Ветер и крылья - 2

Нет, Адриенна не считала, что может отвечать за живое существо. С собой бы разобраться, а то кто знает, что ждет ее завтра? Через пять лет?

И брать ответственность за кого-то еще?

С нее хватит и Джачинты с Анжело!

* * *

Утром дан Каттанео спустился в общий зал. Настроение было чудесным, самочувствие тоже. Вчера он прекрасно провел время, убедился, что съездил не зря, да и... Чернышу тоже полезно! В поездке конь постепенно тренировался, восстанавливал силы, укреплял ослабевшие мышцы, и при этом не перетруждался. В самый раз!

Дана Адриенна тоже оказалась чудесным человеком, ее отец был весьма любезен, все было просто прекрасно. Да и вообще, стоит поддерживать знакомство.

Неважно, что они далеко живут.

Люди дана Антонио уже успели побывать на конюшне, и шепнули на ушко дану, что стоит подружиться. Мол, лошади — чудо! Те, что на продажу, так тоже... не арайцы, конечно, но сразу видно — крепкие, неприхотливые, умные... себе таких купить за радость будет!

Будем дружить!

Дан Каттанео устроился за столом и махнул слуге, привлекая внимание. Тот сразу же засуетился.

Овсянка была выше всяких похвал, масло, мед, ветчина, сыр, свежевыпеченный хлеб... да, без особых изысков, но принимали здесь замечательно.

— Мама? А дядя вчера приехал?

— Да, Анжело.

— Мамочка, а овсянка будет?

— Да.

— С медом?

— С медом.

Дан Каттанео оглянулся. И — остолбенел.

К столу подходила самая очаровательная женщина, из всех, которых он видел.

Или нет? Просто самая очаровательная женщина?

Или — та самая женщина? Единственная и неповторимая. Которая может и не встретиться мужчине, и тогда... тогда его жизнь прожита зря. Но вот она здесь. И Антонио смотрит в ее глаза — и тонет, тонет, забывая себя.

Хрупкий рыжеволосый эльф в сером платье. И с синей лентой в волосах.

И мальчик — тоже с синей лентой.

Это... это то, что он думает? Антонио неловко встал из-за стола, едва не опрокинув на себя миску каши, и поклонился.

— Эданна?

— Джачинта Леони, дан. Мой сын, дан Анжело Леони. К вашим услугам.

— Что вы, эданна! Это я готов в любой момент... то есть... к вашим услугам... и вашего сына...

Язык решительно путался, заплетался и молол какую-то чушь, но Джас решила не обращать внимания на такие мелочи.

— Я рада знакомству, дан...?

— Антонио Каттанео. Дан Каттанео...

— Дан Каттанео, — его имя звучало на ее губах, словно музыка. И Антонио млел.

Почему он не увидел ее вчера? Она только приехала?

— Вы... мы не виделись вчера, эданна?

— Анжело чуточку приболел, мне пришлось сидеть с ним, — улыбнулась Джас. Мужа своего она любила. И сына любила тоже. Поэтому и об истинной причине болезни умолчала.

А если уж честно — не приболел. Просто обожрался.

Леонардо ухаживал, как это принято при дворе, цветы, сладости... только вот Адриенна сладкое не любила. Вообще.

Вот кусочек мяса она бы сгрызла в удовольствие, особенно копченого, а сладости — далеко не всегда. Поэтому все они отправлялись Анжело. Малыш был доволен и счастлив, и лопал так, что за ушами трещало. Но порции-то были рассчитаны на Адриенну! Ребенок попросту обожрался. Но говорить о том, что его вчера пробрал понос, было как-то некорректно.

— Может быть, нужен лекарь? Или какие-то травы? — дан Антонио готов был пешком бежать до города, лишь бы быть полезным.

Джас улыбнулась.

— Благодарю, дан. Все уже в порядке, так, легкое недомогание. И он больше так не будет, да, Анжело?

— Да, мама.

Определенно, будет. А чего те засахаренные груши были такими вкусными? Но об этом лучше умолчать... пока. А то мама по попе надает.

А сейчас овсянка....

И в нее можно только мед. А варенье? А масло? А...

