Перекрестки Берии

— Здравствуй, Арнольд, — пробурчал подполковник. Он явно знал партийного.

Вид у Студилина был, как у съевшего лимон. В здешних краях бушевали свои, невидимые посторонним страсти, очень отличные от политического бандитизма. Даже для далекого от интриг Вороновича достаточно доходило. Это ж достаточно просто, объясняли сведущие люди. Если у тебя бумага от людей Веймера, Аллика или Кумма не ходи к назначенцам Каротамма и Кэбина.

Просто? Совсем нет. Все они занимали довольно высокие посты в руководстве: А.Веймер был председателем Совета Министров республики, Г.Аллик — его заместителем, Б.Кумм — министром государственной безопасности Эстонии. Н.Каротамм — первый секретарь ЦК КП(б) Эстонии, И.Кэбин — секретарь ЦК КП(б)Э по агитации и пропаганде.

Внутри республиканского руководства существовало несколько групп, борющихся за власть и влияние. Разобраться в их старых и новых счетах и сварах, отделив личную от общественной основы, не так просто. На поверхности лежало противостояние этническое. То есть представительство в республиканских и партийных структурах русских (русскоязычных) и эстонских представителей. Каждый не прочь увеличить долю своих людей в управлении.

Для местных больной вопрос. Советские товарищи частенько здешних уроженцев не уважали и не стеснялись это показывать. Особенно на фоне постоянного возвеличивания достижений русского народа. Буквально любое изобретение записывалось в приоритет перед западными. Мы самые лучшие, но не все. А сплотивший навеки. Это шло сверху и нисколько не смягчалось даже в национальных образованиях. Там сажали вторым секретарем непременно славянина. А кому понравится, если к нему в дом влезли навечно, да еще и определяют правильное поведение.

Не так заметно выпирала разница между самими аборигенами. Одни из них имели большой опыт легальной и нелегальной работы в независимой республике, по несколько лет отсидели в тюрьмах (отсюда их название — 'старые политзаключённые'), другие эмигрировали в Советский Союз или вообще большую часть жизни провели за границей, являясь лишь по факту происхождения эстонцами. 'Старые' и 'новые', 'политзаключенные' и 'эмигранты' доказывали Москве насколько они полезнее и лучше противоположной группы. Иногда это шло за счет населения, реже — тому на пользу. В целом, что те, что эти, были коммунисты и не собирались уклоняться от линии партии.

Тем громче грянуло недавняя поверка из ЦК, выявившая в деятельности ЦК КП(б) Эстонии крупные недостатки и ошибки, которые замедляют перестройку всей жизни эстонского народа на советский лад. Якобы обнаружились серьёзные извращения в осуществлении политики партии в деревне, которые сводились к следующему: при проведении земельной реформы части зажиточных крестьян удалось сохранить за собой лучшие земли, местное руководство оказывало покровительство кулакам, не защищало интересы бедняков и прочее.

Студилин по этому поводу сильно возбудился даже без команды сверху. Уж очень явные намеки на Первого секретаря ЦК компартии Эстонии Н.Г.Каротамма позвучали. Он обвинялся в том, что 'по существу запретил газетам вести пропаганду преимуществ колхозного строя'.

Как ни странно, ничего серьезного не произошло. Критикуемый покаялся с должным пылом и сохранил прежнюю должность. Возможно, в данном случае, сыграла свою роль позиция Жданова и Кузнецова, которые 'опекали' Эстонию. Второй секретарь ЦК компартии Эстонии Кедров хорошо знал секретаря ВЦСПС Кузнецова ещё по совместной работе в Ленинграде и пользовался его поддержкой. Он и на свой пост был назначен также по его рекомендации.

— В ходе оперативных мероприятий, — бодро начал доклад Воронович.

— Молчать! — наливаясь кровью, взревел Студилин. — Кто тебе позволил устраивать бардак без согласования со мной?

Прозвучало несколько двусмысленно, но он, кажется, и не понял, что выдал ненароком.

— Почему не доложил?

