Игнорируя светофор — мертвецу не пофиг? — я пошел сквозь пробку. Хотелось вскочить на капоты машин и попрыгать по ним. Пусть побегают за мной! Но не стал. Воспитание, будь оно неладно, а если точ-нее — комплексы. Ведь любое воспитание — это закладывание комплексов. Я умер — но так и не освобо-дился от них. Но впереди еще много времени...

Я шел вдоль берега, размышляя, что и после смерти добро осталось добром, а зло — злом. Мир не виноват, что я умер и стал тем, кем стал. Быть может, это я виноват, что мир такой, какой он есть?

На противоположной стороне остановилась иномарка. Я слышал, как внутри грохочет музыка. Как только люди не оглохнут? Двери открылись, кто-то вышел, и музыка зазвучала сильней. Знакомая мелодия. 'Крэнберрис'. Хорошая песня. 'Ин ё хэ-эд, ин ё хэ-ээ-эд, зомби, зомби, зомби-и-и!' Вот черт! Как издевают-ся! Я едва расслышал звонок на мобильный. Хорошо, что 'вибра' включена, так бы и пропустил.

— Але?

— Привет, Энди, проверка связи! — сказал Костик. — Как дела?

— Хреново.

— Что так? Чего делаешь?

— Топиться иду.

— Ты в своем репертуаре, — засмеялся Костя. — Ладно, не кисни, я тебе работу нашел!

Какую еще, на хрен, работу, подумал я. Какая, к чертям, работа нужна мертвецу?

— Один кент оттуда уходит, так что вакансия свободна. Свежий воздух, работа с землей... Угадай, кем?

— Могильщиком?

Костя снова рассмеялся:

— Что за шутки у тебя... мертвецкие?

— Какая жизнь.

— Короче, не могильщиком, а озеленителем. В садово-парковом хозяйство или что-то в этом роде. Не суть. Работа — самое то, если б я уже не устроился — сам бы пошел. Ну, и платят нормально. Лучше, чем на твоей овощебазе.

— Лучше не вспоминай, — сказал я.

— Короче, ты согласен?

Думал я недолго. Радостный тон приятеля немного взбодрил. И, правда, чего я скис? Надо с головой погрузиться в работу! Интересно, почему говорят 'погрузиться', а не воткнуться, например? Или 'вляпался в неприятность'? Или 'плавал' и 'тонул' на экзамене? Почему все в жидкость упирается?

— Согласен.

— Тогда запоминай адрес.

Поговорив с Костиком, я почувствовал, что хочу пить. Вот напасть, и часа без воды не обойтись! Денег нет, так что купить воду не могу. Да и зачем деньги, когда Обводный рядом? Сейчас возьму и прыгну, пусть спасателей вызывают, если увидят, конечно. А телефон? — вовремя вспомнил я. Еще не хватало уто-пить вторую трубку! А зачем она мне? Юлька не позвонит, да и вообще... Вообще я за нее денег должен, вспомнил я, а оставлять неоплаченными долги не в моих правилах. Но ты ведь умер, сказал кто-то внутри, какой с мертвого спрос? Как это? — ответило воспитание голосом мамы, — как за девчонками бегать — так не умер, а как работать и долги отдавать...

Что мне делать? К Архипу нырнуть не проблема, но вот телефон... Ага, есть решение. Хорошо бы найти какой-нибудь пакет, а лучше два, и накрепко завязать в них трубку. Только где их взять? Я почесал затылок, и придумал. Найду ближайший магазин. В молочных отделах часто пакетики лежат — творог или сырки заворачивать.

Магазин искал долго, а когда нашел, жажда жгла огнем. Горло превратилось в раскаленный коло-дец, на дне которого перекатывались иссохшие до размеров перекати-поля кишки. Забыв о пакетах, я ри-нулся к прилавку с водой. Присел, словно выбирая товар, огляделся и сорвал крышку с бутылки минералки. За пару секунд ее содержимое оказалось у меня внутри, останавливая великую сушь. Уже легче. Я поставил пустую бутыль в ряд к полным и пошел искать пакеты.

Через минуту вышел из магазина с тремя маленькими прозрачными пакетами в кармане. По дороге к набережной завязал телефон сначала в один пакет, потом во второй и, наконец, в третий. Для надежности. Внутри пакетов оставался воздух, но трубка достаточно тяжелая, чтобы не всплыть. Я сунул телефон в нагрудный карман рубашки и застегнул пуговицу.

