Ветер и крылья - 2

— У тебя там что?

Чезаре потупился. Ну... у всех же бывают свои слабости?

— Вишневая наливка. Сладкая.

Чего стоило Леоне проглотить язвительное замечание...

Не подобает же! Он же наемник, он же герой, ему надо крепленную стаканами хлестать, горькую настойку... нет? Нет. Вишня и сладкая.

— Сейчас попробую.

Но влить в рот Энцо наливку не получилось. Мальчишка так стиснул зубы, что их можно было только ножом разжать, а на это мужчины пока пойти не решались.

* * *

— Что с ним?

Бой закончился, и Паскуале поспешил к племяннику.

— Пока жив.

— Пока? — не понял Паскуале.

Леоне, недолго думая, выдал все, что знал о берсеркерах. Паскуале задумался.

— Вообще, я не знаю, что там у него с предками... вроде как мать такая же была...

— Из... этих?

— Нет. Светленькая, да и сестра у Энцо такая же.

— А про виркангов они ничего не говорили?

— Как-то мы не слишком общались. Мать померла в чуму, а Энцо и сам может не знать.

— Может, — согласился Леоне. — Особенно если погулял кто... там же не законный брак, а кровь учитывается.

Паскуале поморщился, но смолчал. Бывает всякое, чего зарекаться? А то он сам по бабам не гулял?

— Оно... оно живое? — послышался голос за спиной.

Паскуале развернулся, и столкнулся с враждебными взглядами матросов.

— Это тебе не оно, а мой племянник! Дан Феретти, — зарычал купец, отчетливо понимая, что если он не переломит ситуацию сейчас... а потом уже рыбам объяснять придется. Испуганная толпа — зверь очень опасный. Даже для себя самого.

— Оно не кинется?

Матросы смотрели с опаской. И самое ужасное, что и капитан, и помощник капитана, и боцман... все, кто уцелели в резне с пиратами, сейчас с явной опаской глядели на Энцо. Только что не крестились.

— Он тебя от пиратов спас, а ты вот так? — рявкнул Паскуале. — Ах ты ж...

— А если он щас как встанет! Да как прыгнет? — протянул третий матрос. Паскуале даже имени его не знал, вот еще не хватало, всякое запоминать. Да и... после боя голова почти не работала, кружилась, ноги подкашивались. Но в морду-то дать его сил хватит, это уж точно?

Леоне сделал решительный шаг вперед.

— Уважаемые ньоры, бояться нечего. Лоренцо Феретти может даже и не выживет, не то, что кидаться. И ничего страшного в этом нет. Кто-то из вас слышал о виркангах?

Священником он готовился стать не зря. Внимание всех матросов мигом переключилось на Леоне Каздеи. Звучный голос, уверенная осанка, да, и интонация...

— Это такие... зверолюди? — вспомнил кто-то из матросов.

— Не зверолюди, — поправил Леоне. — Просто в момент смертельной опасности в них якобы вселяется дух предка. И дает возможность спастись. Вот, как сегодня с данном Феретти.

Всеобщее внимание снова обратилось на окровавленного Энцо. Но Леоне не дал ему перерасти в страх.

— У дана Феретти мать была из виркангов. А сегодня нас бы всех перерезали, если бы не он.

Соврал, конечно. Ну так что же? Так проще, чем разъяснять каждому.

Матросы переглянулись.

— А-а... это он типа... змея, что ли?

— Или кот. Те тоже шипят, — кивнул Леоне. — Вот, когда предок приходит... то есть церковь этого не одобряет, поэтому вы ничего не слышали. Ясно?

Матросы зафыркали. Лед был сломан. Если смеются, то не боятся.

— Так вот! И советую в храме об этом не упоминать, а то епитимью наложат, — поднял палец Леоне. — Если человек оказался в смертельной опасности, как мы все сегодня, предок может даровать потомку свою силу, ярость, умения... вы видели дана Феретти. Это называется берсеркер. Только вот детское тело не предназначено для такого. Энцо вычерпал все силы до донышка, и вполне может умереть. Мы, конечно, попробуем его откормить — отпоить, но может не получиться. Тогда он и без вашей помощи прекрасно помрет. Дня через два — три.

