Перекрестки Берии

Сам он явно не собирался помогать. Впрочем, на пассажирское сиденье не забрался, тоже в кузов полез. Постучал по кабине.

— Трогай! Ну и как тебе нравится? — спросил небрежно Гродин.

— А что, такое часто бывает?

— У нас почти никогда. Армии полно. Сразу облаву устроят и уйти сложно. Зато в Пярну и в деревнях в порядке вещей. В прошлом году не меньше трех сотен убили. И ведь не солдат, боятся. Почти всегда местных. Партийцев, получивших землю от советской власти, врачей, учителей, милиционеров, просто подвернувшихся под руку. Грабят напропалую. Про свободу орут, а на деле зашли на хутор, забрали мед и сапоги. Налет на сельпо — унесли 150 метров мануфактуры и ящик водки. Для освободительной борьбы самое то.

— Ну из Америки им же жратву не скидывают, вот и крутятся, как умеют.

— А, ты ж из партизан, — сказал он со странной интонацией.

А ты видать из СМЕРШа и привык среди своих заговоры искать, хотелось ответить. Промолчал. Иногда лучше лишний раз рот не раскрывать. Особенно с незнакомыми. Целее будешь. Он-то прекрасно понимал идею. Учителей, объясняющих, что правильно кричать 'Хайль Гитлер!' и полицаев из местных тоже стреляли без разговоров. В чем разница? Для нас помогающие нацистам предатели, для них коммунистам. Чтоб уничтожить врага нужно его понимать. Любить вот не требуется. Дураком считать тоже.

— Правду говорят, — доставая папиросы, — что прибалтов после проверки в фильтрационном лагере домой отправляют?

— Уже в курсе? — Гродин не стал отказываться от курева и ответно предложил зажигалку.

В газетах такие вещи не печатают. Но слухи моментально появляются.

— В поезде говорили.

— Директива ? 54 от 3 марта 1946 года. В армию и рабочие батальоны не брать.

— И за что такая льгота?

— Государство и лично товарищ Сталин очень гуманные. Говорят, не запятнавших себя кровью предателей Родины вместо ссылки тоже по домам отправят.

Это чего, вместо шестилетнего стандартного срока в родную хату?

— Вроде как мобилизовали насильно. А ты попробуй выясни стрелял он или нет в наших. Все врут. Мы можем брать только крупных чиновников прежней администрации и офицеров с эсэсовцами. А остальных на производство. А то их мало для развода осталось. И знаешь, что в результате?

— Что? — послушно переспросил Воронович.

— Вызвали тут одного такого деятеля на допрос, а он вместо того чтоб явиться подался в бега. Теперь лови гада в лесу. Да не одного, у него группа из пяти человек. А тоже был якобы насильственно мобилизованный. Ни в чем не замешан, с немцами не ушел, остался.

— В смысле дезертир?

— В смысле борец за независимость. Пока жареным не запахло в форме ваффен-эсэс ходил и не мешала. А как воевать, так слинял в кусты. В безоружных стрелять много легче. Вот такой здешний контингент. Через одного вражья кровь и в спину готовы стрелять. Мало их в 41м выселяли. В десять раз больше требовалось!

Жить в окружении множества людей он привык с детства и ничего ужасного в общежитии не находил. Очень прилично, надо сказать. В сильно разбитом городе двухэтажное каменное здание практически в центре. Водопровод, даже душевая на этаже и туалеты, отопление зимой, электричество и газ на общей кухне. Что еще нужно нормальному человеку?

Получив положенный матрац с серой простыней и подушкой, разложил его на стандартной армейской койке с железной сеткой и осмотрелся. Три человека живут в комнате, включая его. Не казарма, все-таки здесь располагались офицеры МГБ и МВД. Хотя, вроде бы, теперь одно ведомство. Можно надеяться на отсутствие стандартных коммунальных склок. Семейные жили на первом этаже и сейчас на втором тишь и благодать. Все чем-то заняты на работе.