— Телефонная связь отвратительная, — покаялся Иван, — а завтра их бы на месте уже не было!

Председатель сельсовета охотно позволил воспользоваться аппаратом, внимательно слушая разговор. Столь же готовно отправил людей за убитыми и Эдуардом. И очень удивился, когда Воронович закрыл дверь и для начала двинул в поддых. Если сильно ударить в солнечное сплетение, можно и убить. Но такого желания Иван не имел. Исключительно для лучшего понимания вломил. Мотивы предательства он понимал, хотя прощать не собирался. Каждому по трудам его. Мог и погибнуть, да и за напарника Антсу отвечать придется всерьез.

Здешний деятель был уже третий по счету. Предыдущих, как и еще шестерых активистов (два комсомольца, партийный, милиционер и два простых бедняка, взявших землю у прежних хозяев) застрелили. Хорошо семьи не тронули, но те либо сбежали, либо сидели тихо, не смея рта открывать. Так что желающих занять пост не имелось и нынешнему даже выдали оружие. Только вот никого ловить не собирался, исправно сообщая метсавеннад о всем происходящем. Обвинять таких сложно. Прекрасно знали — им не жить, попытайся возмутиться. Но и жалеть, сдавшего его с товарищем, Воронович настроения не имел.

Когда до бывшего деревенского начальника дошло, откуда сведения о его предательстве, даже не потребовалось пугать или всерьез бить. Почти с облегчением сообщил обо всех связях и кто таскает в лес еду, а к кому в гости заходят. Это Иван оставил на потом. Никогда не поздно заняться. Когда машина привезла из леса лейтенанта, забрал с собой разговорчивого 'языка' и поехал в Тарту, на указанный Ильмаром адрес.

— Где арестованный бандит Таавет? — зарычал сходу прямой начальник.

Фактически фраза звучала длиннее. На каждое слово приходилось по три матерных. Он так и дальше продолжал. Для старшего по звании в армии обычное дело. Они всего тыкают подчиненным и разговаривают ругательствами. Вот обратное может выйти боком.

— В лесу лежит, — с недоумением, — ответил Воронович. — У деревни.

Для себя сделал напрашивающийся вывод. Дежурный доложил продиктованное, однако они помчались допрашивать, а не к нему. Проверяли. За такие штучки, вообще-то морду бьют. Сначала помоги, потом устраивай разборки. Тем более при чужих. Арнольд никуда не ушел и сидит рядом, прислушиваясь. Приличный начальник бы громогласно похвалил и лишь затем, с глазу на глаз, вставил на всю катушку.

— Он был тяжело ранен и помер. Нисколько не жалко.

На самом деле добил. Зачем ему такое счастье, нести на горбу в деревню и спасать? Смертной казни нет и этот эсэсовский урод, убивший добрый десяток своих же эстонцев, будет жить? Справедливость требовала отмщения.

— Он мог дать показания о связи с иностранной разведкой!

— Чего? — от неожиданности Воронович раскрыл рот.

— У нас есть сведения, о контактах Таавета с американцами.

За кого он меня принимает? Я ему мальчик? Может и не отказался бы Ильмар от контактов с заграницей в любом виде. Но если б имел возможность, свалил бы мгновенно. Сам признавал, что сглупил, не уйдя если не с немцами, так в Швецию. И никаких сведений о контактах с утра в отделе не имелось, иначе б знал.

— Виноват, — произнес вслух. — Не сумел взять целым. Он отстреливался.

— А про председателя сельсовета и здешний дом, — ехидно спросил майор Кабалов, — в пылу перестрелки выкрикивал?

Заместитель был гораздо умнее Студилина и умел ловить на противоречиях. В войну не в кабинете сидел, а настоящих диверсантов брал. Но уж больно выслуживался. Так и не нашли с ним общего языка.

— Помер-то не сразу, — повинился Воронович. — Кой чего выбил, обещая больницу и спасение.

— И без проверки полез требовать помощь в гарнизоне! — опять заорал Студилин. — Ты имеешь понятие о дисциплине?

