Цр: О верности крыс

Внутри оказалось почти пусто. Толстые стены (голый камень), камин. Лежанка с несколькими пышными шкурами, стол без чернильницы, но с воском для печатей. Полки со свёртками, в которых под промасленной бумагой угадывалось оружие. Второй выход был скрыт, но явно был, потому что камин ещё тлел, а подвозить дрова через треугольный пустырь никак невозможно.

— Поджидала меня? — спросил Нхарий, зажигая лампу на столе. — Прикрой дверь.

— С заката, — сказала Кошка, прикрывая. Наёмник остро глянул на неё, усмехнулся.

— Не иначе, влюбилась: столько высидеть в этом болоте!

— Я то и дело в кого-то влюбляюсь, — обезоруживающе улыбнулась Кошка. — Жаль, от дел это не освобождает.

Нхарий присел на край стола, всем видом показывая живой интерес к упомянутым делам. Кошка осталась у дверей, но как-то сумела принять вид непринуждённый и даже кокетливый. Может, дело было в кошачьем изяществе позы, а может — в расстёгнутой куртке, живописно сползшей с одного плеча.

— Кхад могла бы предложить тебе задание. Разумеется, ты можешь отказаться, если теперь ты отдаёшь предпочтение заданиям лорда тэрко...

Нхарий прервал её:

— В каком смысле — предпочтение?

Кошка с очень качественной небрежностью пожала плечиком.

— Последние четыре раза ты работал на ол Баррейю.

Нхарий шевельнул губами, потом сказал с некоторым раздражением:

— Я пока ещё наёмник, а не коричневый. Что у тебя за дело?

Кошка мысленно поздравила себя.

— Съездить в Нюрио и забрать оттуда некоторые бумаги. За пять золотых, не считая дорожных расходов.

— Какие бумаги?

— Ты возьмёшься?

— Между вами и тэрко я лезть не стану. Какие бумаги?

Кошка мысленно поздравила себя ещё раз.

— Об имянаречении герцогов ол Нюрио. Род заглох, их может быть не очень просто отыскать, но очень просто забрать.

Нхарий пристально смотрел на неё, отыскивая в Кошкином лице подтверждение тому, что задание с подвохом. Кошка излучала искренность и обаяние.

— Если я отказываюсь? — вслух предположил он.

— То в Нюрио поедет кто-то из наших и мы сэкономим пять золотых, — качнула головой Кошка. — Жаль, конечно: нам здесь людей не хватает. Это лорд тэрко может опытных людей отправлять даже на заведомо бесполезный обыск в каких-нибудь "Стрижах", только чтобы показать: война началась. А нас мало, да и со стороны стараемся никого не брать, только когда совсем рук не хватает...

Кошка подумала и поздравила себя в третий раз. На "заведомо бесполезном обыске" взгляд у Нхария определённо сделался жёстче. О заведомой бесполезности ол Баррейя ему явно не говорил. А наёмник сильно не любил чувствовать себя тем волшебным мечом из пословицы, которым дурак рубил капусту. Сильней он не любил только заказчиков, которые скрывают от наёмника существенную информацию.

— И ты не думай, — добавила Кошка, — что кхади станут тебя преследовать за отказ. Кто согласится иметь с нами дело, если мы не будем чтить подводные законы?

Нхарий помолчал. Провёл рукой над едва заметно чадящей лампой. И стал спрашивать подробности заказа.

_________________

1эттей — зд. прозвище

2Ррагэ — персонификация хаоса

3ушёл с Кеилом — т.е. умер.

Лис Загри

"Чайная", Новый город, Эрлони

Гость от Лиса, передавший предложение встретиться, застал ол Баррейю за отдыхом: лорд тэрко в кои-то веки читал для души, а не для дела. Нельзя сказать, чтобы приглашение от подводника шокировало или возмутило лорда Нохо: из всех подводников он резко отрицательно относился только к паршивке, а к Лису Загри никаких особых счётов не имел. Подводники — обязательная часть любого крупного города, и лорд тэрко никогда не ставил целью искоренить их полностью. Кроме того, централизованные подводники — это куда более удобно, нежели разрозненные стайки. Лис Загри спокойно делал деньги, не всегда используя для этого легальные методы, но ол Баррейе казалось бы странным его за это упрекать: кто в грешном мире безгрешен? Да и не слишком серьёзными были эти грехи. Лорд советник ол Жернайра, например, приносил столичному бюджету куда большие убытки.

