Тифлис сентября 1916 года предстал перед вновь прибывшими городком небольшим, но шумным и каким-то безалаберным. Первым же, что поразило всех, кроме Сталина, оказался вокзал. Красивый, построенный в общепринятом в Империи псевдорусском стиле, с красивой клумбой на привокзальной площади и... все. Все! Города вокруг как-то не наблюдалось, лишь россыпь маленьких, кривобоких халуп, прилепившихся к склонам гор, среди которых отдельными островками возвышались более или менее современные дома.

Оторопев все стояли на вокзальном крыльце, в изумлении оглядывая местность.

— Атаман, а город-то где? — тихонько спросил один из казаков.

— Где-то тут, — хмыкнул Анненков и огромным усилием воли подавил в себе желание пожать плечами.

Впрочем, он-то как раз не видел никаких причин для волнения. Сталин вел себя совершенно уверенно, а уж ему ли не знать города, в котором он долго жил, работал и учился? Иосиф Виссарионович как раз направлялся к скоплению извозчиков: спокойный, уверенный в себе и в правоте своего дела...

Первой общее удивление решилась высказать Ольга. Она растерянно посмотрела на Бориса, перевела взгляд на Сталина, с которым у нее установились вполне приятельские отношения, изумлявшие всю троицу гостей из будущего, и процитировала строчки из стихотворения Рылеева:

'Куда ты завел нас?' — лях старый вскричал

'Туда, куда нужно!' — Сусанин сказал ...

Сашенька хмыкнула и поддержала Ольгу, с которой они уже стали подругами не разлей вода:

— Куда ты завел нас, проклятый Сусанин? — Идите вы лесом: я сам заблудился!

Эта простенькая пародия развеселила всю компанию. Казаки Особой сотни засмеялись, а вахмистр Крюков добавил:

— Вона, побег Сусанин, у извозчиков дорогу узнавать, — чем вызвал настоящий взрыв хохота.

Вернулся Сталин и, узнав причину смеха, присоединился к ним. А отсмеявшись, сказал:

— Пойдемте. Я договорился с фаэтонщиками, и они отвезут нас в гостиницу.

— С кем договорился? Куда отвезут? — одновременно спросили Анненков и Ольга.

Выяснилось, что в Тифлисе извозчиков именуют фаэтонщиками, а гостиница — ну, так на выбор: 'Кавказ', 'Европа', 'Мажестик', 'Ориант'. Остальные — похуже. Одни — немного, другие — совсем плохие...

— Ну, нам-то гостиница не нужна — улыбнулась Ольга. — Мы — к дядюшке, у него остановимся.

При упоминании о дяде ее улыбка приобрела какое-то хищное выражение, и цесаревна вдруг сделалась очень похожа на Анненкова.

— Казаков там разместить будет где? — спросил Борис Владимирович.

— Ну уж в этом ты можешь быть уверен, — кивнула цесаревна. — Я здесь не была, но маменька говорила, что дворец у наместника если и поменьше Зимнего, то ненамного...

— Тогда поступим следующим образом — решил Анненков. — Мы — во дворец к старому Нику (Ольга и Александра синхронно прыснули), а вы, товарищ Сталин — по своими делам. Только я вам в качестве охраны еще человек пять выделю...

— И я с ним, можно? — выпалила Сашенька, умильно заглядывая в глаза одновременно Сталину и Анненкову.

Оба кивнули, а Сталин, было, попытался отказаться от охраны, но Борис Владимирович четко пояснил, что наличие охраны не обсуждается. Единственное, о чем можно спорить — это численность охранников. Иосиф Виссарионович кивнул, и они принялись торговаться. Сошлись на троих, однако перед тем как разойтись по фаэтонам, Анненков подошел к Александре и тихо спросил:

— Шурка, стволы с собой?

