Обывательская квартира, в углу робко жмутся хозяева, а за столом и на диване расположились личности самого гангстерского вида, но в военных мундирах США.

-Мы у вас тут поживем, на вашем иждивении. А то вдруг вас кто-нибудь ограбит!

Снова Эрнесто Гевара. Ретроспектива — январь 1954.

"Святая Мария" была крупным грузопассажирским судном, приспособленным под плавучий госпиталь — в нескольких каютах оборудованы больничные палаты, изолятор, операционная, зубоврачебный кабинет. В трюмах был груз — медикаменты, медицинское оборудование, продукты, палатки. А в салоне на обед собрался целый интернационал — звучала речь испанская, итальянская, французская, и даже что-то похожее на русский (в котором Эрнесто был пока не слишком силен). Отдельно сидели шестеро святых отцов, все остальные были мирянами, в большинстве медработниками.

-Тут и журналисты есть — заметил дон Педро — вот тот римлянин от "Мессанджеро", тот сеньор от "Алфавита" (прим.авт. — АВС, она же "Алфавит", одна из самых популярных испанских газет, основанная в 1903 году), а та мадмуазель от парижской "Ле монд". Кстати вы, "гвардия", тоже марку держите, раз назвались аргентинцами из знатных семей, спутниками благородного дона Эрнесто. Доны имеют полное право быть там, где им хочется — хотя бы ради любопытства и борьбы со скукой. И убедительно прошу пока воздержаться от политических диспутов!

Эрнесто полагал, что католическая миссия должна если не целиком состоять из святых подвижников, то по крайней мере, они должны присутствовать в значимом числе. И был разочарован, после нескольких знакомств обнаружив в собеседниках исключительно меркантильтные интересы. Как например француз Поль Ренье — толстячок уже в возрасте, с которым Эрнесто познакомился за ужином, говорил:

-Ты аргентинец? Счастливчик — у вас не было ни одной великой войны. А мне вот везло поучаствовать. В двадцать шестом, меня только призвали — и в Марокко, к риффам в плен попал, чудом жив остался. После хотел на гражданку уйти, а тут Депрессия, и в казарме хоть кров и обед казенные. Дослужился до адюжана, это по вашему, фельдфебель, в сороковом даже увидеть немцев не пришлось до капитуляции, наш полк в тылу стоял, под Тулузой. А после — Еврорейх, Днепр, русский плен, слава господу, не в Сибири. И занес же бог в Киев, где в сорок четвертом был мятеж, и опять к советским в плен, меня хотели на месте расстрелять как "banderovsryu mordu" — наверное, это какое-то ужасное русское ругательство! — но затем пожалели, заставили трупы повстанцев хоронить (прим.авт. — о том см. Союз нерушимый). А после еще и Вьетнам, и снова к красным в плен, в пятьдесят третьем, перед самым нашим уходом. Не иначе, судьба — быть мне в итоге убитым дикими варварами. А что делать, если всякий раз оказывалось, что на гражданке для меня нет места, нет работы? Теперь вот к святым отцам подрядился — хоть медбратом, санитаром могу быть. И заплатить мне за это обещали — надеюсь, не обманут. А где эта чертова Гватемала, я не знаю и знать не хочу!

Фелипе Суарес из Барселоны тоже не был врачом.

-Ну ты скажешь, амиго! Имей я диплом, ноги моей на этом корыте бы не было! Просто дома у нас, сейчас конечно полегче, чем десять лет назад, но все равно, работы хватает не для всех. И на заработки мы ездим по всей Европе, даже в Россию — знал я парня, который туда мотается третий сезон подряд и очень неплохой навар привозит. Если советские даже за самую черную работу платят так хорошо — то представляю, сколько получают их врачи или инженеры! Но мне туда вход закрыт — так вышло, амиго, что пятнадцать лет назад я воевал не на той стороне. И русским властям в общем, все равно — но не дай бог попасться в России на кого-то из бывших наших, кто тогда дрался за бешеную Долорес. Вспомнят про "военные преступления" — и меня в Сибирь, к белым медведям. Так что заработаю я здесь хоть что-то. А если тебе врачи нужны — то вон они, вместе кучкуются, белая кость, на таких как я свысока.

