Здравствуй, жопа, новый год! Вообще, ставшая в моем мире крылатая фраза никакой нецензурной нагрузки в первозданном виде не несла. "Felix Sit Annus Novus" — в переводе с латыни значит "Счастливого нового года". Просто annus — год и anus — задний проход, оказались созвучны. А людская фантазия, как говорится, неисчерпаема. Но в моем случае случилась именно ЖОПА!

Ну и кто вас сударь за язык тянул? Нет, так-то я не против "fun party", у нас была тесная компания, с которой мы с определенной периодичностью навещали популярный ночной клуб "Звездопад", только была у меня такая чуйка, что от здешней дискотеки я буду не в восторге...

— Хорошо выглядишь, сын. Прямо франт — похвалил старший Корнеев мой наряд, когда я подсел к нему в карету.

— Ага, краше в гроб кладут...— хмуро буркнул я, устраиваясь поудобнее на сиденье. Может, хоть пока едем, получится вздремнуть. Учитывая, что большую часть прошлой ночи я кроптел над рисунками, а потом полдня бегал по солнцепеку, мне сейчас не то, что танцевать, двигаться лишний раз было противопоказано.

— Надеюсь, твоего, безмерно меня радующего благоразумия хватит, что бы воздержаться от неспровоцированной агрессии? — осторожно поинтересовался барон.

— Ась?

— Боюсь, в доме графа будут люди, с которыми у тебя несколько не сложились отношения... Надеюсь, их невинные шутки не заставят тебя опуститься ниже собственного достоинства?

— В крайнем случае, попрошу их "убиться об стену" под моим чутким руководством. На большее у меня все равно не хватит сил.

— Какое интересное выражение...

Последнюю фразу я услышал, уже погружаясь в сладкую дрему.

Дом графа Красовского поражал воображение. Александрийский дворец в миниатюре. На просторной площади перед входом в особняк чередой выстроились экипажи, высаживающие своих владельцев.

— Барон Ставр Алексеевич Корнеев с сыном Максимилианом, — раздался хорошо поставленный голос мажордома, стоило нам переступить порог просторного помещения, ярко освещенного десятками светильников, висящими вдоль стен. К нашему приезду в роскошном зале для приемов собрались уже более трех десятков человек, встречая внимательными взглядами вновь прибывших.

Я далеко не публичный человек, так, выступал пару раз на конференциях, так что от скрестившихся на моей скромной персоне десятков взглядов сразу стало неуютно, тем более некоторые из них оказались далеко не дружелюбными.

— Иди пока, развлекайся — подтолкнул меня отец, а я хочу до начала вечера с парой нужных людей переговорить.

Так, где бы тут можно тихо перекантоваться, желательно до конца вечеринки. Быстро оценив диспозицию, я отправился к одному из дальних столов, манящему всевозможными яствами, от вида которых у меня началось непроизвольное слюноотделение. А как же обед? Учитывая, что от момента оглашения вердикта до отъезда на сабантуй в моем распоряжении оказалось целых два с половиной часа, за которые мне предстояло принять ванну, подобрать наряд и вообще, привести себя в порядок, дневная трапеза ограничилась куриной ножкой и подхваченной по пути в ванну воздушной булочкой.

Подцепив тарталетку, наполненную с горкой крупными лоснящимися зернами красной икры...

— Барон Максимилиан? — послышался почти над ухом глубокий грудной голос. — Давненько вас не видели в свете...

Кхм, так и подавиться можно. Запихнув в рот остаток надкушенного "бутерброда", пригубил из бокала мускатное вино нежно-янтарного цвета и только после этого обернулся.

Моя потенциальная собеседница находилась как раз в том периоде "ранней осени", когда определить возраст можно в лучшем случае с точностью до десятка. Снимаю шляпу пред местными визажистами. Если не обращать внимания на мелкие детали в виде небольших морщинок в уголках глаз и слегка "уставший" взгляд, я не дал бы ей и тридцати. А ажурное нежно-кремовое платье еще больше усложняло задачу, скрадывая возможные изъяны фигуры. В ответ на мой учтивый поклон, она протянула изящную ручку для поцелуя.

