Весна веры

Показалось Урагану — или нет? Но за окном словно тень мелькнула. Ненадолго. Словно на миг закрыли окно белые перья. Бред какой-то...

* * *

— Ида, нам надо поговорить.

— Слушаю вас, жом Рагальский.

Стас нервным жестом взъерошил волосы.

— Ида, я понимаю, ты чувствуешь себя оскорбленной. Но... то, что ты видела, это просто физиология. У мужчин есть определенные потребности, которые... они просто есть. Как еда или сон. И к чувствам они не имеют никакого отношения.

Зинаида смотрела отстраненно. Голубые глаза были холодными, словно две ледышки.

— Возможно, жом.

— Я пойму, если ты захочешь уйти... больше не приходить в больницу.

— Мне здесь интересно. Я хотела бы пока остаться.

— Я могу поговорить с Рукоцким... выберем для тебя любое отделение, какое пожелаешь...

Ида сморщила носик.

— Жом Рагальский, я понимаю, что у вас могло создаться ошибочное впечатление о наших отношениях. Но я надеюсь, что мы будем по-прежнему соблюдать дистанцию, которая и приличествует между начальником и подчиненным?

— Да...

Обиделась. И к гадалке не ходи — обиделась. Но если не уходит — значит, не смертельно? Не навсегда? Значит, может простить?

— Да, конечно, Ида. И если вы так же будете осваивать медицину, я смогу допустить вас ассистировать при операциях. Правда, при не слишком сложным.

— Благодарю, жом Рагальский. Я могу идти?

— Да, конечно. Вы можете идти. И вы можете вернуться в любой момент.

Ида молча кивнула и вышла из кабинета. Молча вернулась в отделение.

И — не удержалась. Чего уж там? Все равно жом Константин ее в самом разобранном виде видел. Подозвала Полкана — и ушла в палату, проигнорировав возмущенный взгляд Леоны.

Благо, объяснять ничего не пришлось. И разговаривать.

Одного взгляда Урагану хватило, вот уж дураком он отродясь не был. А потому...

— В графине вишневый сок. Будете, тора?

Ида только кивнула.

Она не плакала, нет. Она молча сидела на неудобном больничном стуле и так же молча, ровно, сосредоточенно дышала. Чтобы не расплакаться, не закричать, не взвыть в голос...

Ну, бывает.

Придумала себе героя. А может, еще и сыграло роль то, что она Стаса от смерти спасла. Или что-то еще? Руки у него точно волшебные...

Ида молчала и дышала, понимая, что впадать в истерику — недостойно. А плакать на глазах у людей и вообще не подобает. Так что вдох — выдох. И снова вдох — выдох.

И Полкана гладить. А пес, все отлично понимая, положил тяжеленную голову ей на колени, и сидел рядом. Молчал. Сочувствовал...

И жом Константин рядом. Просто сидит, молчит. И стакан с соком у него наготове. Ничего не говорит, не утешает, не давит... просто — рядом. И это хорошо.

Это правильно и уютно.

И Ида постепенно взяла себя в руки.

Все мы придумываем себе героев. Но она вовремя открыла глаза. И это тоже хорошо. Она выпила сок, поблагодарила мужчину и посмотрела на доску.

Белые Е2-Е4. Черные Е7-Е5.

Что ж.

Ида лукаво улыбнулась, подвинула еще одну пешку и вышла из палаты.

А жом Константин задумался.

F2 — f4.

И куда идти дальше?

Вот ведь... не женщина, а сплошные вопросы.*

*— для тех, кто интересуется, Ида разыгрывает Бессмертную партию образца 1851 года, между Андерсеном и Кизерицким. Прим. авт.

Русина, Ас-Дархан

Анатолий Васильевич Логинов осматривал в подзорную трубу Ас-Дархан. По-хозяйски так осматривал.

Город лежал перед ним, как на ладони. Местность такая, холмы, ямы... тут еще река Вольная протекает. Кстати — через город.

Приказ Валежного был ясен и четок.