Еще был итальянский журналист, даже фамилию которого Эрнесто не запомнил, он все расспрашивал про давнее путешествие на мотоциклах. Югослав Душан (это его речь Эрнесто принял за русскую). И еще кто-то, в памяти не оставшийся — боже, как голова болит, не надо было пить столько текилы и чего-то еще, гораздо более крепкого! Помню лишь, что Рохо, счастливчик, сидел уже в обнимку с дамой — той самой репортершей из "Монд", которая изображала из себя отважную искательницу приключений, подобие Индианы Джонса в юбке. А дальше все расплывалось — как он оказался на койке в отведенной ему каюте, Эрнесто решительно не помнил.

-Бенито и Рамон тебя принесли — сказал Дон Педро, сидевший возле койки — меру надо знать, Команданте. Знал я когда-то одного умного человека, который подчиненным делал разнос — господа офицеры, ну сколько можно пить? Литр, два литра — ладно, но зачем надираться как свинья? Если не знаешь предел, за которым лично твои проблемы — не пей. За каким хреном ты своему дружку Рохо дал в морду и на его мадмуазель полез при всех?

Эрнесто удивился — он решительно этого не помнил. И ужасно раскалывалась голова!

-Рот открой! — приказал Дон Педро — эту пилюлю проглоти, запей. Чаем, а не текилой! Вот так — теперь через полчаса будешь свежий. До того лежи — после выйди на палубу, проветрись. И не выпади за борт — впрочем, я твоим гвардейцам скажу, чтоб присмотрели. Да, и извинись перед Рохо — или готовься к тому, что он тебя вызовет на дуэль.

И, уже выходя из каюты, обернулся и добавил:

-И на будущее, если снова придется пить — очень рекомендую перед этим съесть что-то жирное: бутерброд с толстым слоем масла, или кремовый торт. Снижает воздействие алкоголя.

Солнце всходило за кормой — наступило утро. "Святая Мария" шла курсом на запад. Лекарство Дона Педро оказалось чудодейственным — головная боль прекратилась. Хотя настроение было самым депрессивным — как у джеклондоновского героя, который шагнул за борт. Потому что был слишком слаб? Нет — он был одиночкой, а никакой супергерой не может быть сильнее всего окружающего мира! И у него не было Цели — зачем тогда жить? А есть ли эта великая цель у него, Эрнесто Гевары? Бенито и Хосе держатся позади, а вон и Рамона с Хорхе вижу — да успокойтесь вы, не выпаду я за борт, и тем более, не прыгну! Какая-то мысль в голове сверлит, покоя не дает... Да, кто знает, в каком порту мы будем и когда? Хочется поскорее на твердую землю — хоть и не качает сейчас, а все равно...

-Капитан говорил, будем в Пунта-Аренасе послезавтра — поспешил ответить Бенито.

Что? Какой Пунта-Аренас — мы что, к мысу Горн плывем? Это что, я неделю валялся? Погодите, а отчего тогда солнце сзади — или мы уже в Атлантике?

-Команданте, так это не тот Пунта-Аренас, что на Огненной Земле! А тот, который порт в Коста-Рике.

Тьфу ты! Географию забыл. Ладно, ребята, вы отойдите, не маячьте рядом. Ничего со мной не случится. Ну хоть на десяток шагов, вон туда. А я вот тут присяду.

Интересно, а что бы было, если бы Мартин Иден тогда принял предложение Руфь? Женился бы на ней — уже ставший богатым, преуспевшим, принятым обществом — и прожили бы они долго, счастливо... и скучно. Как отец, Эрнесто Гевара-старший — ставший бледной тенью прежнего красавца, прожигателя жизни. Когда почти всю ее прожег и потратил — искренне считая, что раз смысл жизни, это получать от нее удовольствие, то чем еще заниматься? А вот Дон Педро не таков — он подобен другому герою Джека Лондона — нет, не Волку Ларсену, а тому, который носил прозвище Время-Не-Ждет. Все в нем подчинено стремлению к цели — и эта цель явно не выращивание чая матэ, хотя плантацию Матавердес сегодня не узнать, так все изменилось в сравнении с временами хозяйствования Гевары-старшего: новые машины, и просто немецкий порядок.

