Интересное2

— Вот мы и подошли к главному, капитан.

— К чему?

— К вашей роли, Филин, в этом заковыристом деле. К вашему заданию, полученному в абвере. — Золкин вдруг подался вперед и пронзил-таки капитана ледяным буром. Нет, теперь это оказался серый ледяной стилет, а не бур.

— Абвера ведь больше нет. — Филин едва заметно усмехнулся. — Что-то другое теперь вместо него. Или я ошибаюсь?

— От перемены вывески суть не изменилась. — Майор повысил голос. — Как мало времени понадобилось, чтобы тебя завербовать, я удивляюсь! Что тебе пообещали, Филин? Железный крест? Мешок золотых зубов, вырванных у евреев в концлагере?!

— Не пойму, кого вчера контузило…

Удар у Золкина оказался отменный, поставленный. Хлесткий, без замаха, точный и оглушающий. Именно оглушающий, поскольку метил майор Филину в ухо. Звон пошел, как от церковных колоколов, да не только в пострадавшем ухе, а внутри головы. Она будто бы превратилась в большой набат.

Но Филин усидел на шатком стуле. Удивительно, но факт. И это, похоже, удивило не только Никиту. Золкин потер кулак и внезапно опять сменил гнев на милость.

— Ты пойми, капитан. Если запутался или испугался, я пойду навстречу. Решим эту проблему. Лагеря не миновать, тут уж, как водится, но хотя бы к стенке не встанешь. Разве не куш? Жизнь ведь одна.

— Не понимаю вас, товарищ… гражданин… майор.

— Все ты понимаешь. — Золкин вздохнул и посмотрел на капитана почти с участием, как добрый наставник или вовсе отец… ну или сердобольный отчим. — Кто состоял в твоей диверсионной группе? Подполковник Васнецов, старшина Бадмаев и ефрейтор Покровский — это установленные лица, тут вопросов нет. Кто еще? Кто-то из штарма?

— Я из штаба армии никого в глаза не видел.

— Значит, так и запишем? Не отрицаешь, просто лично не знаком с агентурой высшего звена?

— Ничего мы не запишем. — Филин прислушался. В ухе больше не звенело. В голове тоже. Организм снова выкидывал загадочные фортели. — Мне ваши обвинения обидны, вот это запишите.

— Отрицаете все, значит?

— Не все. Земля вращается вокруг Солнца, например, это отрицать глупо. — Филин поморщился и склонил голову. — Бейте в другое ухо, а то вы правый кулак ушибли.

— Вот засранец! — вполне искренне проронил Золкин и опустил уже занесенную для второго удара руку.

Майор сел на свое место и достал из кармана коробку папирос «Казбек». После «Герцеговины Флор» эти считались лучшими на вкус, только слабоватыми. Филин сам не курил, но слышал от ребят.

— Кури, капитан. — Золкин протянул папиросы Филину, но так, чтобы тот непременно подался вперед, когда будет брать. Известная уловка.

— Слабоваты. — Никита остался сидеть как сидел.

— В сравнении с чем? С немецкими сигаретами?

— С махоркой.

— Все-то вы, фашистские диверсанты, знаете. — Золкин откинулся на спинку стула. — Вот послушай, как я вижу всю картину. Завербовали вас всех по-разному. Васнецова еще в сорок первом, когда он из окружения выходил. Дали ему задание дослужиться до приличного звания и занять определенную должность в разведке, чтобы без проблем связь держать с абвером. Разведчики ведь сами по себе, в своем соусе варятся. Пойди проконтролируй, с кем они якшаются и какие дела у них за линией фронта. Ефрейтора Покровского немцы на Кавказе срисовали, обработали да отпустили. А Бадмаева вы сами по его темноте да по невежеству сообщником сделали, вслепую. Жаль его, басурманина, — так ты его называешь? — да только незнание не освобождает от ответственности.

