Цр: О верности крыс

— А... Шонек?.. — с отчаянной надеждой спросил он. Девчонка холодно скользнула по Шонеку глазами.

— Я приняла тебя. До твоих внуков, собак и блох мне дела нет.

Её слова имели немалый успех среди присутствовавших: едва ли не все взорвались смехом и присвистываниями. Потом девчонка подняла ладонь — шум как отрезало.

— Лорд, Кошка, Хриссэ — будете учиться с завтрашнего дня. Остальные — кто захочет.

______________

1Кеил — бог смерти, порогов, мостов; покровитель убийц, в особенности наёмников.

2Ррагэи — ругательство с отсылкой на Ррагэ, персонификацию хаоса.

мэтр Ошта ол Туавер

"Способ Таго", фехтовальная школа и дом мэтра, Эрлони

Да и странно бы не удивиться, обнаружив в своём тщательно охраняемом кабинете постороннего мальчишку. Одетого скромно и добротно, как бывают одеты ученики-ачаро в почитаемых храмах или у хороших ремесленников. А вот ловкость дикого зверёныша в движениях вызвала у мэтра Ошты профессиональное "из этого выйдет толк", хоть всех движений был — вежливый поклон; выгоревшие мало не до белизны волосы скользнули по ушам на лицо.

— Да не убавится честь вашего1 дома и ваша честь, мэтр Ошта.

— Кгм, — сказал Ошта. Для подмастерья слишком много гонора в поклоне, для послушника — слишком хищно, а в своих ачаро мэтр его не числил. Ошта, придерживая мечи, чтоб не задевать мебель и чтоб в случае чего далеко не тянуться, прошёл к креслу и сел спиной к окну. Удачно, что только что вернулся и не успел ни переодеться, ни оружие отцепить.

Мальчишка покорно сощурился на предзакатное яркое солнце.

— Меня зовут Дзойно. Извините, что залез в ваш дом, но иначе поговорить не вышло бы.

Это он верно сказал. Мэтр Ошта как человек занятой высоко ценил досуг и одиночество. А потому пробиться к нему на приём не удавалось не то что подозрительным ачаро, а и большей части столичного дворянства.

— Моя госпожа послала передать вам предложение, которое многие сочли бы заманчивым.

"Так", — подумал Ошта. В своей работе он терпеть не мог четыре вещи: попытки заказать ему убийство, просьбы выступить в дуэли вместо кого-либо, приглашения на участие в публичных боях и — дуреющих от скуки высокородных ослов и ослиц, желающих видеть своё чадо восемнадцати лет и девяти камней весу равным Таго на мечах.

Белоголовый стревец что-то, похоже, в лице мэтра заметил. И понял правильно. Но ничуть не смутился, поклонился ещё раз и возразил на невысказанное:

— Вы, наверное, решили, что это турнир или убийство.

"Значит, всё-таки в учителя великовозрастному олуху", — мысленно кивнул Ошта.

— Моя госпожа предлагает вам учить восьмерых учеников и её саму — отдельно.

Так. Это уже интересней. Когда в этой школе последний раз была ачаре? Точно не в этом году. С прошлого года помнится та дочка кадарского генерала; отец давно мечтал подарить кому-то маленький меч, а рождались одни девочки. Ребёнка генерал пугал до судорог, и девочка так боялась проиграть, что не имела никаких шансов побить хоть кого-то. С такой или почти такой историей, жертвы родительских амбиций, есть в каждом году, притом обоего пола. А вот лет восемь назад были в "Способе Таго" две ачаре — не разлей вода, такие, что и сейчас приятно вспомнить. Теперь где-то в Занге, и так же слывут сумасшедшими за пристрастие к шуткам сомнительно смешным, но неизменно рискованным. У мальчишек почти у всех один повод фехтовать: положено так, каждый мужчина должен уметь драться. А для девчонок этого "положено" нет, вот и получается, что если приходят к Таго, то с настоящей причиной, а не внешним поводом. Простая арифметика: если лезет человек, куда не звали, значит надо туда человеку по-настоящему. А раз надо, то и результаты на загляденье.