Но мама строго погрозила пальцем. И была права, кстати говоря. После вчерашнего, Анжело пару дней стоило пожить без излишеств.

Анжело надулся и полез за стол. Джас подсунула под него подушку.

Дан Каттанео улыбнулся, глядя на все это. И вдруг подумал, что рыжина... и его дети могут тоже быть рыжими. И ему это... нравится?

Определенно!

Ему. Это. Нравится.

— Скажите, эданна, а вы гостите в замке? Вы подруга эданны Сусанны?

— Нет. Я дочь дана Вентурини и личная гостья даны СибЛевран, — чуточку резко ответила Джачинта.

— Простите великодушно. Я не знал...

Антонио прикинул, что у его еще есть с собой. А было, было... так что он подозвал одного из своих людей и шепотом отдал приказание. А сам принялся расспрашивать эданну.

Джас отвечала.

Про Бартоломео она, правда, не рассказывала. С ее слов получалось, что после смерти мужа, после того, как от оспы сошел с ума ее деверь, она приехала к отцу. А куда же еще?

Дана СибЛевран оказалась добра и благородна, она приютила Джас.

Антонио подумал, что видимо, не все так гладко в семье. И решил потихоньку выяснить, что именно не так между даной и эданной.

А пока овсянка. И...

* * *

Долго ждать не пришлось.

Слуга метнулся вихрем, но Антонио кивком отправил его к двери. Не дарить же подарки за столом?

А вот потом, после завтрака...

— Эданна Леони, я умоляю вас принять от меня скромный подарок!

— Но... дан!

— Я привез подарки всем, кто живет в доме.

— Вашего коня спасла дана Риен. Меня и близко здесь не было, — за завтраком Антонио рассказал про Черныша. И пообещал Анжело дать покататься.

В уме арайца он был уверен.

Раньше он на Черныше детей не катал, но... Черныш вреда мальчику не причинит! Это уж точно! Умен его конь настолько, что людям бы впору.

— Эданна, согласитесь, это несправедливо. Если я подарю подарки всем, кроме вас и вашего сына, я буду чувствовать себя ужасно.

Джас пожала плечами.

— Мы для вас ничего не сделали. Мы просто гости.

— И тем не менее. Прошу, примите?

Жест слуге, и на колени даны Леони легла ткань. Легкий кремовый шелк. Идеально для нижнего платья, но и верхнее из него можно сшить, смотреться будет потрясающе...

Джас невольно ахнула. И дан Антонио переключился на мальчика.

— А это тебе. Только попроси научить с ним обращаться.

Кинжалов он с собой захватил аж шесть штук. Этот был самым маленьким и самым богато украшенным. На женскую руку. Или — на детскую.

Глядя в сияющие глаза Анжело, Джас не нашла в себе сил забрать подарок.

— Дан, разве так можно?

— Радовать ребенка? Нужно!

И Джачинта невольно улыбнулась убежденности в словах дана Антонио.

Нужно, так нужно... и вообще, этот дан симпатичный. И улыбается так... хорошо.

Губы женщины невольно дрогнули в ответной улыбке. Первый шаг был сделан.

Мия (Лоренцо).

— Разве не стоит подождать до лета?

— Поверь, Мия, сейчас самое подходящее время.

Мия пожала плечами, глядя на море. С ее точки зрения, самое подходящее время все равно было летом. Не холодно, штормов нет...

— Это связано с ветрами и течениями, — объяснил ей Джакомо. — Смысл в том, что в феврале ветра начинают дуть с континента, и до Девальса можно доплыть быстрее. А шторма наоборот, самые сильные по осени. И как ни странно, в апреле.

— Почему?

— Тоже связано с ветрами. Поэтому самый подходящий сезон, чтобы выйти в сторону Девальса — ранняя весна или поздняя зима. А вернуться как раз в июне, летом. И ветра будут попутные, и шторма прекратятся, и основной сезон ярмарок скоро наступит... не весной же торговать? Это для других, тех, кто с зерном-овощами ездит, а Фредо по другому товару специалист.

Мия задумчиво кивнула.

— Да, наверное.