Золкин взял паузу и закурил, пуская дым кольцами. Филин видел, как это делали другие, но у майора получалось образцово. Кольца выходили жирные, ровные, долгоиграющие. Форму они теряли, только когда разбивались о потолок. Качественные получались кольца, просто монументальные, как и сам товарищ-гражданин майор.

— Ждете, что спрошу про себя? — Филин не стал играть в принципиальную «контру», а как бы нехотя пошел на поводу у Золкина.

— Ну а что сказать про тебя? — Майору понравился этот шаг навстречу. — Ты у нас не завербованный. Ты немец. Правильно? Как твое настоящее имя? Ганс, Фриц, Иоганн? Знаешь, на чем ты прокололся, Ганс? На своей начитанности. Она прет из тебя так, что это даже в личном деле отражено. Не могло у парня с зачуханного сибирского полустанка быть столько книг под рукой. Да каких книг! Но главное, их надо было не просто прочитать, а еще и понять. Тут, герр Филин, образование требуется. Полное среднее — это к бабкам не ходи, а то и высшее. Да не военное, а университетское. Какой университет заканчивал? Берлинский?

— Не заканчивал пока.

— Вот, опять не отрицаешь, молодец. Не закончил, значит, студентом призвали, бывает. У меня тоже два студента в группе. Одному только выпускные экзамены сдать оставалось, а тут вы приперлись. Так с сорок первого с незаконченным высшим и воюет.

— Повезло, что воюет до сих пор. Я похожим образом с пятого курса Томского университета на фронт ушел. Но звание получил, тут все-таки тоже повезло.

— Да, тебе тоже повезло, но не в этом. Повезло, что только сейчас, а не раньше хозяева ноги о тебя вытерли. Выкинули, как использованное изделие номер два. За всю безупречную службу такое вот выходное пособие. Фашисты они и есть фашисты… скоты, точнее не скажешь.

— Согласен. — Филин скрыл ухмылку. Почему-то он не боялся Золкина. Он больше вообще ничего и никого не боялся. Будто бы в какой-то момент… сутки назад, наверное, эта функция выключилась. Алевтина правильно сказала — «не механизм», но вопреки ее правильному заявлению, Филин все больше и больше ощущал себя и не вполне обычным человеком. Нет, не механизмом, тут доктор Еремина была права, но и не тем, кем был раньше, до тридцатого октября. Кем же тогда? Кто бы знал! — Вы обещали всю картину показать.

— А сам что?

— Сам уже обрисовал. Задание было, потом артналет, потом атака. Очнулся, сюда пришел, тут взрыв. Потом вы.

— Я, значит, в одном ряду с атакой и диверсией? Ладно, Филин. Слушай, как на самом деле все было. Тебе поступил приказ обеспечить прорыв большому диверсионному отряду фрицев. Казалось бы, всего-то. Но тут имелась закавыка. Отряд был по брови накачан наркотиком новейшей разработки. Ты-то думал, что они тихо пройдут и растворятся в наших тылах, а они вдруг пошли напролом. И никакие егеря, которые у этих горе-диверсантов инструкторами были, остановить этот порыв не сумели. Когда все пошло наперекосяк, фрицы решили замести следы и подключили к делу крысу в штабе армии. Он-то и дал указание лупануть из «катюш» по нашему передку, а потом и по секретному составу, который этих чокнутых диверсантов сюда привез. Но после того, как гвардейцы вспахали ваши позиции, не осталось повода обстреливать полустанок, где стоял состав. Васнецов ведь не доложил наверх, какие вы интересные открытия сделали, придержал информацию. Но решать вопрос требовалось непременно, и тогда, Филин, началось самое интересное. По составу все-таки ударили реактивные минометы. Только не «катюши», а «ишаки» — немецкие, шестиствольные, ну ты в курсе. Точность у них тоже не ахти, да и возможности поскромнее, поэтому и устояли вагоны на рельсах. С точки зрения немцев — опять прокол! Что ж делать? Решили атаковать. Раз пошли отбивать состав, два — впустую. И вдруг случилось чудо. На игровом поле опять появился ты, мин херц. Появился и тут же отправился выполнять новое задание — взрывать поезд. И ведь сделал это, Железный крест тебе в глотку плашмя! То, что в одном из вагонов не сработал радиоприемник детонатора, — не твоя вина, техника ломается, это бывает. В остальном-то ты преуспел, гауптман. Браво.