Надо взять Ас-Дархан. Сам Валежный идет на Сарск, и если им удастся захватить эти два города... фактически, они всю Русину разрежут на две части. Рекой Вольной. Могучей, мощной... которую еще не всякая птица перелетит. Сейчас птичке, конечно, проще будет. Вольная кое-где подмерзла, но только что кое-где. А вот в Ас-Дархане на такое рассчитывать не приходится.

Здесь зимой река практически никогда не замерзает. Здесь и зима-то условная... вот они стоят, в одних шинелях, и им не слишком холодно. Ветренно, промозгло, но не холодно.

Если он сейчас захватит Ас-Дархан, а Валежный возьмет Сарск, они и сообщение по реке наладят. И снабжение. И... да много чего они сделают!

— Когда штурмовать будем?

Алексеев.

Формально не генерал. Полковник. Подчиненный Логинова.

Фактически... фактически — тоже. Но только под приказом Валежного. Чего уж там, логинов и Алексеев друг друга откровенно не любили.

Анатолий Васильевич потомственным тором не был, только личное выслужил. И отец у него из мещан. И что?

Совершенно это генералу не мешало. И лезть в самые интересные заварушки, и в сражениях участвовать... правда, только когда это действительно было необходимо. Просто так Логинов лезть на рожон не собирался.

Генералы в бой не ходят, у них другая функция. Они должны приглядывать за боем, а если уж вмешается, то только в крайнем случае. Когда выхода другого не будет.

А сейчас...

Логинов посмотрел на Алексеева.

— Постараемся обойтись без штурма.

— Н-но... они не пойдут на переговоры.

Логинов пожал плечами. Может, и не пойдут. А может, и побегут. Что есть такого в Ас-Дархане? Что в нем важного и стратегически интересного?

Да река же!

Река, которая не замерзает, которая прекрасно судоходна, которая сейчас заблокирована кораблями освобожденцев. И эти корабли, кстати, составляют одну из линий обороны. Сушу поддерживают огнем с воды. Воду будут прикрывать с суши.

Штурмовать?

Кровью умоемся. А кровь своих солдат Логинов ценил.

Невысокий, крепкий, словно гриб-боровик, кряжистый такой, темноволосый, с корявым, словно из кирпича вырубленным лицом.... Нет, не красавец. И рядом Илья,, высокий, широкоплечий, с золотыми кудрями — погибель девичья.

Но главным здесь и сейчас был Логинов. И он знал, что надо делать.

* * *

Первые боевые пловцы действовали еще в доисторические времена. Ну, точно историю Логинов не знал. Но отлично знал, что может сделать на реке один мальчишка.

На реке!

Понимаете?

В чем беда большинства генералов, полковников, подполковников... да хоть бы и лично императора! Если есть вода — по ней можно плыть. И ПОД ней — тоже. Это еще когда практиковалось. Сухой стебель тростника в зубы, чтобы дышать — и вперед. И ведь справлялись с таким оборудованием. *

*— 480 год до н.э. в результате действий боевых пловцов пострадал флот персидского царя Ксеркса. Греки постарались. Прим. авт.

Был случай в древности.

Флот шел на мирный приморский город. Начиналась буря, флот встал на якорь. И нашлись в городе смелые люди. Проплыли несколько километров по морю, перерезали кораблям якорные канаты, а буря унесла корабли противника в открытое море. Там они и погибли, практически все.

Правда, пловцы тоже погибли. Но два человека — это не тысяча! Не десять тысяч! Не мирный город с беззащитным гражданским населением. С женщинами, детьми... это люди, которые шли на смерть и знали, на что они идут.

Логинов помнил эту историю. Хотя скорее, не как реальный боевой опыт. Просто — вот что бывало-то! В древности...

А еще...

Он ведь был сыном мещанина. Обычного служащего, и летом он развлекался, как и все мальчишки. И плавать обожал.

Здесь, конечно, нельзя перепилить якорные канаты. Но можно нечто другое.

Не будет штурма. Пока — не будет. Будет попытка сохранить человеческие жизни.