Склонившись над протянутой кистью, я легко мазну губами по кончикам пальцев, не прикрытых кружевной перчаткой, заканчивающейся чуть выше локтя.

На самом деле госпоже Лисовской было ближе к сорока, это я знал определенно, поскольку в недалеком прошлом попытался "в наглую" закадрить младших близняшек из этого почетного семейства, за что едва не был бит так не вовремя подоспевшими кавалерами.

— Вы правы, маркиза. Мой новый образ жизни совершенно не оставляет времени для светских развлечений. Но, вынужден констатировать, за время моего отсутствия в свете, вы стали еще прекраснее... Еще три-четыре года, и сравняетесь по возрасту в вашими юными прелестницами.

— А вы льстец, юноша, — тепло улыбнулась она. — Хотелось бы знать, у кого вы брали уроки такой изысканной словесности. Кстати, могу ответить тем же. Смена образа жизни явно пошла вам на пользу. Мои близняшки уже все ногти сгрызли, гадая, как могли не замечать у себя под носом такого завидного кавалера.

Я огляделся, тут же уловив направленный в мою сторону пристальный взгляд двух златокудрых красавиц, стоящих у дальнего края стола.

Ладно бы только их. Я бы еще мог польстить себе и списать интерес на прекрасную фигуру и мужественное лицо. Но заинтересованные взгляды преследовали меня со всех сторон. При чем, минимум четверь из них, были мужскими... Им то что от меня надо... Да ну! Не может быть... Неужели прежний Максимилиан... Не-не-не, не могли высшие силы надо мной так поглумиться. Тем более с Ольгой у меня в этом плане было все в порядке. Тогда какого?

— Господин барон... — оказывается, шустрые сестрички, воспользовавшись моей заминкой, успели подобраться вплотную. — А правду говорят, что не осталось ни одной красивой девушки в ближайших тавернах, которую вы не познали в своей постели? — невинно хлопая глазенками поинтересовались те.

Уф-ф, как от сердца отлегло, а я уже понапридумывал себе... Так это получается, что сии достойные сыны аристократии мне тупо завидуют? Ну да, им же маменьки не велят. Ну, Макс, ну шалунишка.

— Увы, очаровательные сеньериты, — я в притворной печали развел руками, — как вижу, остались.

Те на мгновение растерялись, потом миленько так побагровели.

— Вы намекаете, что мы трактирные девки?

Бог с вами, но сей печальный момент никак не отменяет факта вашей неземной красоты.

Все, мозги ушли в перезагрузку, пытаясь понять — их оскорбили или похвалили.

— Макс, вот ты где! — прервал нас старший Корнеев на самом интересном месте. — Пойдем, с тобой хотят поговорить...

В небольшом уютном кабинете, уставленном полками с книгами, меня ожидал самый натуральный Альбус Дамблдор. Конечно, бородка пожиже, пузо пошире, да и годков ему было под пятьдесят. Но ощущение де жа вю никак не хотело покидать меня.

— Аслам Романович Задорожный, директор лекарской Академии, — представился он. — Граф, если вас так волнуют мещанские издержки...

Так и хотелось, запрыгав на одной ноге, вскричать: "А я знал, а я знал!". Только, боюсь, не поймут.

Сохраняя полную невозмутимость, я сдержанно кивнул в знак приветствия.

— Ваш батюшка сообщил, что в вас пробудился матушкин дар. Насколько это соответствует истине? — сразу перешел он к главному вопросу.

Мужик, ты вообще нормальный? Кто из нас директор академии? Я бы и сам не прочь перетереть эту тему хоть с кем-то...

— Затрудняяюсь ответить на ваш вопрос, господин граф. Способности обнаружились совсем недавно, да и с ритуалом пробуждения сложно все было. Настойку ключница, в смысле деревенская знахарка делала. Так что кроме самого факта наличия "дара", мне сообщить по делу нечего.