Матросы переглядывались.

Жутковатое происшествие получило свое объяснение, и даже не страшное. О виркангах они слышали по тавернам, да и о берсеркерах слухи ходили.

Матросы зашушукались. Послышалось: 'а-а, ясно', 'вон оно чего' и даже 'вот ведь мамаша'. Леоне придираться не стал. Пусть хоть что говорят, лишь бы за борт не выкинули.

Первым в себя пришел капитан.

— А ну, по местам! Дело забыли?! У нас теперь два корабля, не один! Шевелись, вшивая команда!!!

Спорить с ним было сложно. Команда зашевелилась. Бросить пиратский корабль? Вот еще! Пробросаешься!

Но и вести его в порт...

Нужна призовая команда. А сколько?

Экипаж карраки — сто пять человек. Это не считая пассажиров. На призовой корабль надо хотя бы — хотя бы! — тридцать. А сколько ранено? Убито? Сколько не стоит на ногах?

На снасти пришлось отправляться и пассажирам, в том числе. Но Паскуале не протестовал. Лучше уж потрудиться, чем пойти рыбам на корм. Да и пиратский шлюп упускать не хотелось. *

*— купеческая каррака 1400 — 1450 гг. вмещала до 200 человек. Мы столько не берем, у нас и корабль поменьше, и экипаж. Шлюп — корабль без классификации, вмещал до 120 человек (Бигль), но управлять им можно было и с меньшим числом людей. Прим. авт.

Видимо, пираты давно крутились вдоль берегов, в трюме у них было много чего интересного. Паскуале собирался как следует порыться в этом ценном на берегу.

В общем-то для него все складывалось неплохо, и единственное, что омрачало настроение купца — состояние Энцо. Мальчишка лежал, как мертвый.

Кое-как, разжав зубы, его удалось напоить вином с медом, но поможет ли? Или мальчишка помрет?

Предсказать это не мог никто. Даже Леоне знал только общие факты, а уж как там это... у берсеркеров...

Ну хоть одно хорошо.

Увидев Энцо, тощего, голого и жалкого, после обмывания прямо на палубе морской водой (у парня даже уши в крови были) матросы как-то и бояться его перестали. Мальчишка же! А что шипел...

Теперь каждого чайника бояться, что ли? И каждой сковородки?

Да тьфу на вас... пусть его. Выживет и ладно.

* * *

Энцо пришел в себя на третий день.

Чезаре, который из-за ранения не мог помогать на корабле, и был отряжен сидеть с Энцо, едва на полметра не подскочил, когда мальчишка застонал. До этого он как-то помалкивал.

Дышал, разве что, и то не слишком заметно. А тут вдруг и стон, и шевельнулся...

Чезаре буквально подскочил к нему, не обращая внимания на вспышку боли в плече.

— Энцо! ЭНЦО!!!

— П...и...ть...

Воду мальчишка глотал, как не в себя. Выпил два кувшина воды с вином, которые были в каюте и снова ушел в беспамятство. И то, поить его удавалось с большим трудом, а уж что там в парня попало, а что пролилось...

Кто ж его знает?

Но в любом случае это было хорошо. Чезаре умом обделен не был, так что сообразил быстро. Если парнишка просит пить, значит разум у него сохранился. Не шипит же! Не кидается, не кусается, просит разумно — что еще надо?

Леоне тоже порадовался. Хотя бы тому, что мучиться больше не придется, а то кошмар настоящий!

Прижимать Энцо к кровати, ножом разжимать ему зубы, по капле вливать вино, следить, чтобы проглотил, горло массировать...

Понятно, они это делали. Они ж не мразь какая неблагодарная! Но если парень на поправку пойдет, лучше будет и парню, и им, правда же?

Однозначно, лучше.

* * *

После первого проблеска сознания, Энцо еще дня четыре не приходил в себя. Пил воду с вином, но кушать ничего не получалось. Похудел так, что кости напросвет видны были.

И только на пятый день...

— Где я?

Чезаре повернул голову и поглядел на подопечного.

Глаза открыты, взгляд чуточку мутноватый, но спокойный, осмысленный.