— Ты постой, сколько золотых за урок, — прервал мальчишку Ошта. — Скажи лучше, как твою госпожу зовут.

Мальчишка сбился с мысли на миг, но быстро оправился.

— Не могу.

Ошта усмехнулся. Чем глупее посол, тем секретней секреты, как говорят в Илире. Положим, мальчишка вроде и не глуп...

— Как ты попал в кабинет?

— По лозе из сада, — он пожал плечами. — А замок на окне ерундовый.

Понятно, ерундовый. Предполагается, что в сад попасть без спросу нельзя, и никакой идиот не полезет по лозе на четыре роста.

— А стена сада? Собаки? Стража?

— У вашего соседа стена ниже и возле неё со стороны улицы растёт каштан, на углу Оленеморной и Стрижей. С той стены и ваша пониже. Собака спит, она с голоду любой кусок мяса хватает, что туда ни брось. Расде вы вчера на свадьбу сестры отпустили, а Кесшо опять напился.

— А Сида? — с интересом спросил Ошта.

— Так он же один, — снова пожал плечами Дзойно. — Что мне, времени не хватит, пока он с той стороны дома?

Та-ак. А "госпожа"-то не проста. Кто там главный поставщик мастеров на все руки на столичный рынок? Лис Загри? У него свой штат учителей, ему сторонние не нужны. Джито Безухий? Не так невероятно; он больше по кражам, ну так этим лоза тоже хорошо объясняется. Только вот под название "госпожи" ни один из них не подходит. Гоор? Этот мельче плавает...

— А уровень учеников какой? Фехтовать учились или нож в руках не удержат?

— А примерно, как у меня. Фехтовать не учились, — мальчишка прямо посмотрел мэтру в глаза, — но ножи в руках держим крепко.

И ножи, и кастеты, и дубинки. Мэтр задумчиво глядел на собственную поясную бляху.

— Ты же понимаешь, парень, как рискуешь, — сказал Ошта. — А если я тебя сейчас к стулу прикручу да позову коричневых?

— И что вы им скажете? Что вор залез?

— Залез, — кивнул Ошта. — Серебряные ложки крал, а тут я. Думаешь, не найдут способ узнать, на кого работаешь?

— Не работаю я! — возмутился Дзойно. — Я фехтовать хочу, а меня к мэтру ни в какую не пускали, сколько я Сиде ни нудил! Вот кухарка у мэтра — что надо, и тётку мою покойную знала! А я в школу хотел — ну и пришлось в окно лезть, раз в дверь не пускают!

"Хорош, засранец!" — одобрительно думал Ошта, грозно хмуря брови.

— Собаку отравил. И клинков на тебе, как блох.

— Не травил, а усыпил; тётка мастерица была по травам, вот и меня научила. А клинков, — он усмехнулся, — я специально для такого дела никогда и не имел вовсе, откуда? Один только нож и есть, от бати-покойника.

— Ладно, шельма, — махнул рукой Ошта. — За кем бы из больших рыб ты ни плавал, а я присягу давал. Я роду императорскому ол Истаилле служу, как дворянин, и на подводников работать не стану. За вами Кеил, за мной Таго. Так... своей госпоже и передай.

— Передам, мэтр. А она просила передать, что против Его Величества Нактирра пальцем шевелить не станет, потому что проще подождать, пока сам помрёт. А если вы откажетесь, то всю жизнь потом будете знать, что других таких учеников, как кхади, у вас не было и не будет никогда.

Дзойно поклонился и шагнул к окну.

— Надумаете, — добавил он через плечо, — второй тагал2 на Лорской дороге, в двадцать шестой день этой луны, за час до заката.

И канул через подоконник.

Ошта сидел в кресле неподвижно и смотрел, как на стенах, обитых бледно-голубым шёлком, гаснут квадраты заката в сизой сетке тени от оконного переплёта. Шёлк был древний, чуть не как сам дом. Мэтр помнил время, когда доставал исполину в полном вооружении кадарской тяжёлой пехоты до крестовины двуручника. Двуручник стоял остриём между ногами исполина, а Ошта (тогда ещё о-Туавер, наследник) — на одном его латном сапоге обеими ногами, на цыпочках и до крестовины доставал вытянутой рукой, пока второй держался за пояс латника. И шёлк тогда сиял небесно-голубым, не выцвел и не отливал этим предательским желтоватым оттенком. Давно надо поменять, а всё руки не доходят. И отец тогда садился вечерами в это кресло, брал Ошту на колени и делился мудростью: чем больше платят за урок, тем тупее ученики. И тем меньше хотят учиться.

