулся за лежавшим на тарелке бутербродом с ветчиной. — Какие у тебя идеи по нашей задаче? Как полагаешь действовать?

— Ну, так надобно сперва до этой Курейки добраться, — зауряд-прапорщик тоже взял с тарелки промасленный ломтик белого хлеба с розовым лепестком соленой ветчины, — а там видно будет, командир. Чего сейчас-то гадать? Доедем, оглядимся... Война план покажет.

— Ты у нас прямо Наполеон, — рассмеялся генерал-майор Львов. — Тот тоже говорил, что надо ввязаться в сражение, а там уже разберешься.

— Эка?! — удивился зауряд-прапорщик Чапаев. — Выходит, Глеб Константиныч, что я прям Бонапартий?

— Ага. И помрешь ты на Святой Елене...

— Прям на святой? И она меня до себя допустит?

— Обязательно! — веселился Львов. — Только ты уж смотри, не говори ей, что не Бонапарт, а Чапаев. Иначе — все!

— Что?!

— Не помрешь...

— Да тьфу на тебя, командир, — притворно обиделся Василий. — Сам знаю, что почти ничего и не знаю, а ты еще смеешься...

— Однако, — удивился Глеб, перестав смеяться. — Ты сегодня прямо афоризмами историческими сыплешь. Был, Василий, такой древнегреческий ученый, Сократом звали. Так вот, когда его спросили, много ли он знает, Сократ ответил: 'Я знаю, что ничего не знаю'. Так-то вот, Вася.

Львов открыл портсигар, взял папиросу и предложил Чапаеву угощаться. А потом принялся рассказывать ему про остров Святой Елены, про кампанию двенадцатого года и про битву при Ватерлоо. Василий Иванович слушал так внимательно, что даже рот приоткрыл. Когда история дошла до разгрома каре Старой Гвардии, Чапаев аж кулаки стиснул...

— ...Англичане навели на 'старых ворчунов' пушки и предложили сдаться. И тогда маршал Лефевр, командовавший Старой Гвардией, крикнул им в ответ: 'Гвардия умирает, но не сдается!'

— И правильно! — одобрительно рявкнул Василий. — Лучше уж помереть вместе со своими, чем вот так — хвост поджать и винта положить!

— Верно, Василий, верно. Правда, говорят, что фразу эту потом придумали, а на самом деле Лефевр им такое ответил, что не то, что написать, а и подумать-то стыдно...

— И это тоже правильно, — засмеялся Чапаев. — Когда тебя враги окружили да убивать сейчас начнут — нешто станешь красивости придумывать? Пошлешь по матушке, вот те и вся отходная...

За разговорами время летело быстро и незаметно. Поездка до Красноярска заняла целых четверо суток, но их как-то и не ощутили. Когда Чапаев уходил к ехавшим в обычном пульмановском вагоне унтерам, Глеб заваливался на полку и читал толстый роман Золя 'Разгром'. В прошлой будущей жизни Маркин читал эту вещь, но в переводе, а теперь, когда ему достались знания и умения дальнего родича князей Львовых, ему пришла в голову фантазия познакомиться и с подлинником. Когда же Василий возвращался, Глеб пересказывал ему перипетии сюжета, объяснял историю окружения французов у Меца и Седана, а тот даже записывал что-то в книжечку.

— Вась, а зачем ты это записываешь?

— Эх, командир, вот доведется мне в академии военной учиться, а вдруг спросит кто: что там, мол, случилось у французишек под Седаном? Верно, не знаешь, Чапай? А тут-то я им все и выложу: и про пушки хреновые, и про Мольтке, и вообще..

— Ишь ты! Дельно, — Глеб поднял руку, словно бы поправлял очки. Последние годы Маркин ходил в очках и привык к ним, а теперь Львов просто повторял привычные жесты... — Быть тебе, Чапаев, командиром дивизии, это я тебе точно скажу.

В Красноярске Львов получил известия, весьма его огорчившие. Последний пароход из Енисейска до Монастырского — центрального населенного пункта Туруханского края, уходит не позднее первого августа. Придя же в пункт назначения, встает на прикол, на зимовку. До Енисейска тоже надо добираться по реке. А времени все меньше и меньше...

-... Значит так, парни — Львов, переодетый в простую полевую форму, привстал из-за стола. — Действовать надо быстро и решительно. Лейба, — обратился он к фельдфебелю Доинзону, — на тебе — транспорт. Топаешь на пристань и подыскиваешь какой-нибудь катер, пароходик, одним словом — некую лайбу, которая может довезти нас до Курейки и обратно. С тобой Кузякин пойдет...