— Просто тебе не хочется отпускать Энцо в плавание.

— Не хочется, — какой смысл лгать? Все равно и так понятно.

На земле она, конечно, тоже много чего не контролирует. Но на воде оно и вовсе уж... там течения, ветры, шторма, а еще пираты! И с ними Мия ничего не сделает. Гррррр!

— Фредо не первый раз посылает на Девальс корабли.

— Меня это не успокаивает.

— А еще... Мия, дай Энцо повзрослеть. Он должен приобретать свой собственный опыт.

— Да неужели? — фыркнула Мия.

— А как еще мальчику становиться мужчиной?

— Я предполагала что это не там делается, — спошлила дана Феретти. Дан Джакомо фыркнул в ответ.

— Если ты о борделе, так я его отведу в свое время. Но пока у него первая романтическая любовь.

— Здоровее будет.

— Я тоже так думаю. Отпусти, Мия. Так надо. Мальчики должны становиться мужчинами, приобретать жизненный опыт, брать на себя ответственность...

— Я все равно за него боюсь.

— Идет несколько кораблей. И Лаццо далеко не беззащитны, уж ты мне поверь.

— Правда?

— Да.

Мия только вздохнула.

Она могла устроить скандал. Могла кричать, могла делать, что угодно — а толку? Энцо останется дома, допустим. Она поговорит с Марией, та с супругом, Фредо послушается и Лоренцо никуда не поплывет. Это реально, это возможно.

А Энцо простит старшей сестре такие выходки?

Вот Мия бы не простила, если бы так поступили с ней. Раньше бы — даже не заметила. А вот получив у Джакомо своеобразную, но свободу...

Попробуй сейчас, запри ее!

Порвет на ленточки и тряпки!

Энцо придется ехать. А ей... ей придется ждать. И заодно научиться молиться.

Нет, Мия знала молитвы, и ходила к причастию, но сейчас уже сильно подозревала, что Бог... а есть ли ему дело до их молитв? Кто ж его знает... точно не Мия.

И искренности в ее словах оставалось все меньше и меньше.

А вот за брата...

Она будет молиться. Искренне. До глубины души.

Ничего нет хуже, когда любимые и родные далеко от тебя, и помочь ты ничем не можешь, и ничего от тебя не зависит. И спрятать бы у себя под крылом, обогреть, защитить... да вот беда! На всю жизнь не наздравствуешься. Вырастет эгоистичное бессмысленное существо, ленивое и вялое... кто хочет такой судьбы любимому брату? Уж точно не Мия.

Пусть едет.

А она будет молиться за Лоренцо Феретти. Пусть Бог хранит его и приведет живым домой. Пусть сохранит...

* * *

Бог-то Бог...

Как ноги занесли Мию в церковь? Она бы им сама не ответила.

Вроде бы и знала, что Бог ее не услышит, что она оборотень, перевертыш, метаморф, называй, как хочешь, а все неизвестно чье творение, что она убийца, что воровка...

Заповеди она нарушила... какие?

Да практически все. Разве что чужих ослов и рабов не желала. А так...

И что?

Энцо-то ничего не нарушал...

Вот и сидела Мия на скамейке в храме, вот и слушала певчих. И в душе ее царил раздрай и хаос. Тошно ей было, тяжко и горестно.

Брат уплывает.

Она ничего о нем знать не будет. Помочь не сможет.

Случись что — и отомстить не сумеет.

И как тут оставаться спокойной?! Мало ли, что Джакомо говорит!? Да хоть бы и с утра до вечера стихи он декламировал! Чушь это!

Понимаете — ЧУШЬ!

Ему Энцо не важен и не дорог, ему даже Мия важна, как источник денег. А уж мальчишка-то...

Вернется не вернется — какая разница?

К причастию Мия подошла. Но видимо, лицо у нее было такое, что священник легонько коснулся ее руки.

— Задержись, дочь моя. Мне кажется, тебе нужно с кем-то поговорить?

Мия вскинула на него глаза.

Старый уже... сколько ему лет? Весь седой, сгорбленный, высохший, словно щепка. А вот голубые глаза светятся чем-то таким... надмирным.

Верой.