— На корабле.

— Оххх... а почему мне так плохо?

Соображает? Отлично! Но проверить стоит.

— Энцо, что последнее ты помнишь?

Мальчишка уставился на Чезаре, явно что-то вспоминая. Но что?!

— Пираты.... Болт... тебя ранили, да?

— Да. А потом?

— Кажется, я тебя перевязывал. А потом не помню ничего, только кровь. Меня ранили?

Чезаре хмыкнул. Ну да, мальчишка помнил все, что случилось ДО берсеркерства. Знать бы, как это у нормальных виркангов проходит. Но — на весь корабль ни вирканга, ни каких-то сведений о них. Хоть что вспомнили, и на том спасибо.

— Что-то вроде. Ты отдыхай, ладно!

— Есть хочу. Жутко.

— Ты несколько дней провалялся без памяти. Конечно, хочешь... но много пока нельзя. Я сейчас схожу на камбуз, бульона тебе принесу.

— Спасибо.

— А пока вот... попей еще!

Энцо послушно выпил несколько кружек воды с вином и откинулся на подушки. Прикрыл глаза.

Когда Чезаре вернулся с бульоном, Энцо уже крепко спал. Чезаре только пожал плечами.

Корабль же. Так что бульон ему налили в кувшин. Поставить поудобнее, закутать... потом мальчишка тепленького попьет. Главное, в себя приходить начал, а уж что он там помнит... это дело десятое. Разберемся еще!

Глава 5

Адриенна

— Джачинта, детка моя, а как ты относишься к дану Каттанео?

Дан Рокко смотрел серьезно. Джас задумалась.

С отцом можно было говорить откровенно. Всегда. С самого детства.

Он хоть и отдавал все силы и все время королевской службе, но когда решал поговорить с дочками, в отличие от многих других отцов, мог и выслушать, и самое главное, понять. Как часто родители и дети друг друга не слышат? Не понимают?

А иногда и не хотят...

Дан Рокко и мог, и хотел. И дочери его любили совершенно искренне. Джачинта знала, что отец не предаст, не продаст, поверит, поможет, заступится — и кинулась к нему. И не ошиблась.

Но и в ответ отец получал любовь и доверие. И никак иначе.

— Я.... Он мне нравится.

Замуж за Анжело Леони Джачинта выходила по любви. Хоть такое и не принято, отец дал им возможность встречаться, узнавать друг друга, и только потом, когда понял, что его девочку не обидят и не унизят, договорился о помолвке.

Мать была против. А Джас помнила, как отец пригласил ее прогуляться по саду, а там серьезно посмотрел в глаза и сказал: 'Я дана Леони знаю. Человек он хороший, но если тебе не по сердцу, неволить не стану.'.

Она вышла замуж и ни о чем не жалела. Почти семь счастливых лет.

И вот, сейчас отец смотрит таким же испытующим взором. Что ты думаешь, Джас? С легкой руки Адриенны к ней приклеилось именно это прозвище, Чинтой ее никто не называл. И Джас не возражала.

Чинта осталась в той, прошлой жизни. А здесь она начинает все с начала.

Но ведь и она счастлива, и сестра счастлива. А чума... она забрала ее мужа и ее счастье, но это от отца не зависело никак. Бывает в жизни всякое. И не угадаешь, и не предскажешь.

— А замуж ты за дана Каттанео хочешь?

— Я пока не знаю, — честно созналась Джас.

— Тогда у меня есть предложение. Этим летом мы едем в Каттанео.

— Мы?

— Я, ты, Анжело... может быть, дана Адриенна, может кто-то еще из СибЛевранов. Я не знаю точно, но мы трое — обязательно.

— Да, отец.

— Не просто так. Хочешь узнать человека? Побывай у него дома.

Джас медленно кивнула. Да, с этим сложно было спорить.

— И если мы... понравимся друг другу? Что тогда?

— Джас, детка, я не вечный. Я готовился умереть уже этой весной, я кашлял кровью. Когда я приехал сюда, мне стало намного легче. Но сколько я еще протяну?

— А путешествие...

