— Похоже, — почти рык, — договор о неприкосновенности членов семей подонки забыли?
— Айс и Рин напомнили им об этом. Жена, обе любовницы и дети князя Тайраго, старший брат барона Вентира со всем семейством, семья градоначальника Бункурма... всего, включая признанных бастардов, сорок трупов. Расчленённых точно по той же схеме, что семья Тайве. Сами князь Тайраго, барон Вентир и градоначальник живы и невредимы.
— Жёстко.
— Зато теперь о неприкосновенности непричастных будут помнить куда крепче, — сказал Эннеаро. — Лучше один раз покромсать десятерых за одного, чем...
— Не объясняй. Что ещё учинила пара Наших союзников?
Принц рассказал. Обстоятельно, хотя и без лишних подробностей. Про "взрыв" в одной из жилых пещер Шъявира, после которого в эпицентре образовалась сферическая каверна, как бы насаженная на проплавленный в твёрдой породе вертикальный колодец шириной около двадцати метров. Про ещё один "взрыв", начисто уничтоживший верхушку клана Серых Сов в Трёхречье. Про центральные склады компании "Уварт Лакс": почти два квадратных километра отлично охраняемой территории, весь товар на которой, общей стоимостью не менее пятисот миллионов лениманских сео, за считанные минуты превратился в хлам.
— Что значит — в хлам?
— Смотря по виду товара. Доспехи и оружие из цессийской стали, например, обратилось в комья ржавчины. Севанские шелка — в лужи вязкой вонючей слизи. Вино...
— Достаточно. Значит, курьерской службе здорово подрезали финансовые крылышки.
— Именно.
Подобно тому, как "Компания Хайхел" служила полуофициальной ширмой для тайной службы королевства Энгастийского, "Уварт Лакс" выполняла аналогичную роль для курьерской службы Ленимана. Только "Компании Хайхел" по традиции, исходя из долгого опыта и тонкого расчёта, предоставлялось куда больше самостоятельности в вопросах чисто торговых, тогда как "Уварт Лакс" играла, скорее, роль голема, чем служебной собаки.
При миллиардных оборотах потеря пятисот миллионов для этой компании не критична. Но ущерб репутации, срыв сроков по сотням договоров, слухи (которые можно ещё и раздуть)...
Возможно, курьерской службе придётся подыскивать новую ширму.
— А кроме того, — сказал Эннеаро после паузы, — они поймали Разметчика.
— О! Славно! И кем же он оказался?
— Она. Неуловимый Разметчик, втихую отправивший на дно двадцать шесть кораблей под нашим флагом, оказалась стихийным магом воды... с прелюбопытным артефактом.
— Рин, давай оставим эту дуру в живых.
Наградой Айсу стало гневное фырканье со стороны пойманной. И мой вопрос:
— Ты забыл, сколько людей — и не только людей! — утонуло по милости "этой дуры"?
"Или ты просто устал от убийств?"
Мысленное продолжение сказанной вслух фразы он предпочёл проигнорировать.
— Утонувшие всё равно не воскреснут, топи её хоть сто раз подряд.
— Пять часов назад мы резали в Бункурме невинных. По-настоящему невинных, друг мой. И они тоже не воскреснут. Но их щадить ты не предлагал. Почему надо делать исключение для этой?
— Потому что мне её жаль! — заорал Айс. Пойманная дёрнулась, вжимаясь в угол. — Потому что эта идиотка с промытыми мозгами не соображала, что творит! Потому что я надеюсь, что она, оставшись в живых, принесёт больше пользы, чем если мы тупо раскромсаем её на части в назидание таким же юным энтузиастам! Потому что я действительно устал убивать! Доволен?
— Твоим состоянием я недоволен. Ступай, займись восстановительной медитацией, что ли.
— А...
— А с этой я поговорю. Во всяком случае, убивать и калечить не стану. Иди, Айс. Если ты не сбросишь напряжение, взорвёшься. И никому уже не поможешь. Иди.
Айс развернулся и пошёл. Я бросил ему вдогонку:
"Воспользуйся пространственным карманом. Я настрою локальное ускорение времени, так что можешь релаксировать, заодно разбираясь с наследством Орронэха, хоть целый месяц".