-Вы пребываете в душевном смятении, сын мой?

Отец Франсиско — глава католической миссии. Выглядит как образцовый пастырь божий. По-французски говорит правильно, но с едва заметным акцентом — очевидно, что этот язык ему не родной. Эрнесто Гевара и прежде был не слишком религиозен, как подобает образованному человеку — а то, что видел он во время вояжа на мотоцикле, нанесло по остаткам его веры сильнейший удар. И что сейчас мог сказать ему этот старый священник?

-Знаешь ли ты, сын мой, сколько людей за минувшие века задавали эти вопросы? — сказал отец Франсиско, выслушав сбивчивую речь Эрнесто, рассказ об увиденном два года назад и мысли по этому поводу — и позволь, я попытаюсь ответить тебе, в меру моих сил. Касаемо Церкви — она нужна не Богу, а людям. Подобно тому, как ты можешь обедать в чистом поле, расстелив на земле платок, можешь в бедном доме на грубо сколоченном столе, а можешь в обеденном зале дворца, с фарфоровых блюд — так и совершать таинства и молитвы подобает в храме, роскошное убранство которого нужно не богу, а тебе. Что до страданий тех несчастных, то наш христианский бог, в отличие от языческих божков, не карает живущих на этой земле за грехи и не награждает за благие дела — все это ждет нас лишь когда мы завершим здесь свой земной путь и предстанем перед Судом Высшим. И протестанты, придумавшие что успех или бедствия в этой жизни есть знак милости или немилости божьей — впервые эту идею высказал Кальвин четыреста лет назад, но и у североамериканцев она очень популярна — суть еретики, ибо они отрицают главное: свободу воли человека. Разве бог велел, чтобы те страждущие, кого ты видел, не получили помощи — и разве он запретил имеющим излишки эту помощь оказать? Ты спрашиваешь, если Бог всемогущ, то как он терпит на земле зло и бедствия? Но если бы он сам взял бы на себя работу установить и поддерживать в этом мире рай — то люди бы стали не более чем его марионетками. Бог дал нам свободу творить как добро, так и зло — и каждого в конце ждет суд за все, им сотворенное.

То есть функция Церкви — лишь совершать обряды? Зачем мы тогда плывем сейчас в Гватемалу — там разве не хватает храмов? Знаю, что в трюмах этого судна — но разве недостаточно светской медицины, лечить больных?

-Видишь, сын мой, какие толстые стекла — отец Франсиско снял очки — без них я вижу мир нечетко, расплывчато, не могу различить даже близких предметов. Но вот я надел их — и многое становится ясным, обретает очертания. Так и Слово, сказанное вовремя и к месту, может так же помочь чьей-то мятущейся душе. Что касается практической деятельности Церкви — то мы видим в мире много политических сил, уверенных что только они знают истинный путь для всего человечества. Или как минимум, для тех, до кого могут дотянуться. И все Партии, все Вожди, все политики уверены что ведут людей к счастью. Но скажи, много ли счастья прибавилось в этом мире от двух Великих войн, других войн поменьше, революций, переворотов? Не буду отрицать, что и Церковь прежде внесла свою лепту в это кипение вражды — но это уже в прошлом. Сегодня Святой Престол предлагает иной путь, помощи страждущим и бедствующим. Так от какой деятельности в земном мире будет больше счастья, и он станет больше похож на рай и меньше на ад?

Отче, может затем я и выбрал профессию врача? Но уж точно, я никогда не стану священнослужителем — уход от мира в монастырь, это не по мне.