— Ты видел этих беременных тараканов? Этих криволапых телят?

Ошта видел. Тараканы и телята были большими и сильными и с большими мечами, тогда как Оште ничего, кроме ножа, не полагалось.

Лет через пять, скача на солнцепёке с большим (тяжёлым!) мечом, который через каждые два часа тяжелел вдвое, и слыша от отца "таракана на сносях" уже в свой адрес, Ошта жгуче ненавидел дорогооплачиваемых учеников, кого не ждали дополнительные тренировки после ужина и ночные побудки с плаванием в реке часа два, пока рассветёт. И кому прощались такие ошибки, за какие Ошта намотал бы с двумя вёдрами воды десятка два кругов вокруг усадьбы и ещё столько же, если расплескает хотя бы четверть. Прошло ещё немного лет, и Ошта сам не заметил, когда в нём выросла эта жгучая благодарность к отцу и совершенно отцовское презрение к телятам.

А став мэтром — ох, как он лютовал, заметив в ком из учеников искру таланта! Никаких поблажек, рвись наизнанку — а делай, и только попробуй равнять себя с телятами, выискивая повод для гордости. А вот стань на поединок со старшим, с почти уже мэтром, погляди, на что ты способен. Поединку всё равно — новичок ты или двадцать лет дорогой Таго ходишь. В поединке ты либо хорош, либо плох, вот и вся арифметика.

Закат потух и остыл. Ошта подумал было зажечь свечи, но махнул рукой. Хорошее время — сумерки. Мягкое, двуличное. Не оттого двулично, что лжёт, а оттого, что сводит две правды. И одна правда не лжива, и другая не врёт. Хорошее время.

Ошта встал с кресла.

Какое сегодня число? Двадцать третье? Итхае на дежурстве.

Выглянул в окно, крикнул:

— Егош! Вели седлать Ветерана.

На Белый остров, в Веройге, императорский замок, можно было попасть несколькими путями. С причала у восточного берега острова, где заканчивался город и начиналось озеро. На пароме или лодке из старого города — через пролив между Большим островом и Белым. Или по одному из мостов, протянутых от города. У каждого из мостов стояла караульная башня; предполагалось, что в военное время они смогут держать оборону. Каким образом и зачем оборонять дальний край моста, когда этот мост можно просто разобрать, теоретик Ошта не видел. Впрочем, войны давно уже не докатывались до Древней столицы, и башенки служили больше для пущего величия имперского и чтоб производить впечатление на приезжих.

— Стой, кто идёт! — скучным голосом крикнули сверху. Ошта задрал голову:

— Погоди, Ветерана привяжу, взберусь к тебе, и постоим!

— Вот это дело! — приветливо взревели в освещённой скворечне-караулке.

До караульного поста было три пролёта ломаной спирали с необоснованно высокими ступеньками.

— Хорошее упражнение для стариков — эта лесенка, — поприветствовал друга Ошта. — Давно комаров кормишь?

— С заката и кормлю, — хохотнул тот, сгребая древком алебарды со скамьи какие-то крупные и лысые комья меха, две пустые бутылки, осколок глиняного кувшина и ржавые ножницы устрашающих размеров. Скамья опоясывала караулку с четырёх сторон, являясь единственным предметом мебели в этой коробке четыре на четыре шага и с бортиками по грудь высотой. Крыша держалась на четырёх столбах, вернее, уже на трёх, потому что четвёртый подломился и сам стоял теперь только из любви к славному отечеству. Столбы сияли, обвитые масляным дымком из ламп, отражались в чёрной воде Арна, рядом с дробными отражениями факелов вдоль моста. Дальше на восток в беззвёздной темноте мороком вставал Веройге: созвездие окон и уличных факелов.