"Вас понял, господин начальник".
"Иди ты со своими плоскими хохмами! В пространственный карман..."
Через ментальную сеть до меня донеслось нечто вроде короткого смешка, и я почти успокоился. Да, нагрузка Айсу досталась ещё та, но он выдержит. Он вообще очень сильный.
Во многом — гораздо сильнее меня.
Если бы я не управлял собственной эмоциональной сферой, убирая отвращение, ужас, стыд и всё прочее... ладно, проехали.
Я перевёл взгляд на Разметчика. Та в ответ вытаращилась на меня, скрывая за напускной бравадой исступленную ненависть и всепожирающий страх. Юная энтузиастка, да уж.
С руками в крови по локоть.
— Ну? Говори, коли хотел!
— Для начала сядь за стол, — и, прежде чем последовало гордое: "Не стану я выполнять твои приказы, мразь!", — добавил:
— А то сейчас ты слишком похожа на ребёнка, поставленного в угол. Меж тем я не твой родич и не намерен тебя воспитывать... и вообще предпочитаю общение на равных.
Гневное фырканье. На сей раз в мой адрес.
— Равенство между палачом и жертвой?
— О, я очень хорошо понимаю, что в твою картину мира куда уютнее вписался бы сеанс магических пыток, совмещённый с психоломкой. Вот только я не обязан вести себя сообразно твоим представлениям о естественном порядке вещей. Потому и предлагаю сесть и поговорить.
Разметчик одарила меня очередным фырком, для разнообразия, скорее, презрительным, но из своего угла всё же вышла и даже села. На подоконник, подвинув горшок с какой-то бегонией.
Или не бегонией. В комнатных растениях я не разбираюсь совершенно.
— Итак, начнём со знакомства. Если ты станешь и дальше называть меня палачом, а я тебя — убийцей, это не особенно поможет...
— Рин! Наставник!
Это вторжение я, конечно, предвидел. И многое другое — тоже.
Фэлле Хиорм по-прежнему казалось, что она видит сон. Вот только оснований считать сон кошмарным не прибавлялось. Сначала, когда её в долю мгновения парализовали, стянули с руки Браслет, выпили до капли весь невеликий резерв и сделали ещё что-то малопонятное, похожее на мгновенный перенос в пространстве, ей всерьёз казалось, что жизнь кончена. Конечно, отомстить так, как хотелось, у неё не получилось, но несколько утешало, что немало поганых зеленокожих с их прихлебателями она всё же отправила в Ад, на долгие муки. Теперь и её тоже убьют, устроив перед смертью Ад при жизни, но потом... уж потом-то она непременно встретится с родителями и братишкой! И будет очень-очень счастлива вместе с ними.
Непременно!
Вместо этого получилось что-то совсем странное. Здоровенный взъерошенный маг с таким же здоровенным, как он сам, чёрным двуручным мечом почему-то предложил своему спутнику сохранить ей жизнь. (Эта пара, схватившая её, вообще была странной, чтобы не сказать больше: у одного — оружие, явно магическое, но никакой брони; у другого — броня, оставляющая открытой только голову, но при этом — никакого оружия, даже ножа). Бронированный усомнился. Маг с мечом выдал нечто совсем странное. Бронированный открыто признался, что они, мол, совсем недавно "резали по-настоящему невинных". Маг внезапно и страшно заорал — что-то про "идиотку с промытыми мозгами", про пользу, про усталость. А бронированный отправил его отдыхать. Как будто имел право приказывать магу. И маг пошёл. Когда бронированный пообещал, что с ней, пойманной, поговорит, а убивать и калечить не станет.
Это всё казалось таким странным, что даже слишком. У Фэлле Хиорм внезапно и сильно закружилась голова, поэтому она не очень-то противилась, когда бронированный предложил ей сесть. Правда, в пику ему села на подоконник, но всё же села. И тут в комнату ворвался ОН.
Зеленокожий. Самый настоящий. Точно такой, какими ОНИ и должны быть: с огромными глазищами на пол-лица, тонкокостный, невысокий, с чёрными, заметно отливающими всё той же омерзительной зеленью волосами.