— Недавно?! Ключница?!.. — директор уставился на отца удивленно-гневным взглядом.

Старший Корнеев тут же прикинулся ветошью. Вот дела... Даже не подозревал, что старого прожженного интригана так легко можно загнать в угол.

— Ставр, ты в своем уме? — неожидснно перешел к деструктивной критике профессор. — У нас после странной смерти Катеньки все исследования псам под хвост пошли, — странная смерть... исследования... о каких еще скелетах я не в курсе? — а ты даже не удосужился проверить у ребенка наличие дара! Горестно махнув рукой, мол, что с тебя взять, убогого, он перенаправил свое внимание на мою, скромно стоящую в уголке, персону.

— Следует немедленно провести испытания... — эк тебя зацепило, если готов на уши людей поставить, на ночь глядя. — Нет, не сегодня, — одумался ученый муж, бросив нервный взгляд в окно, за которым сгущались сумерки, — завтра, с утра.

Хм, надеюсь, утро у него начинается не с восходом солнца. Хотелось бы перед "казнью" позавтракать...

— Да-да... надо подготовить материал.. наверняка... интересные пациенты... — оживленно забормотал тот.

Все, профессор загрузился. Судя по всему, дальше конструктив не предвидится... В подтверждение директор, с удивительной для его габаритов прытью, чуть ли не пулей вылетел в коридор, едва не снеся насмерть перепугавшегося слугу.

— О чем вы говорили с Салямом? — налетели на меня две буквально дымящиеся от любопытства фурии, — проф как наскипидаренный выскочил в бальную залу и, даже не попращавшись, сбежал с вечера, — объяснила свое любопытство девушка.

— Салям?... — улыбнулся я, услышав арабское приветствие.

— Ну да, так его за глаза все студенты называют. Он даже не глянул в сторону накрытых столов, — дополнило второе блондинистое создание, — а там же его обожаемая утка в яблоках.

— Бедняга, — посочувствовал я, — надеюсь, его хоть дома покормят, а то с него станется...

— Так о чем? — уперев руки в изящные талии, которые прекрасно обходились и без утягивающих корсетов, практически в унисон спросили сестры.

Вот же упоротые, в смысле упертые...

— Да, особо ни о чем. Хочет завтра припахать меня в каком-то жутко важном эксперименте.

— Ха, похоже на завтра лекции отменяются, — неожиданно обрадовались они непонятно чему.

— А к вам это, каким макаром...

— Так мы там уже второй год гранит науки грызем, все зубы обломали, — заявили близняшки, обнажая идеальный прикус в ослепительных улыбках.

Ой, мамочка. Беда-беда, огорченье. Чой-то мне уже перехотелось куда-то поступать...

— Что за исследования? — поинтересовался я, когда мы, наконец, оказались в карете, везущей нас домой.

— Исследования? — старший Корнеев даже не сразу сообразил, о чем речь. — А, ты о работе твоей матушки... Это тебе лучше у Аслама спросить, в смысле, у директора Академии. Я в их лекарских делах ничего не понимаю. Катя пару раз мне пыталась рассказывать о каких-то энергиях, которые она наблюдает у исследуемого материала... Я ее блажью особо не интересовался. Ты лучше поведай мне о своих планах...

Хороший вопрос. Они, благодаря валящейся как снег на голову новой информации уже пару раз претерпевали кардинальные изменения.

— Разбираться с даром надо... Слышал, целители — народ уважаемый и совсем не бедный.

— Это да, — усмехнулся отец, — вообще не бедный. Я так понимаю, в Университет ты возвращаться не планируешь?

Я отрицательно покачал головой. — А смысл? — Если честно, даже не мог вспомнить, где дислоцируется сие замечательное заведение. Однозначно, прежний повеса был там не частым гостем.

— Ладно, найду я деньги на обучение в Академии. Есть хорошая примета, лекарь в семье — к богатству, — опять усмехнулся он.