— Сделаем, командир, — наклонил головой Доинзон. — Извините, я только хочу поинтересоваться: обязательно покупать, или можно взять в аренду?

— Делай как хочешь, только без разбоя.

— Ну, это таки понятно, — развел тот могучими ручищами.

— Чапаев. Пойдешь в городскую думу и вырвешь из них для нас документы на эту поездку. С тобой идет Сазонов. Делай, что хочешь и как хочешь, но чтобы к вечеру бумаги нам выправили.

Василий Иванович молча кивнул и с независимым видом откинулся на спинку стула. Положение командирского наперсника обязывало его держать марку...

— Семенов, Варенец, Гагарин. Вам пока дела нет, так что сидите здесь в гостинице в качестве тревожной группы. Оружие без нужды не показывать, но исполнять не задумываясь. Вопросы?

— Никак нет, — в унисон рявкнули штурмовики.

— Ну вот, — удовлетворенно кивнул Глеб. — А я — в управление полиции. Нужно добыть личные дела интересантов и письмо в управление полиции Курейки. Отношение от жандармерии у нас уже есть...

...Доинзон достаточно быстро отыскал то, что ему нужно. Небольшой пароход 'Алатырь-Камень', лишь чуть длиннее начертанного на борту названия, оказался хорошим ходоком, не слишком прожорливым, так что запаса угля ему должно было хватить на рейс до Курейки и обратно. Трое матросов, четверо кочегаров, механик, боцман и капитан — он же лоцман, вот и все. И таки если вдруг эти соленые души... то есть не соленые — откуда здесь соль?! Короче, если эти поцы додумаются своими головами до чего-то нехорошего — восемь георгиевцев с ними справятся только за здрассьте. И щоб он так жил, как эти бычки енисейские поплывут по речке к океану!

Сговориться с капитаном оказалось не сложно. За все про все он запросил тысячу тридцать четыре рубля. Доинзон удивился такой не ровной сумме, но капитан быстро пояснил: пятьсот рублей — ему лично, двести — механику, остальное — команде, с учетом доплаты кочегарам. Уголь и питание команды — за счет нанимателя. Расчеты удовлетворили фельдфебеля, и он извлек из кармана пачку денег, отсчитал три петровских билета и протянул капитану:

— Это за фрахт и за продукты. И чтобы ветчина таки кошерная...

— Не боись, жид, даже икра кошерная найдется, — гоготнул капитан, сложил и спрятал деньги в карман.

Они ударили по рукам, и Доинзон вместе с ефрейтором Спиридоном Кузякиным двинулись в гостиницу, чтобы сообщить о выполнении задания...

Красноярский полицмейстер полковник Бекетов был приятно удивлен. Первый свой визит посетивший город герой, один из 'спасителей Отечества', генерал-майор Львов — тот самый, который в одном строю вместе со своими солдатами ворвался в германские окопы, лично уничтожил три пулемета, два бетонных укрытия, и больше сотни вражеских солдат и офицеров! — так вот, он нанес свой первый визит именно ему.

Бекетов разливался соловьем перед столичной знаменитостью, одновременно пытаясь понять: что же такого могло понадобиться герою, о котором и до сих пор кричат все газеты, от простого, провинциального полицмейстера? Причина визита вроде бы была на поверхности: Львов воевал на Балканах вместе с племенником Бекетова, а потому и зашел по-свойски к родственнику своего соратника. Но полковник недаром прослужил в полиции двадцать три года и чувствовал, что за пустой светской болтовней Львов скрывает что-то очень важное. Важное и просто необходимое этому покрытому шрамами фронтовику. Но что именно? Полковник терялся в догадках, но так и не мог отыскать хоть сколько-нибудь удовлетворительного ответа...

А тем временем генерал пересказывал последние столичные сплетни, интересовался здоровьем многочисленной Бекетовской родни, расспрашивал о видах на охоту и шутил о положении в городе. В свою очередь полковник обстоятельно расписывал охотничьи угодья, обещал показать свое собрание манков на рябчика, острил о местных купцах и самоедах, да жаловался на местных варнаков — совершеннейших дикарей, слово чести!

Разговор катился медленно и лениво, словно Волга в нижнем течении. Уже Бекетов осторожно предложил генералу пообедать вместе и поразился тому, как легко тот принял его предложение, уже пообещал угостить местным 'деликатесом' — пельменями, которые вряд ли можно сыскать в Петрограде, предложил выпить китайского вина — сладкого и непривычного для европейца, а к истинной цели визита генерала так и не подобрался.