— Ты садись, — гостеприимно повёл алебардой караульный. Выглянул наружу на стук копыт, крикнул "Стой-кто-идёт" тем же скучным голосом ("Отвали, Итхае", — лениво послышалось снизу и процокало дальше) и с чувством выполненного долга повернулся опять к Оште.

— Так ты здесь чего? — прогудел Итхае, почёсывая бороду.

— А тебе напарник не нужен, поскучать вдвоём? — полюбопытствовал мэтр, подавив желание тронуть свою бородку; рядом с бородищей Итхае она выглядела как-то несолидно.

— Не, это ты зря, — посерьёзнел караульный. — Я сегодня не пью.

— Заболел? — усмехнулся Ошта, разглядывая скамью. Судя по пятнам, скамья при нужде служила и столом. Обеденным, карточным, разделочным...

— Да я думаю, трёх дней пока хватит, — сказал Итхае, ставя алебарду в угол. Внизу что-то двигалось сквозь ворота на мост, лязгая, гремя и невнятно поминая Верго и "отца нашего, имперантора".

— Стойктоидёт, — на одной ноте пробасил Итхае, не оборачиваясь. Ответили неразборчиво, но, судя по тону, — матерно.

— Слушай, вот давно хотел спросить, — начал Ошта, ещё раз глянул на лавку — и сел. — Ну зачем у тебя алебарда? Не лук, не дротики, не копьё, не рог, чтобы объявить тревогу, — алебарда!

— Да пёс его знает. Традиция, пепел ей в душу. А я сам их терпеть не могу. То есть, в строю против конницы, положим, ещё куда ни шло, а так... Тьфу.

— А что Устав говорит? Вот, скажем, те, что гремели сейчас внизу — были они зангские наёмники...

— Да Кироч это был, — зевнул Итхае. — Из третьей сотни. И дружки его, такие же, опора гвардии. Они чуть не каждый второй день собираются, к этому времени как раз глаза зальют — и тащат задницы в приёмную, проситься на поля сражений. Во славу Вечных и императора.

— Ладно, — не стал спорить Ошта. — Вот пускай я крадусь сквозь Синие ворота в Веройге, и на лице у меня явственное намерение (Ошта изобразил "явственное намерение", Итхае гулко хохотнул) покуситься на святое... (он призадумался) ...помочиться на мопса Его Величества.

Итхае заржал так, что чуть не сшиб рукой алебарду. "Помочиться на мопса" было притчей во языцех с того самого парада, на котором холёный и наглый мопс Его Величества оскорбительно облаял коня одного из гвардейцев, а конь это самое и сделал. Прицельно. Тогда-то гвардия и доказала, что набрана сплошь из героев: ни одно лицо не дрогнуло. Зато после...

— И вот ты мне кричишь стоять, а я крадусь и лелею кощунственные планы, — продолжил Ошта, когда Итхае отсмеялся. — Что ты должен делать, по Уставу? Прыгать вниз и рубить меня с налёта?

— Грозить сверху и щёки надувать.

— А. Очень мудро. Нактирр придумал?

Итхае неожиданно взорвался.

— Слушай, Ошта, не мажь ты мне дерьмо на хлеб, и так уже поперёк глотки все эти разговоры! Умные все, рассуждать, какой император — пустое место, какой тэрко — ему под стать, одно название, что глава города. Как налоги растут, а мечи и кони старше пепла, и как выпивки на рыло мало дают. И ведь не поспоришь с вами, философами! Вот сижу я тут в караулке — и что я делаю? Штаны просиживаю да лавку полирую! Хоть с Кирочем идти, тоже в бой проситься! И жалование опять задержали: двадцать третье уже, обещали позавчера дать, да с тех пор, как обещали, ни хрена и не слышно. А тут крыша течёт, и забор нечинен, и жена у меня рожать будет в середине новой луны, это ещё один рот кормить! Тьфу, жизнь крысиная, пепел ей в душу!

Итхае звучно потянул носом и смачно сплюнул наружу, на мост в императорский замок. Ошта сидел молча, глядя в подломившийся столб.