Та лишь лукаво стрельнула глазами и незаметно указала на сумочку и на свое бедро. За то время, которое Сашенька провела в компании обоих отморозков, она изрядно преуспела в науке, прямо противоположной ее врачебной специальности. А именно: скорая помощь в переселении особо агрессивным индивидуумам из этого мира, в другой, лучший. Он научилась очень неплохо стрелять, причем лучше всего ей удавалась скоростная стрельба, а кроме того Борис и Глеб изрядно натаскали ее в самообороне без оружия.

В результате этих занятий, Александра в паре учебных схваток показала, что даже тренированным теми же инструкторами штурмовикам она вполне может доставить массу неприятностей — оптом и по дешевке. Никто из георгиевских кавалеров просто не ожидал, что милая улыбчивая девушка вполне может засветить изящным башмачком в болевую точку на колене, или резко ткнуть сильным пальчиком привыкшей к скальпелю и зажиму руки в соответствующую точку на шее, груди или за ухом.

Компании разъехались. Цесаревна, Анненков и их сопровождающие поселились на Головинском проспекте в Воронцовском дворце, где проживал наместник Кавказа Великий князь Николай Николаевич Романов. Встретились родственники несколько суховато, но внешний политес соблюдали строго, так что некое напряжение между княжной и князем было заметно лишь внимательному наблюдателю.

Зато самого Анненкова князь принял более чем благосклонно и показывая свое расположение несколько раз приглашал на охоту и обеды, где много расспрашивал о тактике дивизии и о прорыве немецких укреплений на Западном фронте, который наделал в военных кругах много шуму.

К огромному сожалению Бориса, передвигался 'Злой гений русской армии' только в сопровождении многочисленной и неплохо подготовленной охраны. Этих черногорских паладинов — а именно оттуда происходили все телохранители великого князя, приставила к мужу его супруга — Анастасия Черногорская. Анастасия произвела на Бориса двоякое впечатление. С одной стороны, она без сомнения была неплохо образованной и весьма прогрессивной дамой, но с другой соединяла в себе это с дремучим мистицизмом, и верой во всё потустороннее. Именно сёстры Анастасия и Милица свели Григория Распутина с царской семьёй, и именно они играли роль ближайших наперсниц императрицы Александры Фёдоровны. Кроме того, сёстры отличались совершенно фантастической жадностью и как Анненков полагал были одной из причин того, что великий князь стал покровителем всех казнокрадов на Руси. Правда, если Милица точно сорока тащила все себе в гнездо, то Стана искала выгоды для своей маленькой нищей Родины, но русской казне легче от этого не становилось...

То, ради чего они приехали, случилось на вторую неделю пребывания в Тифлисе. Кавказский фронт готовился к новому наступлению. Командующий фронтом Юденич разработал наступательную операцию на Гиссар и Сивас, и Николай Николаевич, которому формально подчинялся Кавказский фронт, решил получить одобрение этого наступления со стороны духов, как, впрочем, он всегда и делал, будучи командующим русской армией. Великого князя не смущал тот факт, что его деятельность на посту командующего оказалась полностью провальной, несмотря на одобрение духами великих полководцев прошлого, и он вновь затеял спиритический сеанс. Гостям предложили поприсутствовать и принять участие в мистическом обряде.

Анненков с любопытством наблюдал за приготовлениями к вызову духов. У него совсем не было никакого опыта в этом деле если не считать одного идиотского гадания, окончившегося ночью пьяной любви.

Но тут всё было очень серьёзно, во всяком случае внешне. Николай Николаевич лично руководил установкой стола, распоряжался о том, как и какие полукресла расставить вокруг, и строго следил за тем, чтобы в комнате не осталось ни одной газеты, ни одного журнала с иллюстрациями или фотографиями, не говоря уже о картинах или иконах.

Привели медиума — пожилую даму с одутловатым, белёсым, точно кусок теста, лицом. Борис одетый в парадный мундир командира Георгиевской дивизии подошел поближе, поклонился и коснулся губами ее руки, чем и заслужил одобрительный взгляд великого князя. Анненков перехватил взгляд Николая Николаевича и кивнул ему в ответ, а сам осторожно воткнул тончайшую стеклянную иголку в обивку полукресла, где должен был сидеть великий князь.