А кроме того, мотивы и цели Лиса были совершенно понятны, прозрачны и ни в малейшей степени не угрожали государственному спокойствию. Чего нельзя было с полной уверенностью сказать, например, о целях паршивки.

Словом, ол Баррейя не видел, почему двум умным, уважающим друг друга людям не поговорить о делах в приятной обстановке. Вот о месторасположении приятной обстановки у тэрко и Лиса несколько разошлись мнения. Знатоки и любители изысканного досуга, приятной беседы и дорогого чая ходили в "Маэтишеной", зная за этим домом славу самого утончённого места в столице на двух островах. О "Чайной" Нового города не вспомнил бы ни один из них; так и Нохо ол Баррейя впервые узнал о ней из письма Лиса Загри. Приглашение несколько удивило ол Баррейю. Впрочем, удивление в данном случае шло только на пользу Лису: лорд тэрко был слишком заинтригован, чтобы не пойти на назначенную встречу. И уже на пороге "Чайной" понял, что встреча будет удачной, даже если не удастся разговор. Это заведение, безусловно, стоило того, чтобы в нём бывать. Оно отличалась от "Маэтишеной" не меньше, чем "Маэтишеной" от прочих заведений столицы, но между этими двумя местами было несомненное сходство. Пожалуй, какой-нибудь историк искусств из Арнера или Нори-ол-Те стал бы умно и многосложно говорить о тонком чувстве стиля, объединяющих эти два места, и об умении видеть неброскую красоту простых вещей вкупе с поистине императорским пренебрежением к их рыночной стоимости. Лорду Нохо не доводилось ни бывать в Тиволи, ни интересоваться историей искусств, так что он не распознал источник, из которого черпали создатели "Чайной". Он просто наслаждался. Илирские полированные панели стоимостью в целое состояние соседствовали в "Чайной" с голой кирпичной кладкой. Тончайшей работы лампы свисали с тёмных от копоти грубых балок. Тяжёлые столы вблизи обнаруживали резьбу под тёмным лаком, а в дешёвой глиняной посуде было что-то, отчего пальцы сами тянулись ещё и ещё осязать их шершавую поверхность. Илирская утончённость сходилась здесь с тяжеловатой кадарской основательностью на той зыбкой грани, где высшим изяществом оказывается безыскусность.

Едва ли Лис Загри был завсегдатаем здесь, но он очень точно угадал, что именно может сгодиться на роль хорошей взятки лорду тэрко, с его страстью к подобным местам.

Ол Баррейя позволил слуге провести его за раздвижные двери в отдельный кабинет. Лис уже ждал. При звуке открывающейся двери он отложил в сторону какой-то документ, с шорохом свернувшийся на столе, и встал, приветствуя.

— Впечатлён твоей смелостью, — сказал ол Баррейя, садясь напротив Лиса в кресло с плетёным сиденьем. — Не знать наверное, что лорд тэрко не приведёт рыбаков — и явиться...

Загри улыбнулся крупными бесцветными губами и покачал головой. Сцепил руки перед собой на столе, так что широкие рукава скрыли их полностью. Илирский жест, как и илирская одежда, были у Лиса естественней, чем у иного илирца.

— Не обижайте старика, лорд Нохо. Пусть он останется при своей осторожности, а смелость отдайте мальчишкам. Дело не в моей смелости, а в вашей репутации.

— Хорошая вещь — репутация, — согласился ол Баррейя. — Если с умом её копить и с умом расходовать, многие подлости удастся сохранить в тайне. Но к делу. Насколько я знаю твою репутацию, ты не любитель пустых церемоний.

Загри склонил голову.

— Я полагаю, — сказал он, — для вас не тайна, что не все доходы удачливого торговца — плоды удачной торговли.

— Безусловно, — сказал ол Баррейя. — Более того, мне крайне любопытно, с кем я сейчас разговариваю: с почтенным купцом и банкиром Загиршем Ченгой или же с Лисом Загри.