Кроме кровати в его личном пользовании имелась тумбочка, куда перекинул всякие бытовые мелочи и гвозди в стене, заменяющие вешалку. На один приспособил костюм, на второй мундир, полюбовавшись на собственные награды. До сих пор не привык к наличию. Выдали сразу горстью после прибытия на курсы, наряду с формой. Погоны всерьез раздражали. Умом понимал удобство и необходимость, а где-то изнутри ехидный голос напоминал про золотопогонников и бар, в море купающихся.

На столе, по соседству с грязными тарелками лежал почему-то журнал 'На боевом посту' издававшийся политуправлением внутренних и конвойных войск. Кажется в их комнате таковых не водилось. Павел точно здесь проживает, раз сказал брать ключ от его комнаты. А кто третий не удосужился выяснить. Ну ничего, познакомимся, подумал. Распахнул окно, с треском оторвав замазку с зимы. Пусть слегка проветрится и завалился на койку, закуривая и открывая журнал.

На крик 'Подъем!', — невольно подскочил, роняя с груди печатное издание и распахивая заспанные глаза. Его хватило на просмотр оглавления и одну папиросу. Загасил в пепельнице, изготовленной из гильзы малокалиберного снаряда и моментально задремал.

Вместо дневального обнаружился все тот же Гродин, отправившийся с трупом в морг.

— Собирайся, едем.

— Куда? — послушно засовывая ноги в сапоги, спросил Воронович.

— Мы в Вильяндиский район, хутор у озера Выртсъярв, — он ухмыльнулся. — Язык сломаешь с таких названий, специально учил.

— А что там? — уже на ходу, сбегая с лестницы.

— Буржуазные националисты в количестве пяти штук. По твоей наводке грузовик тормознули на КПП. Водителя повязали и он начал давать показания.

— Так быстро?

— Наверное не очень стеснялись при допросе. Там участковый эстонец из воевавших и Герой Советского Союза. Да-да, — подтвердил на быстрый взгляд. — Такие тоже есть. Он лесных братьев очень не любит, а они его попадись — на части порвут. Да, ты не понял. Мы-то туда. А ты в Лехмья.

— Куда?

— Деревня такая по дороге недалеко. Там нынче совхоз имени Ленина организовали. Ага, — сказал, — вот и Игнат Васильевич, — показал на понурого пожилого человека в толстых круглых очках с саквояжем у грузовика. — Наш криминалист. Это и есть капитан Воронович, — сказал уже тому.

— Оружие хоть дайте! — потребовал Иван, уяснив, что сейчас его отправят неведомо куда с дедулей, не способным защититься даже от зайца.

— Стрелять не понадобится, но ты прав. Не гоже с голыми руками шляться. Минутку, — и его личный Сусанин умчался назад в общежитие.

— Что случилось то? — спросил Воронович у старичка.

— Из сельсовета позвонили, — неожиданно басом ответил тот. — Трупы нашли старые. Там когда-то был оборонительный рубеж. Остались старые окопы, блиндажи, надолбы, мины, неразорвавшиеся снаряды. Нормальные люди туда не ходят, а мальчишки... Их не удержать. Ну вот и наткнулись. Возможно это еще с 41го лежат, но проверить необходимо, раз сигнал поступил.

То есть послали темную лошадку заниматься обычной рутиной, пока остальные примутся ловить врагов народа. Наверное, правильно. Неизвестная величина. Хотя лично он пустил бы чужака сходу в бой, посмотреть на поведение. Но нынче другие командиры с иными правилами.

— Держи, — сказал вернувшийся Гродин, вручая ППШ с подсумком. Там оказалось еще два запасных диска. Вернешься, отдашь. Выпишем официально личное оружие, а пока так. Поехали-поехали!

Трупов оказалось шестнадцать. И чтоб уверенно заявить по крайней мере о части — недавние, совсем не требовалось быть экспертом. Характерный запах и часть тел еще не разложилась. Полностью раздетые покойники находились в бывшем ДЗОТе достаточно далеко от дорог. Подъехать на автомобиле по здешней грязи невозможно, не оставив следов. Понятно, что даже здоровый мужчина никак не мог тащить волоком или на руках человеческое тело многие километры, да и местность открытая. Выходит, убийца совершал преступление где-то неподалёку и перенос трупов осуществлял ночью.