Дорога вела к Обводному, а мысли снова и снова возвращались к Юльке. И бабке, из-за которой мы снова рассорились. Вообще-то мы редко ссоримся, почти никогда. Тем серьезнее казалась наша размолвка. А если бабка копыта отбросит? Юлька и вовсе меня возненавидит. Она девчонка горячая, огонь. Но пра-вильная. Такая, какой и должна быть моя девушка, такая, о какой я мечтал. И, встретив Юльку, понял — моя!

А сейчас сомневался. Неизвестно, как она себя поведет, узнав, что со мной случилось, если узнает, что я мертвец. Я не собирался ей рассказывать, но представил... и только вздохнул. Я не был уверен в ней. Особенно сейчас, когда мне нужна ее поддержка, ее звонкий веселый голос...

Я не чувствовал себя виноватым. Она тоже. В этом-то все и дело. Патовая ситуация, ведущая в ни-куда. Кто-то должен сделать первый шаг. Но звонить и извиняться не хотелось. Черт возьми, за что? Я про-глотил вставшую комом в горле злость и придумал: отправлю сообщение! Сквозь пакеты вызвал меню и дрожащими пальцами набрал: 'Юля! Прости меня, как простил бы тебя я, если бы ты была мной, а я — то-бой. Иначе утоплюсь!' Набив последние строки, я невесело усмехнулся и нажал: 'отправить'.

А теперь — топиться. Если она не позвонит, буду жить в реке. К черту этот мир, если так. Я дошел до конца Обводного, миновал Лавру и перешел мост. Здесь можно незаметно спуститься к воде. Прыгать на виду у всех уже расхотелось. Есть в этом что-то детское. Вы все плохие, и я утоплюсь! Ха. Помню, где-то читал, что настоящие поступки совершаются незаметно для большинства... Кажется, никто не видит. Озира-ясь, как вор, я тихо вошел в воду и нырнул. Помню, раньше с трудом входил в холодную воду, теперь же ничего не чувствовал. Вода темная и не очень чистая, но мне не все ли равно? Здесь неглубоко и, чтобы не привлекать внимания, я торопливо прочитал делающее невидимым в воде заклятье. Это пока. А доплыву до Архипа — сниму, чтобы силы понапрасну не тратить.

Я застал Архипа за трапезой. Худыми, жилистыми руками он держал какое-то животное, и его че-люсти вгрызались в добычу, рассеивая в воде красноватый ореол растворявшейся крови. Меня замутило. Ну, и мерзость! Утопленник учуял движение и вывернул голову едва ли не на сто восемьдесят градусов:

— А-а, пожаловал. Погоди чуток, сейчас доем...

— Я потом приду, — сказал я, стараясь не смотреть на изгрызенные внутренности собаки. По-моему, это была собака. Хорошо хоть, не человек. От этой мысли мне чуть полегчало. В конце концов, ки-тайцы тоже собак едят. Правда, не сырыми.

Архип быстро закончил с едой, сунул выпотрошенные останки под камень и подплыл ближе. Мне невольно захотелось отодвинуться.

— Ну, как наверху? — по традиции, вопросил он.

— Ничего хорошего, — не стал скрывать я. Архип просветлел:

— Я же говорил! Нечего нам там делать, река — наш дом и защита.

— Какая еще защита? — раздраженно бросил я. — От кого?

Архип взглянул как-то странно. Его одутловатое лицо перекосила усмешка, словно говорящая: по-годи, еще узнаешь!

— У водяного много врагов, — уклончиво ответил он. — А мы его слуги. Его не жалуют — и нас жаловать не будут!

— Кто жаловать не будет?

— Многие нашего брата не любят. Да, хотя бы Лешак. И Упырь.

Лешак — это леший, понял я. Так здесь же город, а не лес! А Упырь? Еще вампиров не хватало! Хо-тя мне-то что? Да, вот он, загробный мир. Оказывается, здесь тоже есть враги и разборки, только между мертвецами. Интересно.

— Берегись, Андрей. Суша опасна. Там тебе даже Слизень не поможет. Не его это владения. Пото-му и говорю: сиди в реке! А ты все по городу шляешься. Зачем?

Я не счел нужным отвечать. Не его мертвецкое дело.

— Ладно, всему свой срок, — сказал утопленник. — Водовороты видел?

— Видел.

— Я научу их вызывать. Живым эта сила неподвластна, а мы можем... — не без гордости произнес мертвец. — Смотри!