Это называется — искренняя вера в Бога. То, что Мия утратила еще в день смерти отца. Сломалось что-то... и не починишь уже, не залатаешь. Но почему бы и не задержаться? Что она теряет?

Мия отошла в сторону, села на скамейку и ждала,, пока падре не отпустит последнего прихожанина, и не подойдет к ней.

— Дана, поговорим?

— Вы хотите услышать мою исповедь?

Священник покачал головой.

— Нет, дана. Вы не хотите исповедаться. В вашей душе нет для этого решимости и уверенности. Но мне кажется, вам очень надо с кем-то поговорить.

Мия только вздохнула.

— Надо. Падре...

— Ваккаро. Норберто Ваккаро.

— Мия Феретти, — представилась Мия. Пес с ней, с известностью. Лицо она сегодня нацепила мамино, но эмоции-то на нем принадлежали Мии!

— Что вас настолько гнетет, дана Феретти? Вы сама не своя, это видно.

— На днях уезжает мой брат. Отправляется в путешествие на корабле.

— И вас это тревожит?

Мия качнула головой.

— Я не могу защитить его. Я не смогу даже узнать, что случилось. Если случится, конечно.

Священник только головой покачал.

— Дана, дана... это мужчины должны вас защищать!

Мия фыркнула. Непочтительно конечно, но ведь это — не исповедь! Чего стесняться?

— А мы их — не должны?

— Вы можете ждать, молиться, любить...

— Я так не умею.

Священник медленно кивнул.

Да, с таким он тоже сталкивался. Очень деятельная натура. Очень умная, очень сильная, очень своеобразная.... Он с такими сталкивался. И иногда видел, как они превращаются в проклятье для своей семьи. Если не смогут смирить куриный инстинкт и отпустить птенцов в полет.

— Вы не хотите его отпускать дана?

— Не хочу. Но отпущу.

Эта — не превратится. Уже хорошо.

— Что вас так гнетет? Что вы не сможете его защитить? И все?

Мия кивнула.

— Не смогу. Я даже молиться не смогу, падре. Я грешница, и Господь меня не услышит.

— Дана, он всех своих чад слышит. Не сомневайтесь...

Мия покачала головой. Ей было больно, больно...

— Падре, если бы я знала, что так сложится... я готова хоть на коленях вокруг столицы проползти, но лишь бы это помогло! Но ничего, понимаете, ничего не поможет!

— Вам — или ему?

— Мне? Почему мне?

— Вам ведь тоже будет плохо.

— Да, но это не так важно. Я не хочу, чтобы что-то случилось с моим братом, вот и все...

Падре вздохнул. И погладил Мию по голове, словно маленького ребенка.

— Скажи мне имя брата, чадо. Я помолюсь за него. Если ты уверена, что тебя не услышат, я помолюсь.

— Дан Лоренцо Феретти. Сколько я буду должна?

Падре Ваккаро погрозил Мие пальцем.

— Как ты себе это представляешь? Платить за молитву?

— Обыкновенно, — буркнула девушка. — Берут же...

— То другое. А я просто помолюсь за твоего брата. И все будет хорошо.

— Правда?

— Господь видит и тебя, и меня... и слышит наши слова, и наши сердца. Верю, все будет хорошо. А вот это — твоему брату.

Падре расстегнул цепочку и снял с шеи крестик.

Самый обычный, простой, медный, даже не особенно хорошо откованный, разве что на цепочке.

— Говорят, он хранит в бою. Я не воевал и воевать не буду, детей у меня нет... отдай его своему брату.

— Но падре...

— А решишь мне за него заплатить — уши надеру. Не посмотрю, что взрослая и дана. Я-то всяко старше.

Мия медленно кивнула.

— Благодарю вас, падре.

Крестик она зажала в кулаке так, что края впились в ладонь.

— Я знаю, чадо, это не принесет мира в твою душу. Не успокоит, не утешит. Но ты можешь сделать хоть что-то.

— Верно.

— А еще... приходи сюда, когда будет плохо. Я не смогу сделать многое, но молиться буду и за твоего брата, Лоренцо Феретти, и за тебя, Мия Феретти. От всей души.