— Никак не так! — горячо возмутился здешний глава совхоза.

Зубодробительную фамилию с дважды повторенными гласными Воронович не запомнил.

— Нет среди наших таких... э, — он явно не знал слова на русском.

— Уродов, — подсказал капитан.

— Та, фот. Это самое, — глядя на очередную убитую, выносимую из темной дыры входа, согласился. Их выкладывали на брезент одну за другой, тихонько матерясь на русском и видимо на эстонском, часть слов непонятны, пригнанные из совхоза помогать работницы. Поначалу пришлось заставлять, уж больно запах неприятный, но гаркнули совместно, куда им деваться. Не начальникам же носить, тем более у здешнего до локтя руки не хватает. — Тфы смотри, офицер, — то ж тефки.

Волосы даже у дошедших до скелетного состояния сохранились и ошибиться сложно.

— У меня ф 'Ильиче' мужикоф и нету. Раз-тфа кроме меня. И те многотетные. Куты им такое паскутстфо творить.

— Хочешь сказать, не националисты убивали?

— Они б меня грохнули, — уверенно заявил эстонец, ничуть не затрудняясь на слове. — Мяги еще. Тот при Пятсе сидел, как коммунист. А зтесь чужачки. Никто у нас не пропадал. Таллинские тефки.

В любом случае требуется поднять данные о пропавших женщинах за последние год-два. И очень может быть прав. Городские.

— Ты, начальник, тафо-этого, не фешай на нас.

— Сидел?

— Ф штрафной роте был. Ну украл со склада кой чего, — без особой охоты признался, — так фину искупил, — он дернул плечом с пустым рукавом.

Судя по полученной на прощанье от Гродина краткой справке предприимчивый был человек. Вернувшись в сорок пятом умудрился понравится начальству и был назначен в совхоз. Работу знал, голова варила и ухитрялся выполнять план, не обижая подчиненных. Такие умудрялись приспособиться к любой власти и неплохо существовать. Причем явно не ворует, хотя, наверняка, что-то крутит. Без этого нынче никто и нигде.

— А прежде такое бывало? Ну до войны?

— Не, не приходилось слышать, — помотал отрицательно головой. — Люти стали хуже зферей. Баб кругом полно, горотские за пол мешка картошки сами татут.

Он ничуть не преувеличивал. После войны страна лежала в разрухе. Нехватка рук, техники, скота, а на европейской части СССР были уничтожены многие села полностью, привело к резкому обострению нехватки продовольствия. Если во время войны отсутствие части продуктов сглаживал ленд-лиз, то с капитуляцией Германии и Японии американцы перестали нуждаться в помощи СССР. И свою моментально прикрыли.

— Убифать? Урот, правильно гришь начальник.

— Но если не ваш, почему никто не видел. Не один раз приходил!

— Така не отни мы тут. Жилье в сорок перфом посносили, тля обороны материалы зафирали, но фон там, — он показал направление, — поля завотские. Несколько претприятий сеют фторой год картофель, огурцы, капусту для работников. На пайке не протянуть.

И это была чистая правда. Вороновичу в месяц положено 850 рублей. Шесть дополнительных буханок хлеба. Хорошо большинство продуктов по карточкам, но выдаваемого не хватало. Все время ходишь голодный. Толстенной пачки денег, выданной за прошлые заслуги, поскольку в лесу банка не имелось и денежное довольствие не перечисляли, хватит на годик максимум. И его положение еще не самое худшее, все-таки работники МГБ неплохо устроены в сравнении с остальными.