-Ты еще слишком молод, сын мой — и одному лишь господу дано видеть твой дальнейший путь. Знаешь ли ты, что и я не так давно не был служителем Церкви и носил совсем другое, мирское имя — в стране, которой сейчас нет. Ее не стерли с карты мира — но сейчас там хозяйничают иноземцы, сменившие других захватчиков. А ведь мы были одной из европейских держав со славной древней историей! Которую я преподавал своим ученикам — да, я был тогда учителем в школе. Мальчики мои, я вижу их как живых — Янек, Сташек, Марек, Томек, Вацек, Зденек, Стефан, Владек, Юзек. Их всех сожрал молох последней войны — каждого, в уплату за какую-то ничтожную цель: за пару убитых врагов, или сожженный танк. Тогда я и дал обет, что если господь позволит мне пережить то страшное время, я стану служителем Божьим. И Бог услышал мои молитвы — вот только то, что настало после, было еще страшней. Из нашей страны вынули душу — те, кто мог вступиться, все погибли, а слабые поддались на подачки победителей, согласившись забыть свои корни, свою веру, свой язык. И я тоже не смог — бесполезно увещевать тех, кто не слушает! Теперь мое Отечество, это весь мир. А всего пятнадцать лет назад — думал ли я что так будет? Так же и ты, сын мой — можешь ли знать сейчас, кем станешь через десять, пятнадцать, двадцать лет?

-Отче, есть хорошее правило: когда не знаешь, что делать и куда идти, слушай свою совесть! — Дон Педро подошел неслышко, как следопыт в лесу — поступай по совести и чести, не предавая никого, в том числе и себя. А дальше бог рассудит — если он есть.

-Не богохульствуйте, сын мой! — вскинулся отец Франсиско — уж не являетесь ли вы коммунистом? Не верящему в существование Господа нашего — нечего делать на этом корабле!

-Отче, я всего лишь деловой человек — смиренно ответил Дон Педро — и верю лишь тому, доказательства чего видел собственными глазами. Я не сказал что "бога нет". Я лишь хотел бы увидеть факт его наличия — но боюсь, что сейчас мы углубимся в дебри, где армии богословов сломали тысячи перьев. Потому, позволю лишь чуть дополнить вашу беседу с моим молодым другом. Ваш путь помощи страждущим, который обеспечивает счастье — вы филантропию имеете в виду? Так по моему убеждению, это тропинка для очень малого числа, но никак не для всех. Как вы представляете себе, чтоб по вашему пути на земле не осталось голодных — манну небесную станете всем раздавать? Даже если вы ее найдете — кончится тем, что сильные и богатые отберут ее у слабых и бедных, чтобы им же продать, за их труд. Вы скажете, что эти недобрые люди после смерти попадут в ад — так я отвечу, что подобные увещевания отчего-то за все прошедшие века так и не сумели убедить богатых поступать милосердно.

-А я вам отвечу: а много ли среди образованных людей, к которым как правило принадлежат и сильные мира сего — искренне верящих в Бога? Образование и наука дали людям огромную мощь — но также, несомненно, нанесли огромный вред в морально-нравственном плане. Ведь если нет рая и ада, то значит, дозволено все! Потому, долг Церкви сегодня — заботиться не только о телах, но и о душах человеческих. Политики считают, что мир можно изменить к лучшему, вводя новые законы. А мы — что того же самого можно достичь без крови и слез, а лишь достижением морального совершенства. И какой из путей в рай — более милосерден?

-В ваших рассуждениях есть один изъян, отче — сказал Дон Педро — что делать, если результат нужен немедленно, здесь и сейчас, иначе смерть? Представьте, что этот корабль, на котором мы находимся, получил пробоину. Тогда, чтобы не утонуть — у нас нет времени на долгие исследования природы вливающейся воды, а если мы все не хотим безвинно прекратить земное существование, надо и эту воду откачивать за борт, не думая о судьбе каждой неповторимой капли, и еще пробоину заделать, чтобы вода снова не вливалась. Можно и нужно бороться с бедностью и болезнями — но также весьма полезно было бы найти причины, из-за которых эти бедствия множатся, и устранить их. Медицинским языком говоря, не всегда одной терапии достаточно — иногда и хирургия требуется, разрезать, даже по живому, и снова сшить.