Он ссутулился, руки его скрючились, словно держали большой невидимый шар, пальцы по-паучьи забегали по воображаемому кругу. Архип не заговорил — запел, только слов я не разобрал. Их перекрыл шум сворачивающейся на дне огромной воронки. Потоки воды вдруг скрутились в жуткий темный жгут, уносящийся к поверхности. Он закручивал в себя обрывки водорослей, песок и даже мелкие камни. Зрелище красивое и пугающее.

— Попробуй сам! — велел утопленник.

— Я слов не расслышал...

Архип терпеливо повторил слова. Не так уж сложно, запомню.

Я попробовал. Повинуясь наговору, вода между нами потемнела и словно сгустилась, принимая странные необъяснимые формы. Но заставить ее двигаться не удавалось. Я старался, но быстро выбился из сил.

— Это трудное заклятье, — с гнилой улыбочкой проговорил Архип. — Не каждому дано. Смотри, покажу еще раз...

— Лучше я покажу! — раздалось за моей спиной, и прямо передо мной возник метрового диаметра водяной вихрь, бешено вращавший пузырьки воздуха и поднятый со дна песок. Меня потащило внутрь стремительно расширявшейся воронки, но кто-то схватил за руку и удержал на месте. Я оглянулся. Это бы-ла Анфиса. Русалка с ухмылкой смотрела, как Архипа повлекло по камням, но утопленник успел уцепиться за торчащую из дна арматурину, пробормотал что-то — и водяное торнадо рассыпалось, словно и не было.

— Прости, Архип, я не хотела, — улыбнулась Анфиса. Утопленник не ответил, но взгляд из-под ку-стистых бровей был не слишком дружелюбен. Я подумал: сейчас они поссорятся, но этого не случилось.

— Андрей, я приплыла за тобой.

— За мной? — на мгновенье стало тревожно. Чего ей нужно? Куда мы отправляемся?

Анфиса немного пугала меня, несмотря на свою доброжелательность. Быть может, меня смущало ее непринужденное бесстыдство, впрочем, почему бесстыдство? Кого может стыдиться русалка? И потом, здесь свой мир, со своими правилами. И разве можно стыдиться такого совершенного тела?

— Слизень велел показать тебе реку. А ты, Архип, отдыхай. Береги ноги...

Судя по жестокой шутке, она не слишком его любила. Анфиса взяла меня за руку, и мы поплыли. Обводный вывел нас к Неве. Здесь вода была значительно чище, и лучше видно.

Дно медленно уходило вниз. Я видел огромные, покрытые подводным мхом валуны, торчащие из илистого грунта. Растущие вдоль берегов водоросли постепенно исчезли, и мы погрузились в бархатную темно-зеленую мглу. Я почему-то вспомнил, что Нева течет на месте геологического разлома, а такие места славятся всевозможными аномалиями. Мы опустились так глубоко, что мне стало страшно. Есть ли конец у этой тьмы, есть ли у Невы дно?

Дно все-таки было. Я ошарашено крутил головой, разглядывая фантастический ландшафт. Я видел все это только благодаря моему новому положению, проще говоря, смерти. Ни один живой глаз не сможет ничего разглядеть в этой придонной мгле. Огромная толща воды нависала надо мной, я ощущал себя червя-ком, ничтожеством, которого вот-вот расплющит чудовищное давление. Я изумленно рассматривал изры-тое временем и покрытое трещинами базальтовое ложе реки. Никакой лунный ландшафт и рядом не стоял с этим причудливым каменистым хаосом. Это действительно был иной мир, по-своему красивый и в то же время страшный.

— Не забыл обо мне, Андрюша? — Анфиса мягко коснулась моего лица рукой, скользя вокруг с за-вораживающей грацией, и сложно, почти невозможно было оторвать взгляд от этого совершенства. — Я не приходила, все ждала, что сам позовешь. Не дождалась...

Мне было не по себе от простиравшегося у ног базальтового безумия, и я перевел взгляд на русал-ку. В обволакивающей тьме ее белое тело светилось таинственной, неземной жизнью. Русалка почти не дви-галась, неслышно паря передо мной, но этого 'почти' хватало, чтобы не спускать с нее глаз. Контраст со-вершенного тела и жутких, тысячелетних камней завораживал, превратив меня в столб. Я и не заметил, как оказался рядом. Анфиса улыбалась, как улыбается мать и любовница. Глядя на нее, я забыл, где я...