При зарплате чистыми рублей в 200 у молодого рабочего питание в заводской столовой обходилось в 8-9 в день. И это было отнюдь не много. Но без дополнительных огородов выживание становилось достаточно проблематичным. Начальство это понимало и всячески помогало. Выбивали землю под личные и общезаводские посадки. Давало транспорт для привозки собранного урожая. Оплачивало охрану. Проблема все та же. Это ведь в нерабочее время, после смены. Но жить захочешь, еще и не так постараешься.

— Парочка сторожей есть. Фот их и смотрите.

— Ну что скажите, Игнат Васильевич? — спросил Воронович подошедшего криминалиста.

— Следы прижизненного связывания указывают на обездвиживание жертв. Смерть этих людей...

— Мужчины среди них есть? — перебил Воронович.

— Уверенно могу сказать — нет.

То есть возвращаемся к теории о свихнутом насильнике.

Криминалист посмотрел внимательно и продолжил на кивок своим удивительным шаляпинским басом.

— ... последовала в результате причинения каждому из них открытой травмы мозга.

— Топором по башке?

— Возможно и топором. Характер причинённых ранений и специфика постмортальных манипуляций ясно указывает на то, что всё содеянное является делом рук одного и того же преступника. Либо преступников, — помолчав, добавил. — Время совершения убийств точно не установить, но не раньше осени сорок пятого и не позже зимы сорок шестого. Возможно при более детальном осмотре нечто выяснится, но вряд ли. Хотя, у одной есть очень характерная примета, благо передняя часть черепа сохранилась.

— В смысле?

— Зубы выросли неровно, здесь, — он показал, — дырка. Не выбиты.

— Не-а, начальник, — замотал головой, стоящий рядом деятель из совхоза на взгляд, — не знаю таких.

— Тогда везите их в морг, а мы с, — Воронович посмотрел на эстонца, — прогуляемся. Где, говоришь, сторожа проживают?

Опозданием это назвать нельзя, как раз к окончанию обеденного перерыва пришла, но не сомневалась, что Клава устроит очередную головомойку. Всегда являлась самая первая, на пол часа раньше и контролировала приход. По жизни заведующая не плохая баба, но регулярно старается продемонстрировать свою крайнюю важность. Не слишком образованная, зато муж каперанг и назначена свыше. Кроме всего прочего искренне верующая во все пропагандистские лозунги и пытающаяся их вбить немногочисленным подчиненным на постоянных собраниях. Ирья надеялась хоть в таком месте избежать столь важных для советских властей мероприятий, но даже четыре сотрудника, включая уборщицу, не могли изменить положения. Требовалось не просто выслушивать политические установки, но и отвечать на вопросы начальства. Хорошо еще ту удовлетворяло пересказ очередной газетной передовицы. Можно было бездумно повторять. Главное личное мнение не излагать. Причем наедине начальница разговаривала абсолютно нормально, без плакатных призывов и интересовалась все больше красивыми вещами.

— А вот и она, — преувеличенно-радостно, вскричала Клавдия Васильевна, стоило Ирье зайти в помещение библиотеки.

Мужчина у стойки был коротко стрижен и явно не эстонец, не смотря на цвет волос. Уж очень характерное лицо. Славянин. Но не из деревенских мужиков, хотя кожа обветренная, как у проводившего много времени на воздухе, а не в кабинете. Брюки военные и сапоги. По нынешним временам ничего не значит. Половина мужчин прошла через фронт. Ничуть не похож на стандартного агитатора или проверяющего из горкома. Даже заграничная куртка не сближала с обычными партийцами.

— Капитан Воронович, — представился тот, глядя серыми глазами, демонстрируя удостоверение. За счет крепкой фигуры, скорее жилистой, чем массивной он выглядел молодо, но лицо — твердое и даже жесткое говорило о малоприятном опыте и старило. — Мы можем поговорить с глазу на глаз? — он выразительно посмотрел на двух девочек с портфелями, извлекающими оттуда книжки.

— У меня в кабинете, — поспешно предложила Клавдия Васильевна, — пока подменю и сама запишу.

— 'Старшин' вернули, Ирья Альбертовна? — поспешно спросила одна из девочек.