Стеклянный капилляр с рицином еще в Тосно изготовили совместными трудами Александра, Борис и Глеб. Оттянули на горелке стеклянную трубочку, заполнили его токсином и предельной осторожностью уложили в набитую конским волосом и выстланную пергаментом стальную коробочку, которая и пропутешествовала благополучно с Анненковым до самого Тифлиса. Аккуратное, быстрое и точное движение — и смерть, совершенно незаметная на слегка потертой бархатной обивке, заняла свое место и стала ждать...

Скоро в комнате собрались все одиннадцать человек, которые услышат 'ответ' духов. Анненков подставил стул Ольге, искоса поглядывая на Николая Николаевича. Лакеи задернули шторы, зажгли свечи, и все участники заняли свои места, взявшись за руки и образовав 'магический круг'. Великий князь, который 'для лучшего соединения с дýхами' принял настойку опиума — Борис заметил это по неестественно расширившимся зрачкам. Николая Николаевич, даже внимания не обратил, когда капилляр не толще волоса воткнулся ему в седалище и обломился у основания. Великий князь поерзал, устраиваясь поудобнее, понял, что больше его ничего не покалывает и полностью отдался ритуалу.

Вертелось блюдце, потом медиум измененным голосом принялась нести какую-то околесицу, притворяясь Александром Суворовым, вызванным в качестве специалиста по войне именно с турками. Слышалось взволнованное дыхание облапошенных доверчивых дурачков, но Анненкова все это уже не интересовало. Он откинулся на спинку своего стула и принялся считать удары пульса. Борис впал в состояние, среднее между дремой и медитацией, и вынырнул в явь лишь тогда, когда безграмотные ответы на военные темы 'Суворова' закончились. Он полагал, что сеанс завершился, но в этот момент одна особенно экзальтированная дама поинтересовалась какая судьба ждёт Россию.

— Божьей помощью всё преодолеем, — ответил дух Суворова, с чем и отбыл в горние выси, а подуставшие после сеанса гости утешились, чем бог послал возле богато сервированных столов под музыку струнного квартета.

После ужина назначен был бал, но великий князь на него не остался, сославшись на утомление, и танцы как-то скомкались. Ольга надула губы, но Анненков нагнулся к ней и выдохнул в ухо:

— Все...

А утром весь Тифлис был сражён новостью, что Великий князь слёг с неизвестной болезнью и к обеду скончался, оставив безутешную вдову.

Старый Тифлис оказался совсем небольшим городком. Нет, по площади он не уступал крупным городам вроде Царицына или даже Нижнего Новгорода, но... Несколько центральных улиц, где была сконцентрирована светская жизнь ещё как-то напоминали о том, что это — город, а вот дальше начиналось нагромождение маленьких домишек, сложенных из дикого камня. Крыши одних неожиданно оказывались малюсенькими двориками других, создавая впечатление муравейника. Этот хаос прорезали узенькие кривые улочки, заполненные шумом, гамом, людьми, телегами, лошадями, волами, ишаками, собаками, кошками...

Сашенька, шедшая вместе со Сталиным, еле успела увернуться от здоровенной длинной телеги, которую медленно влекли две флегматичные клячи.

— Ай!

Сталин рыкнул на такого же флегматичного, как и его лошади, возницу и выдал длинную экспрессивную тираду, в которой Александра сумела разобрать лишь странное слово 'медроге'. Она вопросительно взглянула на Иосифа Виссарионовича, и тот, понятливо кивнув, перевел:

— Куда лезешь, дрогун?! Ни стыда, ни совести: людей готов давить!..

— Драгун? — удивленно завертела головой Александра. — Где?

Потом они оба весело смеялись, когда Сталин объяснил, что возниц тяжелых дрог в Тифлисе, да и на Кавказе вообще называют 'дрогунами'.