Да уж, не знаю, какие тут доходы у аристократов, поголовно занимающихся коммерцией, а обычный работяга получал на руки редко больше десяти-пятнадцати рублей. Даже Федор, являющийся тут типа менеджера высшего звена, зарабатывал около тридцати рублей в месяц. На их фоне несколько десятков рублей за сеанс лечения — более чем вкусно.

— Интересно, сколько господа целители берут с обычного народа? — вопрос отнюдь не праздный. Для оснащения хирургического стационара денег понадобится примерно дохрена. А еще жить на что-то надо. Чувствую, холостяковать мне долго не дадут. Пусть всего лишь барон, но целый будущий целитель, а это дорого стоит. А там надо о своем гнездышке думать, не у барона же на иждивении всю жизнь сидеть. А гнездышко, раз уж появится такая возможность, буду обустраивать, как положено. Что бы и сауна, и бассейн во дворе. Мечты-мечты...

— С какого народа? — изумился отец, вызвав меня из задумчивости. — Не целительское дело с холопами возиться! На это вон травницы есть. Хотя, те же лавочники могут и заплатить по прейскуранту, — он замолчал, явно увлекшись подсчетом, сколько можно вытрясти купюр из мелких бизнесменов.

Нет, так-то он прав, работать за спасибо, тем более, учитывая предстоящие траты — не самый лучший вариант. Но и отказывать в помощи страждущему, пусть даже обычному простолюдину — как-то не по-человечески. Хотя, для них и рубль — деньги.

Понять, что удумал ученый муж даже не пытался, отключившись, еще до того как голова коснулась подушки. За сегодняшний день на мою долю и так выпала минимум месячная квота впечатлений.

— Кому там не спится, — гадал я, лежа в постели, прислушиваясь к ржанию коней во дворе. Первые лучи солнца только-только начали проникать в приоткрытое окно. Робкий стук в дверь, и заглянувшая служанка сообщила, что по мою душу прибыла карета из академии. Да ладно... Похоже, вчера беспокойный вечер выдался не только его сиятельству, раз экипаж въехал во двор еще до начала утреней трапезы. Подождут...

Плотно позавтракав, я почти полчаса приводил себя в порядок. Являться в помятом виде после вчерашнего марафона в альма матер здешних Асклепиев было как-то не комильфо.

Пролетев пять или шесть кварталов, пугая еще не до конца проснувшихся редких прохожих, а кучер явно получил приказ не мешкать, экипаж плавно завернул на одну из боковых улочек. Еще спустя пару минут карета остановилась, не доехав полсотни метров до крохотной, покосившейся от времени ветхой церквушки, затерявшейся в глубине жилых кварталов. Как-то не так я представлял столичный храм знаний.

— Приехали барин, госпиталь святой Катерины, — сообщил возница.

О! О-о! А вот это уже интересно. Оказывается, унылая серая коробка, к которой ведет утоптанная дорожка, находится под эгидой целителей... Увидеть местную больницу, пусть даже такую захудалую, да еще с экскурсом от главного имперского целителя — дорого стоит. А день то уже задался, не смотря на сумбурно начавшееся утро. Однако, настроение быстро ушло в минус, стоило рассмотреть в глубине пустующего участка серые надгробия, идущие несколькими рядами вдоль ветхого забора. Неужели хоспис? Сложно было понять мотивы выбора господином Задорожным такого странного места для рандеву, но, уверен, причины должны иметься. Из открывшейся двери, расположенной в торце здания показался Аслам Романович собственной персоной. Видимо, услышал ржание лошадей. Приглашающе махнув рукой, он вновь скрылся в полумраке помещения. Нырнув в оставленную приоткрытой дверь, я замер, охваченный смешанными чувствами. Местный дом скорби являл одну большую общую палату, по периметру которой стояли лежаки, накрытые пестрой ветошью для мягкости. И на каждом — изнеможенный своей персональной болезнью человек.