* * *

Понятное дело, о динамите речь не шла. И о пироксилине тоже. И о мелините.

Хороша взрывчатка, да вот беда — ты ее еще доставь! И взорви! Пока доплывешь, там и плюнуть будет не на что. Не взорвется ничего...

Нет, не подойдет.

А вот что подойдет...

Ас-Дархан вообще славился своими месторождениями нефти. Вот Логинов и приказал...

Водяной огонь.*

*— греческий огонь, прим. авт. Сделать его в тех условиях было вполне реально.

Конечно, рецепт не идеальный, но уж как намешали, так намешали. Проверили парой капель на ведре с водой, ведро прожгли... гореть будет. Не потушишь, пока сам не выгорит. А корабли-то с паровыми машинами.

А часть кораблей и вообще деревянные.

Парусники, лодочки... тут загорится — Хелле тошно станет. Дело за малым.

Проплыть и протащить несколько бочек с водяным огнем. Доставить на место, поджечь бикфордов шнур, запасы которого есть, недаром же Логинов армейские склады захватил.

И... умереть.

А у кого-то есть сомнения?

Это — смертники. Люди, которые вызовутся на это задание, просто не вернутся. У них нет шансов. С водяным огнем, в котором даже металл плавится, не каждый, понятно, но то же олово, свинец...

Представляете, что будет с человеком в таких условиях?

И все же Логинов понимал, что нет другого выхода. Только найдутся ли добровольцы?

* * *

Нашлись.

Четырнадцать человек, старшему уже за пятьдесят, младшему и восемнадцати лет. Анатолий хотел ему отказать, но мальчишеские глаза полыхнули такой болью и яростью, что не посмел. Не смог выговорить страшные слова.

Не смог...

Мальчишка же! Ему бы еще жить да жить, а он уже... такого и огонь не возьмет, он изнутри сгорает быстрее, чем снаружи... кого у него отняли? Родителей? Любимую?

Не узнать.

Разве что имена записать, да узнать, куда весточку послать. Если что...

А что тут — что?

И так ясно. Если кто вернется, чудо это будет похлеще ходьбы по воде. И все же... не было другого выхода. Не было. А потом, идите, ребята. И умрите, чтобы сберечь чьи-то жизни.

Идите — и победите. И останьтесь жить в вечности.

* * *

Как это бывает?

А обыденно.

Ночь, голые тела, натертые жиром, густо смешанным с сажей. Понятно, сотрется-смоется, но хоть на какое время сработает. А надолго и не надо. Хоть весна и теплая, а ночью все же минус пять есть. И вода не так, чтобы парное молоко.

Плыть им не очень долго, но...

Но — плыть.

И тащить за собой сетки с небольшими четвертными бочонками. Там в бочонке литров десять горючей смеси. Что-то там из нефти такое сделали местные химики, сами побаиваются. Чего напихали?

А, плевать!

Лишь бы сработало, и горело так, что...

Не один же там бочонок! Нет, не один... и даже не один десяток получился. По два-три бочонка на человека, с поплавками, чтобы легче было тащить...

А когда начнется, они и ударят...

Люди один за другим входили в воду, и Вольная принимала их тела. Логинов смотрел на это молча. Стоя по стойке 'смирно'.

Что он мог еще сделать для этих людей?

Ничего.

Или...

Шаг к воде, пока никто не видит, украдкой. Пусть люди думают, что генерал по нужде пошел. А он...

Вот камыши. И извлеченный из ножен клинок разрезает ладонь.

— Хозяюшка-Вольная, кровью своей заклинаю, помоги им...

Темные капли крови падают в воду.

Такие черные даже в непроглядной воде.

Такие едкие...

А что ему еще остается? Детское поверье? Да и пусть его... лишь бы сработало! И Логинов ловит себя на еще более детской, забавной мысли. Он ждет ответа.

Ну хоть какого... только его нет. И лишь где-то вдалеке волчий вой... рядом с Ас-Дарханом водятся волки? Никогда не думал...

* * *

Сеня едва шевелился.