— Вам бы романы писать, товарищ-гражданин майор.

— Я подумаю. Что скажешь? Все правильно?

— Мне понравилось.

— Да? — Ответ явно озадачил Золкина.

— Есть одна маленькая неточность. Малюсенькая. Это все не обо мне и не о моих товарищах. Вы всю эту лирику из текста выкиньте, а крысу в штабе армии найдите, будет вам тогда и достоверная история, и орден.

— Значит, не нашли мы взаимопонимания, герр Филин. — Золкин снова заледенил взгляд. — Это плохо. Но, как офицер армии победителей, в этом уже нет сомнений, проявлю благородство и дам вам, гауптман, последний шанс на спасение. Расскажите, каким наркотиком были накачаны ваши солдаты и в чем секрет этого поезда? Подозреваю, что дело не только в химии, но и в какой-то аппаратной обработке личного состава. Такие полукруглые приборы в изголовьях лежаков — это что? Откройте эти секреты, и я гарантирую вам жизнь.

Даже вздумай Филин что-то ответить, это ему не удалось бы. В палатку вдруг заглянул один из подчиненных Золкина и взглядом о чем-то просигналил командиру. Майор повел себя странно. Он вскочил и пулей вылетел из брезентового шатра. То есть без малейших колебаний оставил «гауптмана герра Филина» в гордом одиночестве. Никите стало обидно второй раз за полчаса. Поматросил и бросил? Только разговорились, уровень бреда поднялся до переливной горловины, пошли нешуточные угрозы и на-а тебе… спектакль окончен, поклон, занавес. Нет, даже поклона не было, просто занавес. Обидно, доннер-веттер!

Никита прислушался и понял, что ждать продолжения спектакля нет смысла по двум причинам. Во-первых, майор Золкин пока не «назначил» шпиона. Скорее всего, предъявленный Филину расклад он озвучивал всем, кого допрашивал, только в соответствующей модификации. На роль «вражеского агента» Золкин примерил и Жданова, и Стасенко, и Покровского с Ереминой. Сделать выбор он мог с помощью считалочки про «эники-беники», которые «ели вареники», но майор мыслил перспективно. Перед ним стояла задача не просто назначить кого-нибудь крайним, а «раскрыть» масштабную сеть вражеской агентуры, пустившую глубокие корни и проникшую даже в штаб армии. Это как минимум. Для этого требовался «кандидат в шпионы» со связями. Филин при таком раскладе стоял в списке предпоследним или вовсе последним.

А во-вторых, на территории временного лагеря, ловко и быстро обустроенного прибывшей командой Смерш, а если точнее — сопровождавшим ее взводом автоматчиков, началась какая-то суета. Забегали солдаты, заметались отрывистые команды, и заклацали затворы.

Эта музыка была знакома Филину до боли. Что последует за увертюрой, он понимал не хуже любого дирижера. Вопрос — когда?

Впрочем, Никита понимал, что никакой это не вопрос. Капитан поднял руку и сложил пальцы для щелчка. Три, два, один… Филин щелкнул пальцами, и словно по его команде вдалеке затарахтели очереди немецких автоматов и застучали «гитлеровские газонокосилки» — пулеметы МГ-42. Похоже, враг пришел проверить, насколько чисто сработали мины под загадочным составом.

Никита бросился к условной двери, подхватил оставленный при входе автомат и вылетел из палатки. Никто его не караулил. Более того, завидев «агента абвера», один из смершевцев махнул ему рукой, а затем, также отмашкой, указал, где будет его позиция. Филин жестом ответил «принято» и бросился в указанном направлении. Спектакли спектаклями, а война в первую очередь…

Отбросить немцев от полустанка удалось в два приема. Немало способствовали этому пулеметы и легкие минометы, которые нашлись в машинах у запасливых бойцов сопровождавшего смершевцев взвода. Сначала противника отогнали за насыпь, а затем атакой во фланг утрамбовали в задымленный лес. Фланговым ударом командовал майор Жданов. Он и притащил двух пленных, наглотавшихся дыма и заплутавших в трех обугленных соснах на опушке.