— В этом деле у них общий интерес, — прикрыл глаза Загри. — А дело в том, что у обоих этих людей та же проблема, что у лорда тэрко. Эта проблема зовётся Кхадерой.

Загри сделал паузу, следя за собеседником. Ол Баррейя не шевелился; но Лис ясно видел, как тот напрягся.

— Уверен, вы и сами думали об этом. Кхади слишком быстро забрали слишком много силы. Я поставлю всё своё имущество против черепка: ещё немного, и они захотят пойти выше. Им уже сейчас тесно в подводниках.

Ол Баррейя молчал, глядя пальцами бок глиняной чашки. От чая поднимался мягкий пар.

— О том, как нестабильна Империя, вы знаете лучше меня. Если так пойдёт дальше, нас ждут беспорядки. Если не гражданская война. Самое время для авантюристов.

— Не вижу, чем это плохо для тебя, — усмехнулся ол Баррейя. — Разве не о вашей братии сказано: "богатеют в войну и наживаются в недород"?

— Я бы не прочь заработать на чужой войне, — спокойно кивнул Загри. — Но жить при этом надо в мирном крае. К тому же, в войну убивают. А на что мне деньги, если я уйду в тот мир, а они останутся в этом?

Ол Баррейя ещё задумчивей тронул глину. Загри молчал.

— И чего ты хочешь? — спросил герцог.

— Избавиться от кхади.

— У тебя есть определённый план? — ол Баррейя чуть прищурился с явным скепсисом.

— Нет. У меня есть деньги, у вас есть закон. Если мы выждем удобный момент для удара, план на этой основе разработать можно.

Дхонейдо о-Баррейя

"Башни", Эрлони

На резную деревянную панель падал мягкий рыжеватый свет, обещая скоро ослабеть и смениться сумерками. Свет не подчёркивал грани предметов, а мягко облегал их, сглаживал, смазывал, делая нечёткими. Тени в резьбе казались живыми и осязаемыми, словно домовая родня туманниц, словно тихо дышали и ждали прикосновения.

Дхонейдо о-Баррейя отвёл глаза от стены и заставил себя взглянуть на широкий прямоугольник окна. Отец не скупился на отделку "Башен", и в окне было настоящее стекло в частом бронзовом переплёте. Не слюда — стекло; и заоконный мир проступал почти чётко, позволяя различить не только цветовые пятна с неясными контурами, но и некоторые детали. Тем не менее, разобрать, что это за тень дробится у левого края окна, Онею не удалось. Мальчишка завозился на высокой подушке, потом взял себя в руки и отвернулся, лёг на бок, спиной к окну, игнорируя тени.

"Я не трус, не трус, не трус..." — повторял Оней, стискивая зубы. Плечо, выглядывающее из-под одеяла, начало мелко вибрировать от напряжения.

"Не трус, а дурак! — разозлился Оней. — Не отворачиваться надо, а быть наготове, расслабиться и сосредоточиться..."

Он перевернулся на другой бок, следя за тем, чтобы не налегать на плечо и уложить ноги так, чтобы можно было вскочить одним движением. Стал следить за дыханием, вспоминая упражнения на расслабление. Чувство, которое Оней отказывался признать страхом, ушло из рук и ног и сконцентрировалось в лёгких.

Медленно сгустились сумерки, чтобы потом резко обернуться ночной теменью. Оней не спал. Он давно знал, конечно, что в мире люди умирают и убивают, что ночью на улицах небезопасно. Но вот что сам живёт в том же мире, что смерть может случиться и с ним тоже... Если Оней и знал это, знание было сугубо академическим, не имеющим никакого выхода на практику. А его мир — мир наследника лорда тэрко — исчез, не оставив на память даже брызг или обломков.

Он любил бродить в одиночку по ночному Эрлони — до недавнего времени Когда тебя каждый день окружает целая орава, это здорово действует на нервы: особенно, если из этой оравы тебе ни одно лицо видеть не хочется. Кроме, разве что, мамы, но и с ней особо не поговоришь. Не об узорах же для рукава. А о механике она сама слушать не станет. И правильно сделает — зачем ей механика?