Он лежал на воде. Просто лежал так, что из воды едва ли нос и глаза торчали. Ну и губы. А Вольная сама поддерживала его, сама несла вперед и вперед.

Лежать на воде надо уметь.

Он умел. С детства на Вольной, с детства, словно рыба, из воды не вылезал. Они не так богато жили, вот он и помогал отцу, как мог. Тот рыбачил, ну и Сеня знал, что тоже будет.

Только вот подрастет, чтобы силенки были, а пока можно и так рыбки натаскать, на жареху. Чай, на удочку она тоже неплохо идет.

Ни о чем особенно Сеня не мечтал, жил себе — и жил. До пятнадцати дожил, там и невесту присматривать начал...

А она была красивая, словно солнышко. Его Маришка. Маруська...

Волосы светлые, легкие, словно одуванчик, глаза большие, доверчивые... она всем верила, всех любила...

В тот день она пошла на речку. Просто пошла стирать белье, что в этом такого? Но кто ж мог знать, что мимо будет проезжать отряд освобожденцев?

Эти твари ездили по деревням и селам, отнимали последнее у голодных крестьян, издевались, как хотели. Где-то получали отпор, где-то нет...

Вот им Маришка и попалась. Самое начало зимы было.

Там ее и нашли, на мостках...

Много ли надо хрупкой девчонке? Два десятка ублюдков и опытная баба не выдержала бы. А Маришка...

Сеня никогда не забудет ее лицо. Искусанные губы, синяки, искаженные болью и ужасом черты, синие пятна на шее...

Кто?!

Разве это важно?

Освобожденцы, вот и все.

Мать плакала, отец уговаривал, но... Сеня больше не мог жить так, как раньше. Многое он мог пережить, но Маришка?! Вот за что ее?! Просто — за что!?

Она никому не делала зла, она просто жила, и наверняка не заигрывала с негодяями. Почему они не могли оставить девчонку в покое? Что им помешало?

Сеня был не особо грамотен, но... безграмотность ведь не означает глупость. Это просто немного иной взгляд на жизнь, своеобразный, но часто верный. Не затуманенный лишними узорами сомнений и виньетками красивых слов.

Сеня размышлял, и получалось у него так, что освобожденцы просто несут зло. Говорят они красиво, а на деле, они отнимают еду, они убивают людей, разрушают храмы, гонят священников... и им стоит верить? А почему, собственно?

По делам узнаете их... так сказано в Книге Творца. Священник говорил. Он старенький был, поэтому и не ушел, когда освобожденцы пришли. До последнего старался свой храм защитить, лепетал,, что иконам уж по тысяче лет, даже больше.... Так и повис на дверях храма. Повесили.

Он же просил не обагрять полы в храме кровью? Вот и не обагрил, такое извращенное чувство юмора.

Значит, освобожденцы — зло. А если есть зло, с ним надо бороться. Это тоже понятно.

Надо проситься в войско к... кому? Да хоть бы и к Логинову. Куда идти крестьяне знали. Сеня и пошел. И попросился.

На смех его не подняли. Каждый доброволец был важен. И Сеня остался в войске. Учился разбирать и чистить тяжеленное ружье, стрелять, правда, не учился, патронов было не так много. Учился колоть штыком, учился убивать...

И ждал.

За свою Маришку он убьет десятерых. А может, и сотню... сколько получится. Они пятерых детей хотели, вот, пятерых он убить обязан, но лучше — больше. Лучше десятерых.

А потом Логинов приехал в войска. И рассказал о том, что необходимы добровольцы.

Сеня подумал, и вышел из строя. Он рыбак и сын рыбака, Вольная — его дом. Другие могут не доплыть, но он справится. А если он подожжет корабли...

Не надо стрелять, не надо даже своими руками убивать. Там ведь намного больше освобожденцев погибнет. Если и он умет, это будет выгодный размен.

И Сеня плыл и плыл, в темноте, едва дыша.... Слышал ли он остальных? Не особенно. По воде звуки далеко разносятся, поэтому все прикусили дерево. Будешь тонуть — тони молча.