Сашеньку очень интересовал Сталин. Нет, не как мужчина, хотя она и не отказалась бы выяснить: насколько Великий Вождь был велик в постели? Но это, разумеется, не являлось главным. Александра, знавшая о Сталине лишь по учебникам истории да немногим рассказам Бориса и Глеба, буквально сгорала от любопытства, пытаясь понять: что это за человек? Какой он? Жестокий? Но Сашенька, хорошо знала своего отца, которого очень любила, несмотря ни на что. Так тот по жестокости, пожалуй, мог бы и Гитлера за пояс заткнуть. Если бы у него возможностей побольше в свое время оказалось — мог бы каким-нибудь диктатором стать. А человеком он, все-таки был не самым плохим. Как-то раз, слегка приняв на грудь он даже объяснял дочери, что жестокость его — вынужденная. 'Пойми, Сашка: тут если ты не съешь — тебя съедят! — грустно говорил отец и, то гладил дочь по голове, то начинал совать ей деньги и какие-то подарки. — Я ж не волком уродился, но если вокруг — одни волки, так хошь — не хошь, а на луну завоешь...'

Вспоминая об этом разговоре, Александре все сильнее и сильнее хотелось разобраться в Сталине. Насколько правда то, что писали и говорили об этом человеке?

Сталину же импонировало внимание молодой красавицы, в которой он инстинктивно ощущал некую 'особость', которая так сильно удивляла, хотя и слегка нервировала его в Анненкове и Львове. Поэтому он охотно проводил время с Александрой, в свою очередь пытаясь понять и разгадать эту странную, как-то совсем не похожую на своих сверстниц девушку.

Чтобы Сашенька больше не подвергалась опасности попасть под какой-нибудь транспорт, они взяли фаэтон, который завез их на Святую гору. Вид с Мтацминда покорил Александру, а то, что рядом стоял Сталин и пояснял ей что она видит, легко называя районы, улицы, особо известные здания.

Они побывали на могиле Грибоедова и осмотрели монастырь Святого Давида, в котором Сталин венчался со своей супругой Като Сванидзе. И тут Александра снова попалась на сходстве слов в разных языках. Когда Сталин рассказывал о своем браке, и о том, что венчался он под вымышленной фамилией Галиашвили, он невольно сбился грузинский и назвал жену 'меугле' .

— Маугли? — удивилась Сашенька. — Вашу жену звали 'лягушонок'?! Так вы же — Иван-царевич!

Иосиф Виссарионович ничего не понял, но Александра пересказала ему в сжатом варианте историю Киплинга, а тот в свою очередь, пояснил, что 'меугле' и 'маугли' — хоть и похожие, но все-таки разные слова.

— Пойдем вниз, — предложил Сталин. — Я еще не показал тебе наши театры, нашу семинарию, наш Авлабар .

Та согласилась, но потребовала показать ей еще и кинто. Правда, об этих уличных разносчиках-торговцах она знала только по телеспектаклю 'Ханума' и анекдоту: 'Встречаются два тифлисских кинто, и один говорит другому: — Нет, кацо, ты не прав...', так что по пути вниз, Сталин принялся рассказывать ей все, что только знал и слышал об этих своеобразных коробейниках, со своим фольклором, правилами и обычаями...

— ...А еще они кричат 'Риб-рибо, риб-рибо!'

— И что это значит?

— Не догадываешься? — Сталин весело прищурился.

— Я теперь боюсь догадываться, — призналась Сашенька. — А то я уже тут и драгунов искала, и жену твою 'мауглей' обозвала...

Сами того не замечая они как-то легко перешли на 'ты'. Иосиф Виссарионович засмеялся:

— Ну на этот раз все очень просто. И очень похоже. 'Риб-рибо' — просто 'свежая рыба'.

Сашенька снова засмеялась. Ей стало как-то очень легко и свободно. И никакой он не страшный, и уж тем более — не палач, хотя даже Борька и Глебка намекали, что...