Вот только Фэлле Хиорм почему-то никогда не думала, что зеленокожие бывают такими юными. Такими встрёпанными — ни дать, ни взять прыгучая, полная жизни птаха. В воображении Фэлле зеленокожие никогда не носили домашних штанов с чернильным пятном на левом колене, шнурованных льняных рубах и лёгких кожаных сандалий. А ещё они не таскали с собой увесистые книги и никогда, никогда, никогда не восклицали с совершенно человеческой радостью:
— Рин! Учитель!
По незнакомой девице этот странный зеленокожий едва мазнул взглядом. И всё на этом. Похоже, не счёл достойной своего внимания.
Сидя на подоконнике, Фэлле Хиорм падала в пропасть, заполненную звенящим удивлением до краёв — падала, падала, падала... и всё никак не могла упасть совсем. Бронированный, словно тоже напрочь забыв о пленнице, улыбался зеленокожему ученику, обращаясь к нему на "ты". Тот что-то говорил, нимало не утруждаясь хотя бы казаться почтительно-вежливым, зато не скупился на живое тепло, согревающее лучше всякого одеяла. Фэлле внезапно передёрнуло, как от мороза.
Когда братишка ещё был жив...
...но он умер. Утонул. Из-за этих вот. Зеленокожих.
Падение в пропасть удивления прекратилось. Рывком. И очень вовремя.
— ...об этом тоже поразмысли, а я пока отлучусь.
— Учитель?
— К нам явились люди из тайной службы. И, кажется, явились они за нашей... гостьей.
Здоровенные глазищи находят худощавую фигурку на подоконнике. И ничегошеньки в этих нелюдских глазищах, кроме любопытства, нет.
— А она — кто?
— Спроси у неё сам, — отрезал Рин, вставая и исчезая за дверью. Его ученик оживился:
— Привет! Меня зовут Ильноу. Или, на местный лад, Илнойх. Я родом из Силайха... это мир такой, если ты не знаешь. Ученик Рина Бродяги. А ты кто?
— Убийца.
Страха в глазах зеленокожего не появилось. А вот любопытства прибавилось.
— Правда? А кого ты убила? Как? И за что?
— Тебе зачем?
— Интересно. Люди из тайной службы просто так не приходят. Так что ты натворила?
— Родичей твоих убила. Много.
Ильноу фыркнул.
— Из родни у меня — одна бабушка, и та умерла в Силайхе. Своей смертью, от старости.
— А мои родные умерли, потому что корабль, на котором они плыли, утопили зеленокожие. Здешние, из Энгасти. За это я сама топила их корабли.
— Как?
Фэлле Хиорм потёрла поцарапанное запястье...
...которое больше не оттягивал, успокаивая туго свёрнутой покорной мощью, Браслет.
— Не важно.
— А откуда ты знаешь, что тот корабль утопили именно энгастийцы?
— Что?
— Ну, ты сказала, что корабль, на котором плыли твои родичи, утонул из-за энгастийцев. Ты это сама видела? Нет? А кто тебе об этом сказал? Насколько можно доверять тем словам? Может, говоривший ошибался... или его самого обманули?
Под Фэлле Хиорм внезапно разверзлась новая пропасть. Которую заполняло отнюдь не удивление. И даже не страх. И не злость.
"Так что энгастийский сторожевик их обоих — того... на дно. Ты только не плачь, детка..."
...непогода? Пираты? Или всё-таки энгастийцы? По фундаменту — трещина, и она всё шире. Но реален — не усомниться! — курган, возведённый на этом фундаменте: десятки кораблей, сотни и тысячи жизней, отправившиеся на океанское дно... люди, тианцы, ваашцы — живые существа, такие же, как её родные... но ставшие мёртвыми ради мести. Благодаря ей — и Браслету.
"Убийца!"
— Эй, ты чего?
— Оставь её, Ильноу. Оставь. Сейчас мы ничем ей не поможем.
— Но она же плачет!
— И хорошо. Раз плачет — значит, выздоравливает. Идём.