— Я думаю, оно не повредит. И лекарь, которого регулярно приглашает дана, тоже так думает. Я знаю, даже после моей смерти Адриенна не выгонит тебя и позаботится. Но может случиться так, что ей самое потребуется помощь. Я помогу ей, чем смогу, но в первую очередь я должен позаботиться о тебе и Анжело.

— Да, отец.

— Я вижу хорошего человека, который влюблен в тебя по уши. Если его любовь выдержит разлуку и расстояния, я буду счастлив. И если ты сможешь его полюбить — тоже хорошо.

Джачинта представила себе глаза дана Каттанео, его улыбку...

— Мне он не противен. Но Анжело?

— У дана есть свои деньги и земли. От Леони ему ничего не нужно. Но я позабочусь о брачном договоре.

— Спасибо, отец.

— Иди и подумай. Я тебя очень люблю, Джас, и хочу, чтобы твоя судьба была устроена.

— Да, отец.

Джас поцеловала дана Рокко в морщинистую щеку, и вышла.

Дан посмотрел ей вслед.

Дочь он любил. И решительно желал ей устроить свою жизнь. Особенно, пока отец жив. Пока он может позаботиться о ней, пока может помочь...

Хоть бы все сложилось хорошо!

* * *

Марко поднимался на голубятню. Настроение у него было отличным. Сейчас он урвет часок для себя. За пазухой нашли себе пристанище яблоко и горбушка хлеба, во фляге приятно побулькивало.

Вот, сейчас он усядется на башне, и будет сидеть, смотреть вдаль.

Марко нравилось иногда посидеть в тишине.

Только для себя.

Брата он любил и обожал, мать и отца... да-да, отца, не считать же того, который когда-то в столице... да плевать на того дана! Вот явись он сейчас и предложи Марко дворянство, лишь бы только парень его отцом назвал, Марко б негодяя с башни спустил. Кубарем по лестнице!

Нашли идиота!

Променять родных и любимых на какой-то титул...

— Постой, мальчик!

Марко чудом с лестницы не полетел. Подпрыгнул он высоко, на метр уж точно, и приземлился с трудом...

— Эданна?!

Эданна Сусанна выдохнула.

А вы пробовали с ее развесовкой по лестнице подниматься? Это тяжеловато, знаете ли... и спереди, и сзади... и все к земле тянет.

— Постой минутку, Марко.

— Слушаю, эданна.

— Мне нужна твоя помощь.

— Помощь, эданна?

Эданна топнула ножкой.

— Изволь не повторять за мной! Идем!

Марко пожал плечами, но за эданной поплелся, понимая, что выбора нет. Куда он денется-то... она ж эданна!

Покои дана и эданны. Дан сейчас в конюшнях, а эданне что надо?

Спальня.

— Иди сюда, дорогой мой...

Марко послушно подошел поближе. И.... нет, вот второй прыжок не получился. Но когда тебя цепко хватают за гульфик и начинают проверять его содержимое, тут не до прыжков. Потому как пальчики цепкие, а хватка крепкая.

— Эданна!!!

— Ну что — эданна? — Сусанна приблизилась уже вплотную, так, что Марко увидел разводы от пота на белилах, которыми обильно засыпала плечи и шею женщина. — Я тоже женщина... и мне хочется немного любви и ласки...

— От... м-меня?

— Марко, мой муж совершенно не понимает всех моих потребностей...

Ага, если бы Марко не видел эданну в конюшне с двумя конюхами... он бы, конечно, поверил. Но — он видел. И потому...

— Эданна, а конюхи их понимают? И гульфик отпустите, оторвете еще...

Лицо Сусанны исказилось.

— Конюхи!? Ах ты... подсматривал?

— И подслушивал, — парировал Марко. — Так что не надо вот... этого!

Эданна сверкнула глазами.

— Что ж! Тем хуже для тебя!

И с немыслимым для такой туши проворством, метнулась к двери. Щелкнул замок.

— Скажу мужу, что ты рылся в моих шкатулках. Так что готовься — из окна полетишь!

Марко шарахнулся к двери, но куда там! Эданна Сусанна уже удалилась. Судя по скорости — она мчалась в конюшни... так, у него буквально десять минут.