Ее гибкие руки и ноги, как ласковые змеи, оплели и связали меня.

— Ты не знаешь, как я могу любить, Андрюша!

Чары и мороки кружили и опутывали меня. Я не понимал, где верх, где дно, падая с Анфисой в ка-кую-то бездну... И пусть! В мире нет ничего прекрасней этих совершенных ног, этой груди и живота, этих живых, струящихся в воде волос...

Я падал, мое тело содрогалось, отвечая ласкам Анфисы. Дно приняло нас в мягкое лоно, и колы-шущаяся тьма укрыла непроницаемым покрывалом. Я видел только Анфису, чувствовал только ее тело. Я захотел обнять, охватить ее всю... но вдруг ощутил себя жалким придатком чего-то большего, невидимого и совсем не ласкового. Это напугало так, что сердце застучало, как бешеное. Сердце? Оно снова стучит? Я непроизвольно дернулся. И ощутил, как что-то жужжит и трясется на груди.

— Ах, — недовольно произнесла Анфиса, притягивая меня к себе. — Ну, что с тобой?

Словно в тумане, я протянул руку к груди и почувствовал что-то маленькое и твердое, словно серд-це, пульсирующее под ладонями. Что это такое? Что это? Те...ле...фон, вспомнилось странное, показавшееся чуждым название. Телефон... звонит!

Остатки морока расплывчатыми призраками растворились во мгле. Я сунул руку за пазуху и выта-щил мобильник, завернутый в три пластиковых пакета. В темно-зеленой мгле оранжевая подсветка сияла, как фантастический, чужеродный огонь, и я с трудом распознал иероглифы, отобразившиеся на дисплее: Юля!

— Что это? — спросила Анфиса. — Зачем тебе это? Брось, брось на дно!

— Я должен ответить, — пробормотал я, отталкивая русалку. Я вспомнил, что писал Юльке сооб-щение. И она ответила мне!

— Куда ты? Не уходи, Андрюша...

Я помчался наверх, надеясь успеть до того, как звонок прекратится. Ведь под водой не поговоришь! Плевать, что наверху корабли, что могут увидеть. Я должен ответить ей!

Экран погас, и мобильник затих. Звонок сброшен, затихла 'вибра', и мне казалось, что в руках умерло что-то живое... Я замер. Пользуясь этим, Анфиса тут же оказалась рядом.

— Что с тобой, милый? Куда ты?

Я помотал головой:

— Ничего. Мне надо уйти. Сейчас же.

Она схватила меня гибкими белыми руками, прижимая к себе, но больше влечения я не испытывал. Мне хотелось на сушу, домой, позвонить Юльке и услышать ее голос. Почему-то теперь навязчивость ру-салки пугала меня. Не без труда я оторвал ее руки и поплыл к берегу.

— Ну, что же ты? Куда ты? — русалка следовала за мной, но больше не трогала. — Андрюша!

Ее ласковые причитания заставляли плыть еще быстрее, но я очень скоро убедился: уплыть от Ан-фисы невозможно. Наконец, в изломанной бликами воде показались камни набережной. Я обрадовался, но в спину ударил уверенно-насмешливый голос русалки:

— Ты все равно вернешься ко мне. Ты мой! Знай это.

Я звонил Юльке весь оставшийся день, но она не брала трубку. Может, обиделась, что я тогда не ответил? У нас такое бывало. Хорошо, что не утопил трубу, плавая в Неве с Анфисой... Но Юльке об этом знать не надо. С Юлькой я помирюсь. Обязательно. Мы всегда с ней миримся.

А сейчас — сосредоточиться на работе. Очень нужны деньги. Костику за телефон, долги поразда-вать. И потом, люблю независимость, а если ждать маминых подарков, станешь таким, как Пит. За что я его недолюбливаю, так это за то, что он деньги с матери сосет, как пылесос, без зазрения совести. А ведь мать его — инвалид, сам не знаю, как она крутится, только Пит не знает слова 'нет'. Всегда при деньгах, тусует-ся в клубах, одевается неплохо. Но никто никогда не слышал, чтобы Пит работал. Мне-то что? А то, что не хочу быть на него похожим, и все. 'Хомо паразитус' — коротко определил Костик. Он всегда Пита недо-любливал. Я с ним согласен и, когда мама привозит деньги, стыжусь их брать, хотя мама не инвалид и жи-вет нормально. Стыжусь. Но беру...