— Так точно!

— Тогда что творишь?

— Виноват, вынуждено действовал по обстановке, не имея возможности получить приказ.

— Мне такие офицеры в отделе без надобности, — сквозь зубы, сообщил подполковник. — Не в первый раз лезешь не в свое дело. Три месяца бандгруппу выпасали и всю операцию сорвал!

Нет, ну чего взбесился? Ведь врет в глаза. Воронович реально ничего не понимал. Допустим, он мог чего-то не знать. Не присутствовал или случилось до его появления в отделе. Однако в общих чертах представлял, кто с кем работает и над чем. Докладывали всегда на общей планерке о результатах. Своих сексотов публично по именам не называли никогда. У любого отдельный контингент. Оформляли агентов далеко не всегда. Хотя был и план по вербовке. И попробуй не выполни! Привлекаешь граждан к сотрудничеству, значит работаешь. Премия, повышения и тому подобная фигня. Показатели надо давать. Причем не только для себя. Для отдела важно. Не сумел, значит хреново работаешь, а если не умеешь заниматься агентурной работкой, то тебе другое место подберут, с понижением.

Вот и приходится всячески крутится. С того возьмешь подписку, с этого. Главное не чтоб освещал, а бумажка правильная в папке. Ну и если случится нечто, всегда можно извлечь обязательство о сотрудничестве. Иван не так давно здесь, но тоже имеет несколько официальных сексотов. Но то для галочки. Отдельно, для себя, кое-кто нигде не фиксируется. Например, скрывающий службу в 20-й дивизии ваффен-СС в качестве зенитчика в 16 летнем возрасте. Ничего подпадающего под понятие преступление за ним нет, но срок бы Кийску навесили в момент. А так, учится спокойно в театральном институте. Свой в определенных кругах. Еще капитан буксира, вляпавшийся на контрабанде, экспедитор на торговой базе. Воровство. И так далее. Глядишь и пригодятся.

Нет, все-таки неизвестно зачем вола крутит. Не послали б их с Эдиком отлавливать дезертира так близко к лежке, если б реально нечто крутили. Могли случайно спугнуть. Да и Ильмар хорошо затихарился. В этом году в том районе никого не трогал, уходя от деревни подальше на акции, чтоб не спалить логово. Сейчас хотел натаскать новобранцев на легком деле. Никто б тел не обнаружил еще долго, а шли они в противоположную сторону.

— Виноват! — послушно выдал Воронович вслух итог раздумий на бешенной скорости. Прошло всего несколько секунд. Спорить с командиром — себе дороже. Правильно принимать разнос и каяться. Иначе не успокоится. — Больше не повторится.

Подполковник в очередной раз выдал матерную тираду, на этот раз уже просто выпуская пар и прошел мимо убравшегося с пути Ивана в дом. Делать ему там абсолютно нечего, зато в рапорте можно честно написать про присутствие на месте столкновения.

— Не сцы, — сказал майор Кабалов, подмигивая. — Утрясется. Есть и без 'лесных братьев' чем заниматься. Бумаги точно стрелять не станут. Целее будешь.

На стук калитки Ирья моментально подскочила, забыв о книге. У двери они оказались одновременно. Она сбросила щеколду, прежде чем Иван постучал.

— Я ж просил не ждать, — недовольно пробурчал. — Ночь на дворе.

— Зачиталась, — прижимаясь, ответила.

Возвращался он всегда грязный, заросший, измученный. И пахло от него вечно потом, оружейным маслом, табаком и иногда кровью. Она никогда не спрашивала зачем мотается по районам. И так догадывалась. Он тоже о служебных делах не распространялся. И не важно. Пусть только возвращается. Даже не к ней, но целый. А что грязный не страшно. Теплая вода стоит в котле на печке. Белье постирает пока будет отсыпаться. Лишь бы дали вволю отдохнуть, а не снова дернули на службу, как случалось неоднократно.

— Господи! — сказал он, — я что маленький ребенок, чтоб раздеться не мог.