Полковник уже подумывал о том, что с возрастом теряет хватку и ошибается, когда из приемной донесся подозрительный шум, а потом болезненный вскрик. Дверь распахнулась, и в кабинет влетел ефрейтор Георгиевской дивизии.

— Командир! У нас — триста! Лейбу на пристани порезали!..

Бекетов вздрогнул: лицо Львова, и так не обремененное лишней красотой из-за жутковатого вида шрамов вдруг приобрело какой-то совсем уж дьявольский вид. На секунду оно превратилось в маску смерти — холодную, мертвенно-застывшую, и спокойную до беспримерной жестокости. Это продолжалось всего один миг, но и этого хватило, чтобы полковник инстинктивно вжался от непереносимого ужаса в спинку своего кресла.

— Прошу извинить, господин полковник, — Львов встал и коротко кивнул, прощаясь. — Я вынужден покинуть вас: дела...

...Фельдфебель Доинзон заметил четверых подходивших к нему личностей вполне каторжного вида еще шагах в двадцати. Но бывший одесский амбал понадеялся на свою чудовищную силу, боевые навыки, парабеллум в кармане и финку за голенищем сапога.

Когда варнаки перегородили дорогу фельдфебелю и шедшему с ним рядом молоденькому ефрейтору, Доинзон прокашлялся и рявкнул командным голосом:

— Слушайте ухом, почтенные! Если кто-то имеет мине что-то сказать — говорите оттуда, я замечательно слышу!

— Эй, пархатый, а ну-ка, подь суды, — прохрипел один из потенциальных каторжан. -Шевели мослами: сурьезные люди разговор имеют.

— Да? — нарочито удивился Доинзон. — Таки почему бы им не иметь разговор между собой?

И в ту же секунду он резко отшагнул в сторону и перехватил руку еще одного варнака, подкравшегося сзади.

— Брось, железяку, — прошипел Доинзон, выворачивая из руки нападавшего нож. — Брось, или я сейчас очень сильно огорчу твою старенькую седую мамашу...

Четверо кинулись к нему, но фельдфебель уже сломал захваченную руку и выхватил из кармана пистолет.

— Мине сдается, что таки кто-то нажил себе большие проблемы! — произнес он. — Оптом и задешево!

Парабеллум плюнул огнем раз, другой. Спиридон Кузякин рвал из-под гимнастерки тяжелый кольт, но тот зацепился за пояс штанов и все никак не хотел вылезать...

Вот почему оба не обратили внимания на варнака со сломанной рукой. Тот уже перестал стонать, подхватил нож уцелевшей рукой и теперь медленно подползал к фельдфебелю...

— Сзади!

Лейба Доинзон обернулся на крик напарника, и это спасло ему жизнь. Но не спасло здоровье. Удар направленный сзади в печень пришелся в живот, на палец выше пряжки форменного ремня. Кузякин точно, как на занятиях с командиром, ударил ногой, ломая разбойнику шею. Ефрейтор сделал это, что называется, 'на автомате', поэтому ни одного живого пленника у них не осталось. Доинзон стрелял хорошо, и с пятнадцати шагов уже давно не промахивался. Трое нападавших лежали, получив пули точно в головы. Четвертый успел куда-то юркнуть, а Кузякин не стал его преследовать: не до того. Он срочно отыскал чью-то коляску и, выбросив из нею кучера, отвез раненого в больницу. А оттуда уже помчался за командиром...

Львов немедленно позвонил по телефону в гостиницу, и приказал всем немедленно прибыть к пристани, в полном боевом.

Получив приказ, оставленный за старшего зауряд-прапорщик Варенец на всякий случай уточнил:

— Командир, и пэпэша с собой брать? — но тут же вытянулся во фрунт, услышав звеняще спокойное:

— Варенец! Повторите приказ!

— Прибыть к пристани в полном боевом, командир...

— Вопросы? Нет? Выполнять!

Варенец раскрыл чемодан и вытащил оттуда ППШ — 'пистолет-пулемет штурмовой'. За ним еще один, и еще...

— Разбирай оружие! Тесаки, пистолеты — с собой. Магазины и патроны россыпью — в ранцы, с запасом!..

...По дороге к пристани Львов заехал в оружейный магазин.

— Чего изволите, ваше превосходительство? — угодливо склонился хозяин.

— Патроны к маузеру С-96 имеются?

— Как же-с... Сколько прикажете?

— Все.

— То есть как? — опешил хозяин. — Ваше превосходительство, как это 'все'?

— Все сколько у вас имеется в наличии, — терпеливо пояснил Львов. — Вы меня хорошо слышите?