Дверь за зеленокожим и его учителем закрылась — аккуратно, почти бесшумно. А Фэлле Хиорм сползла с подоконника на пол, уткнулась лицом в колени и разрыдалась в голос, уже не стараясь сдерживаться.
Упарился я с этой мстительницей. Просто страшно упарился. Даже не знаю, сколько мне пришлось просмотреть вариантов вмешательства, сколько сочетаний тонких ментальных касаний, воздействий ламуо и внешних обстоятельств перебрать, чтобы вернуть к жизни из состояния живого автомата психически нормального, адекватного, самостоятельно мыслящего человека.
Нагадить-то было куда проще.
Бессмертный поганец с говорящим прозвищем Пустота явился к девчонке-сироте. Сходу капитально промыл ей мозги, внедрив ложные воспоминания — благо, несчастная и без того мечтала иметь семью и тысячи раз воображала, какими могли бы быть её родные. Ну а дальше — дело техники, то бишь магии. Подсадить на неразвитый, но довольно мощный магический дар полуавтономное заклятье подводного дыхания, потом хитроумные маскирующие чары и ещё более хитроумную детекторную сеть. В качестве последнего штриха — нацепить на руку небольшой шедевр артефакторики в форме браслета. И всё: готовый "продукт" можно отпускать в свободное плавание. Как живую торпеду многоразового использования.
Действовала эта "торпеда" однотипно. Плавала она и без заклятья очень даже неплохо — всё же в рыбацком посёлке выросла, не посреди пустыни. Подвизалась около гаваней, предпочитая курсировать между Дунвегом и Сайласти. Обнаружив корабль под энгастийским флагом, особенно с одним или несколькими тианцами на борту — подплывала, не показываясь на поверхности и пользуясь всеми тремя подсаженными заклятьями, а потом ставила при помощи браслета метку.
И всё.
Оставалось дождаться отплытия корабля, потом выждать ещё время, чтобы с берега никто ничего не заметил, и активировать метку. Браслет пронзал пространство и сбрасывал на корабль искажающие чары, рассекавшие помеченное днище на тысячи кусков. Как правило, корабль после такого отправлялся на дно. Спастись удавалось немногим. Выяснить причину участившихся кораблекрушений у энгастийцев получилось тоже далеко не сразу... а уж о том, чтобы изловить таинственного Разметчика, они мечтали уже несколько месяцев. Очень многие мечтали: и купцы, и арматоры, и родственники погибших, и, конечно же, люди из тайной службы...
Но этим мстительным мечтателям ничего теперь не обломится. Потому что Айс, даже до предела уставший, даже замордованный тем ужасом, который мы с ним творили на пару, всё равно оставался собой. И способности принимать верные решения не утратил.
Фэлле Хиорм вполне можно сдать "кому положено". Они обрадуются со страшной силой. Её можно казнить самыми жуткими и мучительными способами. Есть за что, скажем прямо. Но никого из погибших её казнь не вернёт и никому не поможет. А вот её жизнь... что ж, из живой ещё может выйти толк. Особенно если я позабочусь об этом со всем возможным тщанием.
Конечно, моим жертвам это тоже не поможет. Ни капельки. Но какое-то подобие искупления нужно мне ничуть не меньше, чем несчастной замороченной дурочке Фэлле...
Зал не отличался грандиозными размерами. Когда-то — не итак уж давно — он служил обычной столовой. Теперь его слегка перестроили и использовали как место встреч. Охранную магию, пронизывающую всё вокруг, не трогали: оставшись в прежнем виде, эта магия служила дополнительной гарантией безопасности. Хилой, конечно, но лучше хилая гарантия, чем никакой.
В этот раз всё прошло, как обычно. Первым явился и сел на своё место за круглым столом очень высокий — почти два с четвертью метра — и худой мужчина. Седые волосы его немного не достигали узких плеч, глубоко посаженные тёмные глаза под кустистыми чёрными бровями имели выражение подозрительное и постоянно норовили вильнуть в сторону. Бороды он не носил, зато носил подбитый ватой халат с нашитыми поверх него стеклянисто блестящими пластинами.