— Ты еще секретаря ЦК спроси, партийный товарищ.

— Нет, ну правда.

— А может мне приятно тебе помочь?

И это чистая правда. Поливать, когда моется, даже брить, если б позволил. Откуда вылезло это чисто женское она и сама бы не смогла объяснить. Но даже запах нравился. Иногда, когда его долго не было нюхала гимнастерку и становилось легче. Естественно, никому о таком не рассказывала. Да и некому. Маргит бы смогла, но той уже не было. А других подруг и не имела. Не с Клавой же обсуждать мужиков. Она вся такая правильная и морально устойчивая. По крайней мере, на словах. На самом деле все время боится. Любой мелкий начальник вгонял заведующую в дрожь, а уж от чекистов натурально тряслась. Иван перестал заходить поэтому в библиотеку. Даже понимая, что не по ее душу заявился, Клава всерьез очковала. И вполне могла отыграться на Ирье, случись что с ним.

— Может и вытрешь?

Она окинула взглядом полураздетого мужчину. Ничего парень ей достался. Не богатырь, но крепкий. Весь из жил и вполне способный носить на руках. Между прочим, проверено на практике.

— На, — кинула полотенце, — будто чего не видела.

Долгое время между ними вообще ничего не было. То есть он реально приходил учить эстонский. При этом она достаточно женщина, чтоб понимать бросаемые в ее сторону взгляды, когда, по его представлениям, Ирья не видела. Ноги он изучал с глубоким одобрением, да и не только их. При этом никаких попыток сближения не делал, хотя говорили они на всякие темы достаточно свободно. Быстро сообразила, он не из разговаривающих лозунгами, на манер Клавы. Достаточно критично относился к окружающей жизни и не закрывал глаза на проблемы. Судя по иным оговоркам повидал много неприятного. Партизанская война отнюдь не благородное занятие.

Шлепая босыми ногами Иван прошел в комнату. Сначала поставил автомат к стенке, сунул пистолет под подушку и лишь затем нырнул под одеяло. Эта привычка держать оружие под рукой с самого начала не удивляла. Партийных и военных неоднократно убивали. В Таллине не часто, но в уездах регулярно. Хотя о таких вещах в газетах не писали народное радио быстро сообщало об очередном происшествии. Иногда с заметными преувеличениями. Их дом хоть и не на окраине, но вломиться можно без особого труда. Она не зря тщательно запирала, когда Иван оставался на ночь.

— Холодный, — сказала невольно хихикнув.

— Зато побрился, — ответил шепотом, целуя в шею.

— Надо на кровать повесить табличку: 'здесь спали Ирья с Иваном, когда они, действительно, спали', — сказала она на эстонском.

В первый раз она буквально не знала, как себя вести. Ну что поделать, если все ее умения чисто теоретические. Никогда прежде с мужчиной не была. Но он оказался нежным, неторопливым и осторожным. И это оказалось очень приятно. А потом еще лучше. И кроме того, она заподозрила, что грозный работник МГБ, бывший партизанский командир и уж точно неоднократно убивавший, за что получил несколько орденов, включая польский, в глубине души мягкий человек. Иначе б не вел себя так. Делиться догадкой даже с Иваном не стала. Может ему не хочется, чтоб кто-то был в курсе. Мужику положено быть несгибаемым. Особенно коммунистам в глазах населения.

— В Белоруссии у меня был, ну можно сказать, приятель, — сказал он медленно, с жутким акцентом, но почти правильно на том же языке. — Старовский. Из западников, — это произнес на русском, подразумевая присоединенные территории польских кресов, — так он говорил: 'Иностранный язык правильно учить с девушкой в постели. Очень способствует'.

Вобще-то Мирон много чего говорил, но когда дошло до реальных действий все его советы вылетали из головы. Не имелось у Вороновича большого опыта. То есть женщины были, а как ухаживать не очень представлял. В лесу проще. Там цветы и душевные разговоры не в ходу. Неизвестно будем ли завтра живы, так давай хоть сейчас побудем вместе.