Немцы оказались самыми обычными, рядовыми 131-й пехотной дивизии, а никакими не егерями и не эсэсовцами или накачанными наркотиком «берсерками». Но еще больше они разочаровали Золкина и компанию, когда озвучили цель своего появления в данном квадрате. Никакого отношения к поезду эта цель не имела. Просто в результате стремительного рывка наших войск небольшой отряд немцев очутился в окружении. Обычное дело. И вот теперь он пробирался к своим. И пробрался бы, не засеки его бдительные наблюдатели из группы майора Жданова.

После столь крупного прокола, как подрыв охраняемого объекта, Жданов лез из кожи вон, стараясь хоть как-то загладить вину. И подчиненные майора в этом его поддерживали, понимая, что по башке дадут всем без исключения и надо срочно подложить под пилотки хотя бы тоненькую соломку.

— Ну, и что с ними делать? — Майор Жданов поднял за козырек фуражку и почесал мизинцем залысину.

— Вообще-то в штаб полагается доставить, хоть и невелики птицы, — подсказал Филин.

— Ты доставишь? У меня людей по пальцам пересчитать. А охрану с объекта никто не снимал, хоть он теперь и подпорченный вид имеет. Товарищ майор, — Жданов обернулся к Золкину, который с подозрительной задумчивостью разглядывал пленных, — может, ваши бойцы доставят? На машине-то они за час обернутся.

— А потраченный бензин кто возместит? — встрял командир взвода автоматчиков, немолодой, но мускулистый, наголо бритый лейтенант. — Свяжем их и пусть сидят у колеса. Или «при попытке к бегству», еще проще будет.

— Вы это бросьте! — вмешалась Еремина.

Доктор только что вернулась из научной экспедиции в перевернутый вагон, и, похоже, вернулась с трофеями. На плече у нее висела сумка, в которой позвякивали какие-то склянки, а в руке она держала толстую тетрадь в твердом переплете. Сопровождавший Алевтину офицер изобразил на лице нечто многозначительное и кивнул Золкину.

— Бросить что? — спросил Жданов.

— Затею вашу, вот что! Скажу сейчас подполковнику Стасенко, он вам разъяснит, что думает партия и верховное командование о негуманном обращении с пленными. Такую лекцию прочитает о моральном превосходстве военнослужащих Красной армии над бессовестной немецко-фашистской нечистью, пятый угол начнете искать.

— Да, это будет жестоко. — Филин усмехнулся. — Будет негуманное обращение с советскими офицерами.

— Отставить «при попытке к бегству», — вдруг очнулся Золкин. — Они нам пригодятся. Доктор, вы разобрались с содержимым емкостей в вагоне? Это какая-то химия медицинского назначения, как я понял?

— В общих чертах да. Это жуткая смесь из психотропных веществ с непонятными мне пока добавками. В бумагах что-то написано, но я плохо понимаю. Кто-то из ваших офицеров переводит с немецкого?

— Специальный текст вряд ли осилят. — Майор обернулся и подмигнул Никите: — Поможешь?

— Найн. — Филин скривился. — Немцев попросите. Пусть со специального на обычный переведут, а там уж…

— Немцев я и собирался попросить об услуге. — Золкин хлопнул по плечу своего помощника. — Давай вон того, помоложе. Доктор, эту смесь надо внутрь принимать или как? По вене?

— Вы что это задумали?! — вновь возмутилась Еремина. — Вы хотите на нем эксперимент поставить? Вы в своем уме?!

— Хотите на себе? — Золкин смерил Алевтину холодным взглядом. — Давайте. Спасете фрица.