С отцом поговорить — другое дело. Когда отец дома и когда он дома не по делу, у него случается свободное время, которое можно потратить на разговоры с сыном. Пару лет назад, когда отец ещё не был лордом тэрко, свободное время у него случалось существенно чаще...

Дхонейдо о-Баррейя вздохнул и укутался плотнее. Именно потому, наверное, он так полюбил прогулки: не столько за само брожение по улицам, сколько за то, что в финале Онея ждал кто-то, с кем можно поговорить. О-Баррейя совершенно точно знал, что мать этого знакомства не одобрила бы: наследнику герцогского рода не пристало знаться с каким-то подмастерьем. А вот отец, наверное, ничего не имел бы против. К нему постоянно по делу и без дела заходит очень разношёрстная публика. Отец судит не по родовым знакам, а по словам и делам человека. Потому, например, с ол Лезоном (хоть тот всего только граф, да и то откуда-то из провинции) говорит много и подолгу.

Не то, что с неуклюжим и бестолковым наследником.

Шагая по улице, Оней то и дело насуплено косился на встречных. Наследника назойливо преследовало подозрение, будто прохожие могут подслушать его мысли и облить его заслуженным презрением.

С новым знакомым, подмастерьем, кстати, этого подозрения не было. И вовсе не из-за разницы в положении. Просто. Болтая с приятелем о чертежах, сортах бумаги и разных архитектурных стилях, Оней меньше всего думал о разнице в положении. Если и думал, то о том, как повезло, что заказывать отцовский портрет он пришёл именно в лавку мэтра Астиваза, иначе так и не было бы никого, с кем спорить: чем больше руководствовались строители Веройге — пользой или красотой. Правда, с Мийгутом тоже не всё удавалось обсудить. Баллистикой ученик каллиграфа не увлекался, а вычисления нагоняли на него тоску. Зато рисованием, черчением и умением отличить классический имперский стиль от новоарнакийского подмастерье о-Баррейе не уступал ни в чём. Но одного этого не было бы достаточно для начала дружбы, поскольку Оней под страхом смерти не сумел бы запросто начать общаться с кем бы то ни было, будь то даже нищий или раб. Зато запросто общаться умел Мийгут, когда хотел, — хоть с церковными иерархами, хоть с наследником герцога. Потому мэтр Астиваз и оставлял на него лавку со спокойной душой: знал, что мальчишка справится с любым клиентом.

Так что это не Оней сдружился с Мийгутом, а Мий с Онеем: Мий вообще слабо себе представлял, как можно не сдружиться с человеком, который забегает в лавку десятый раз за неполную луну. А не забегать Оней не мог: мэтр Астиваз быстро понял, что о-Баррейя деньги считать не умеет, торговаться — тем более, а потому при встрече говорил, как тяжко идёт работа, как много времени и сил забирает, и как хорошо было бы доплатить за срочность. За те деньги, что он вытянул из мальчишки, можно было написать не то что копию с готового портрета на медальон, а новое полотно на всю стену дворцовой приёмной залы. О-Баррейя смутно об этом догадывался; потом и точно узнал от Мийгута, что переплатил в несколько раз, но не особо расстроился. Главное, что портрет отца — будет...

Оней зажмурился и сжал здоровой рукой край одеяла, когда плечо опять проткнул горячий штырь. Мальчишка осторожно выдохнул. Перевернулся на здоровое плечо, уткнулся лицом в горячую подушку и зажмурился ещё сильней. Хотелось не кричать — визжать, как щенок под колесом телеги. Подушка из горячей быстро становилась горячей и мокрой, как ни жмурься. И, как ни жмурься, хотелось съёжиться и спрятаться не то в сундук, не то за ширму, чтобы не ждать плечом ещё одной стрелы, как в тот вечер. В тот вечер (мелкий дождь, пятна света в дожде, мокрый блеск мостовой и дверных ручек) он как раз шёл из лавки Астиваза. Что-то толкнуло сзади; так, что от толчка Оней упал ничком, едва успев подставить руку, когда мокрый кирпич мостовой встал дыбом и кинулся в лицо. Тогда было проще: тогда не было больно. Только мутно, и почему-то не удавалось встать. И слышалось чьё-то: